Трансформация демократии (сборник) - Вильфредо Парето

Впрочем, фабрикация теорий, направленных на удовлетворение существующих чувств и интересов, представляет собой лишь разновидность более общего феномена. Право собственности, общественный строй, организация труда и производства, эмиссия, торговля и многое другое вытекают из известного положения вещей; теории не определяют его, а порождаются и определяются им. Римское право было обусловлено наличием собственности квиритов; современные теории обусловлены наличием новых форм собственности, и мы присутствуем при рождении этих теорий в муках. Таким образом, для предвидения социальных явлений необходимо, в основном, рассматривать упомянутое положение вещей и его вероятные изменения, используя теории лишь в качестве средства для их понимания, в той же мере, как можно рассчитывать узнать нечто о родителях по детям.

Впрочем, сами по себе теории дают представление о некоторых границах, подлежащих учету, потому что они являются своего рода плотинами, сдерживающими разливы социальных рек.

Общество нельзя представлять в виде массы отдельных разрозненных молекул, действующих по собственным программам и следующих общим правилам логики; надо понимать, что они тяготеют к определенным центрам и собираются в группы, движимые чувствами и интересами и руководствующиеся логикой, направленной на их удовлетворение. Невозможно охватить все эти группы в одном очерке вследствие их многочисленности, а полностью игнорировать их – означало бы отдаляться от реальности; представление об однородности общества ведет к грубым ошибкам; деление его на две части, т. е. на буржуазию и пролетариат, или капиталистов и трудящихся, уже точнее, но во многих случаях его недостаточно; необходимо по меньшей мере провести грань между теми, кто имеют фиксированный доход, и теми, кто получают нестабильные доходы, оставив в стороне тех, кто располагают смешанными доходами. Но если мы ходим приблизиться к действительности, нам нельзя останавливаться на этом и придется прибегнуть к дальнейшим классификациям.

Социальное равновесие формируется в результате действия всех групп, чтобы предвидеть его изменения, необходимо предвидеть эти действия.

В наблюдении, что общество есть продукт совокупности капиталов, частных или коллективных, заключается большая доля истины, которая вытекает из того, что существуют некие границы, некие плотины, за которые социальная эволюция не в состоянии выплескиваться. Если при любом строе на протяжении длительного (не краткого) времени прирост капиталов останавливается, возникает препятствие на пути развития общества и оно поворачивает вспять. Так возникали великие вековые колебания в жизни народов, так пали греческие республики, Римская империя, испанская монархия и многие другие государства; так и нынешняя демагогическая плутократия может сегодня столкнуться с подобным препятствием.

Вероятно, это произойдет не скоро, но пока можно предвидеть, каким будет течение великого социального потока. Сложность кроется в многослойности феномена. Недостаток прироста капиталов, который в чрезвычайных случаях сигнализирует о достижении предела, в промежуточных ситуациях есть лишь один из многочисленных факторов, действующих в обществе. Еще один их них, о котором мы можем судить, хотя и в малой степени, – это распад центральной власти. Прогнозы, сделанные нами в мае – июле 1920 г.[164], предшествовали длительной битве между фашистами и коммунистами, которая послужила их полным подтверждением. Сегодня новое подтверждение дает Ирландия, где под отеческим взором английского правительства действуют трибуналы Шинфейн, республиканское ополчение вооружается, а Ольстер готовится к обороне, а может быть, и к нападению.

Остается понять, до какой степени дойдет этот распад и не готовит ли нам будущее какого-нибудь Цезаря, Октавиана, Бонапарта или им подобного.

Что произошло бы, если бы авантюра с Фьюме была менее романтической и более продуманной в военном отношении, если бы был перейден Рубикон? Мы не в состоянии дать определенного ответа на этот вопрос.

