Трансформация демократии (сборник) - Вильфредо Парето

Абсолют часто выступает в форме предписания. Впрочем, это может быть (хотя в социальных науках нечасто) эквивалентом прогноза. Например, это равнозначно высказыванию, что в евклидовой геометрии угол треугольника должен быть равен 180°, минус сумма двух других, или что он будет таким.

В иных случаях завеса предписания может быть умело приподнята, как поступают, например, оракулы. В речении Дельфийского оракула афинянам было сказано, что «Зевс дозволяет Афине, чтобы деревянная стена была неприступной только для спасения тебя и твоих детей». Если убрать Зевса и Афину, останется лишь основанный на опыте прогноз, но при этом исчезнет убежденность верующих и сохранится более или менее высокая степень вероятности в зависимости от фактов, известных дельфийским жрецам и обосновывающих их прогноз.

Впрочем, часто бывает, что когда некто сообщает, что нечто должно произойти, неизвестно (в том числе, вероятно, и ему самому) какова в этом должно доля абсолютного, а какова относительного и опытного. Например, читая четырнадцать томов, посвященных либеральной империи Эмилем Оливье[139], трудно понять, руководствуется он абсолютными принципами или опытным релятивизмом. Можно привести цитаты в пользу как первого тезиса, так и второго. То же самое может быть сказано о бесчисленном множестве авторов – и древних, и новых. Когда наши современники рассуждают о божественном пролетариате, нельзя понять, имеют они в виду абсолютный принцип, не подчиняющийся никаким правилам вероятности, или излагают экспериментальные теоремы, более или менее доказуемые.

Верующие, в глазах которых абсолют господствует над опытом, безусловно не испытывают сомнений. Не стоит противопоставлять опыт ни богам, которыми изобилует пантеон человечества, ни идеям, которыми так же кишит сознание метафизиков, категорическим императивам, творениям реальности (если допустить, что эти термины имеют смысл), ни другим, столь же возвышенным концепциям. Все это может быть (и бывает) в высшей степени полезно для общества, но не имеет отношения к опыту, который является для нас здесь единственной путеводной звездой, так что мы не хотим иметь дела с тем, что выходит за пределы опыта.

Следует помнить еще об одном феномене общего характера. Общественные и другие явления часто имеют циклическую форму, что отмечалось в более или менее отчетливом виде во все эпохи; в метафизическом и очень несовершенном у Вико, в столь же метафизическом и менее несовершенном у Герберта Спенсера; а опытная наука пока что исследовала этот феномен очень мало.

Чтобы лучше понять предмет, было бы неплохо привести несколько примеров таких явлений; если бы позволяло место, я обратился бы к примерам из статей «Прибыль и обмен», «Формы экономических явлений и прогнозы»[140]; из последней я должен процитировать отдельные отрывки.

«Путем интерполяции можно выделить три типа колебаний, часто совершенно различных, а именно: (а) Долговременные колебания. (b) Среднесрочные колебания. (c) Краткосрочные колебания.

Взаимосвязь явлений выглядит по-разному в зависимости от того, рассматриваются длительные, средние или короткие отрезки времени, эта связь может быть прямо противоположной. Например, спекуляция влияет на денежный курс и на цены вообще в рамках среднесрочных и краткосрочных колебаний в значительной степени независимо от общего хода процесса. Это порождает ошибочные представления о том, что колебания курса в целом зависят от веры в платежеспособность государства, в то время как такое доверие существенно только в рамках кратковременных циклов, иногда, возможно, среднесрочных».

При рассмотрении краткосрочных (точнее, очень кратких) колебаний часто эмпирический подход помогает больше, чем научный. Что касается средних, то здесь они выступают на равных, если эмпиризм сочетается со знанием о многочисленных циклах, совершавшихся в прошлом. Исследование длительных и очень долгих колебаний является уделом науки.

Опытный игрок на бирже может угадать, пойдет рентный доход вверх или вниз, но он не способен узнать (да ему это и не нужно), каким этот доход будет через несколько лет, между тем как опытная наука сможет определить (хотя лишь в пределах вероятности), достигнет страна, выплачивающая эту ренту, процветания или наступит ее крах. Искушенный политический деятель часто может предвидеть исход голосования в парламенте, ближайшие последствия принятия закона и гораздо реже его отдаленные последствия, как и последствия этого голосования, но ему чрезвычайно трудно судить о том, как это отзовется через годы.