Настоящее состояние чувств и интересов итальянской буржуазии заставляет предположить, что попытка [переворота] провалилась бы. В то же время не следует забывать, что подобное положение в других странах не мешало формированию сильных правительств. В Риме бесчинства банд Клодия не помешали, а напротив, способствовали основанию империи. Во Франции, накануне падения Директории[165], «(р. 65) умеренная буржуазия, потерпевшая поражение в Париже 13 вандемьера, в ходе ее вылазки против депутатов Конвента, после фрюктидора, лишившегося возрожденных было надежд, смирилась со своей беспомощностью в стране, где ее законное первенство закреплено в тексте Конституции». Стоит сравнить с этим положение буржуазии в Италии, ее роль по [Альбертинскому] статуту, ее значение до конца XIX в. и ее значение сегодня. Во Франции это устройство было изменено за несколько дней; после 18 брюмера вернулись порядок и процветание.

Не будем забывать об опасностях эмпирического метода: то, что произошло однажды, при известных обстоятельствах, может, но не обязательно должно произойти снова при других обстоятельствах. Впрочем, знание об этой возможности тоже небесполезно.

Чтобы пойти дальше, необходимо провести насколько возможно полный и глубокий анализ существующих чувств и интересов на основании наших наличных знаний. Здесь не место для такой длительной и сложной работы, мы выскажем лишь некоторые соображения, чтобы продемонстрировать, сколь осторожными в выводах нам следует быть.

Допустим, что народ разделился на два борющихся между собой класса. Если происходят события, важные с точки зрения чувств и интересов этих классов, при этом один из них единодушно одобряет благоприятные для себя и отвергает противоположные, а другой придерживается иного образа действий – демонстрирует безразличие или раскалывается на отдельные группы, действующие в соответствии со своими частными чувствами и интересами, то мы можем заключить, что влияние классовых чувств и интересов сильнее у первых, чем у вторых; этот фактор наряду с другими будет способствовать торжеству первого из этих двух классов.

Мы уже отмечали в других статьях факты, подтверждающие действие этого принципа; с каждым днем их становится все больше. Назовем некоторые из них.

Среди множества признаков деградации буржуазии обращает на себя ее готовность оказать помощь Советской России. Большевистское правительство этой страны уморило с голоду большое количество буржуа, а теперь его некомпетентность и преступность приводят к гибели немало пролетариев. Буржуазия других стран нимало не печалилась о смертности среди русских буржуев и ничего не сделала, чтобы покончить с ней, она не истратила и ломаного гроша.

Пролетарии, напротив, посчитали эти репрессии справедливыми и правильными и ценой собственных жертв заставили свои слабые, алчные и малодушные правительства предоставить свободу рук большевикам, открыто заявившим, что они намерены ниспровергнуть устройство всех государств.

Теперь, когда смертность настигла русских пролетариев, в других странах, при условии что буржуа и пролетарии с одинаковой энергией желали бы защищать интересы своего класса, они должны были бы поменяться ролями, а именно: первые должны испытывать радость или хотя бы оставаться безразличными, должны воспрепятствовать правительствам обирать подданных ради ублажения большевиков, а вторые не особенно заботиться о бедствиях русских товарищей и не заставлять правительства оказывать им помощь.

Ничего подобного не происходит. По крайней мере отчасти, но эта часть очень большая[166]. Буржуазия наружно или на деле демонстрирует свою неизбывную печаль, проливает слезы, приходит в отчаяние от красноречивых воззваний, например, Нансена[167], который в ходе своих географических экспедиций освоил искусство управления и занимается сбором пожертвований частных и юридических лиц, чтобы помочь врагам буржуазии и, таким образом, косвенно содействовать большевистскому правительству в его затратах на пропаганду своих идей и подготовку новых войн.

Правда, некоторые придерживаются позиции Бриана[168], по мнению которого (высказанному 18 октября 1921 г.), не следует забывать, что в годину опасности русский народ был с Францией вместе. Но это заявление как раз противоположно его выводу, потому что русский народ был расколот на две части. Одна из них, не советская, которая хотела помогать республиканской Франции, и другая, которая хотела ее краха и после революции заключила мир с Германией, – это партия, враждебная первой, желавшей продолжения войны. Поэтому оказывать ей помощь сегодня, – это все равно что помогать врагам, а не союзникам.

Но этого мало. Наше рассуждение слишком примитивно, нужно пойти дальше.