В этих и подобных случаях эмпирические прогнозы в значительной мере основываются на опыте, хотя люди это редко замечают, потому что здесь главную роль играет интуиция, а не умозаключения, причем выводы интуиции получают очень наивное объяснение или не получают никакого.

Напротив, в долгосрочных предсказаниях интуиция не играет почти никакой роли, поскольку они основываются преимущественно на обобщении повторяющихся явлений.

Число удачных краткосрочных прогнозов бесконечно. Обратимся к нескольким примерам.

Если намечаются перемены в политическом или социальном плане, их часто сопровождают некоторые предзнаменования, которые позволяют эмпирикам делать прогнозы с известной степенью вероятности.

Так, на закате Римской республики многие предвидели, что тогдашнее положение не может длиться долго. Эти ощущения отразил ответ гаруспиков, приводимый Цицероном. В нем говорилось: бессмертные боги «предостерегают, что раздоры и несогласие между оптиматами могут привести к убийствам и нападениям на сенаторов и лучших людей, лишившись поддержки, они погибнут; в результате управление провинциями перейдет к одному лицу, войска потерпят поражение и наступит крах»[141].

На закате французской монархии можно наблюдать подобные же чувства. Любопытный анекдот приводит Башомон. 20 июля 1763 г. некий священник, проповедуя в церкви Св. Евстахия в Париже, говорил: «В королевстве, где постоянно сталкиваются скипетр и кадило, рано или поздно произойдет революция… Кризис свирепствует, и революция уже близка»[142].

Во времена Директории многие ожидали наступления больших перемен. Из множества примеров упомянем слова Малле дю Пана[143]: «Те, кто полагает, что бессмертная республика со временем погибнет, несомненно, правы; но если они думают, что ее более или менее близкое падение послужит своевременным предостережением для остальной Европы, если они рассчитывают, что при этом белое превратится в черное, то они ошибаются, потому что на месте сегодняшней республики может образоваться ее монархический или диктаторский суррогат»[144]. Таковыми в действительности были Консульство и Империя.

Там же, во Франции, делались прогнозы будущих катастроф, когда события обратились против Второй империи. Эмиль Оливье говорит, что в 1867 г. «мрачные пророчества воспринимались сочувственно»[145]. Он цитирует донесение префекта полиции Пьетри[146][147]: «К каким бы источникам ни обращаться, кого бы ни спрашивать, какие бы сведения ни собирать, сегодняшнее положение внушает мало оптимизма; с какой стороны ни взглянешь, ощутимо явное беспокойство, недоверие, внушающее резкую враждебность».

Сегодня такая атмосфера царит во всей Европе; очень многие разочаровались в настоящем и смотрят в будущее[148] с ожиданием катастроф. Правы ли они? Эмпиризм не в состоянии дать удовлетворительный ответ на этот вопрос.

У Полибия по поводу эмпиризма есть удачное замечание, с которым не сравнятся суждения современной науки. Он пишет (VI, 3,1): «По отношению ко всем эллинским государствам, которые неоднократно то возвышаются, то приходят в полный упадок, легко бывает и излагать предшествующую историю, и предсказывать будущее. Ибо легко передать, что знаешь, и нетрудно предсказать будущее на основании прошлого»[149].

Именно таков эмпирический метод, который строит прогнозы будущих событий на прошлых циклах; по сей день это главный способ нашего прогнозирования экономических кризисов.

Но Полибий идет дальше и тут же приводит случай, в котором этот способ не срабатывает. «Что касается Римского государства, то при многосложности устройства весьма нелегко изобразить теперешнее его состояние, а равно при [нашем. – Прим. Парето] незнании особенностей прежнего порядка общественной и частной жизни римлян трудно предсказать будущее».

Затем он справляется с этой трудностью, выводя опыт за пределы простого эмпиризма и обращаясь к общим закономерностям; опираясь на них, предсказывает подготовленный демагогическим режимом конец Римской республики (LVII). Сам прием правилен, но применен он не очень удачно. Многие закономерности, предполагаемые Полибием, неточны и отчасти вымышлены, но иначе и не могло быть при тогдашнем несовершенном состоянии социальных наук; впрочем, они, к сожалению, с тех пор ушли не очень далеко.