Трансформация демократии (сборник) - Вильфредо Парето

Затем он справляется с этой трудностью, выводя опыт за пределы простого эмпиризма и обращаясь к общим закономерностям; опираясь на них, предсказывает подготовленный демагогическим режимом конец Римской республики (LVII). Сам прием правилен, но применен он не очень удачно. Многие закономерности, предполагаемые Полибием, неточны и отчасти вымышлены, но иначе и не могло быть при тогдашнем несовершенном состоянии социальных наук; впрочем, они, к сожалению, с тех пор ушли не очень далеко.

Это распространенный случай. Политические деятели, часто сами того не сознавая, бывают движимы мотивами, которые не могут точно выразить.

Аристотель также использовал эмпиризм и общие законы, но последние не очень соответствовали опыту, часто были воображаемыми, т. е. мало что прибавляли к его эмпирическим выводам.

Как правило, эмпиризм имеет под собой твердое фактическое обоснование, но его слабое место – это выводы, поскольку в своих выводах он молчаливо допускает, что будущее должно быть похожим на прошлое, что справедливо лишь отчасти, а иногда неверно и сводится во многих случаях к простому указанию на возможность. Общие законы (единообразие) часто недостаточно подкрепляются фактами, поскольку необходимое количество фактов трудно собрать или к ним примешиваются метафизические, богословские (в общем, вымышленные) аргументы, но этот способ делать заключения более основателен, ибо обычно (хотя и не всегда) он строго логичен.

Отсюда вытекает, что в поисках более высокой степени установления вероятности эмпиризм постепенно уступает место методам, основанным на научных законах, по мере того как они создают для себя более прочный фундамент. Так происходило и происходит во всех естественных науках, но не в социальных, поскольку представители последних думают не о получении экспериментально подтверждаемых выводов, а о том, чтобы навязывать другим свои мнения, потакать их чувствам и идти навстречу их интересам.

Обратимся к нескольким примерам прогнозирования.

Рассмотрение экономического равновесия, основанное на опытной науке и синтезе, создает довольно прочную почву под ногами.

Перед войной существовало определенное равновесие, предполагавшее известную продолжительность рабочего дня и уровень заработной платы (рассчитанный в товарах). После войны была поставлена цель добиться нового равновесия на основе сокращенного рабочего дня и более высокой реальной заработной платы; другими словами, более выгодного для трудящихся. Достижима ли эта цель?

Следует заметить, что здесь речь идет о действительном, а не формальном равновесии. Например, те, кто хочет, чтобы заработная плата определялась на основании стоимости потребительских товаров и эта стоимость оставалась неизменной, желают, собственно, сохранить существующий дисбаланс, который отчасти был вызван разладом на потребительском рынке. Рост цен происходит не только вследствие повышения себестоимости, но и в силу увеличения спроса, к которому приводит рост заработной платы и окладов. При равновесном состоянии цена устанавливается на уровне соответствия спроса и предложения. Нельзя учитывать только первый фактор и забывать о втором.

Если утверждать, что рабочие никогда не согласятся вернуться к экономическому положению, в котором они находились до войны, это значит, что невозможно будет вернуться и к равновесию, соответствовавшему этому положению. Создастся, таким образом, новое положение. Остается выяснить, сохранится оно или нет; этот вопрос важнее всех прочих этических и метафизических соображений.

Война расточила множество богатств, но расточение продолжается и после войны в форме расходов, затрачиваемых на бесполезные для производства цели. Очевидно, что при новом равновесном положении это расточительство должно быть каким-то образом покрыто, это может быть сделано только за счет труда и потребления – как прямого, так и непрямого, т. е. за счет снижения капитализации.

Если бы общество было однородным, тяготы ложились бы на всех, но в расслоенном обществе они ложатся на одну его часть, а другая его часть получает выгоду, при условии что первая часть обеспечит не только возмещение истраченных богатств, но и благосостояние второй. Это возможно и действительно бывало в случае, если от многого отделяется малое; и невозможно, если из малого хотят получить много. Так римские триумвиры платили своим солдатам, так поступали многочисленные монархи, главы правительств, таким способом русский большевизм с успехом содержит свою армию. Но это невозможно, если огромную сумму, необходимую для увеличения потребления большей части населения, хотят получить из сравнительно гораздо меньшей суммы богатств, принадлежащих имущим и зажиточным классам. Поэтому с большой вероятностью можно утверждать, что усилия наших правительств, подстрекаемых общественно-политическими нуждами, останутся безрезультатными.

До сих пор факты полностью подтверждали этот прогноз[150].

Можно привести еще один пример, весьма вероятный. Вся история человечества показывает, что там, где не срабатывает сила, помогают хитрость и обман. Правительствам приходится лавировать между двумя крайностями. С одной стороны, они не могут удовлетворить все требования населения и выполнить свои обещания, сделанные ради продолжения войны; с другой стороны, им не хватает сил, чтобы заставить население отказаться от этих притязаний и помешать ему возмутиться против того, чтобы «посул был длиннее дел»[151]. Остается лишь делать вид, что ты даешь то, чего на самом деле не можешь дать; прибегать к паллиативам, которые снимают внешние симптомы, но не лечат саму болезнь, или произносить пустые речи, скрывающие правду, которую не могут или не желают высказать.

Меры, к которым в таких случаях прибегают, не новы, их можно легко предугадать, опираясь на знание истории. Это, в основном, порча монеты, некогда физическая, а сегодня осуществляемая с помощью бумажных денег; введение фиксированных цен, практиковавшееся со времен Диоклетиана и гораздо раньше, и вплоть до наших дней, всегда или почти всегда неэффективное, всегда желанное для населения и охотно применяемое правительствами во время волнений; законы против роскоши, ведущие к нулевому результату; в Средние века гонения на ростовщиков, в наши дни – на спекулянтов, всякого рода преследования капиталистов.

15 января 1920 г. мы уже отмечали точность прогнозов относительно обесценивания денег, прибегая к которому государства делали вид, что выплачивают долги, хотя платили намного меньше. События, происходившие с тех пор по сей день, полностью подтвердили эти выводы.

Можно хотя бы приблизительно судить о степени обесценения валюты, приравнивая ее стоимость к золоту. Впрочем, не следует забывать, что сегодня золото дешевле, чем довоенное.

В Лондоне существует свободный и реальный рынок золота, рынок, которого нет во многих других странах. Поэтому прибегнем к данным Лондонской биржи. Строго говоря, следовало бы сравнивать средние цифры, получаемые путем интерполяции, как мы поступали ранее в подобных случаях; но чтобы не слишком затягивать дело, мы будем сравнивать данные за определенные отрезки времени, оговорив, что они приблизительны, поскольку биржевые ставки меняются каждый день.

Чтобы определить паритетную стоимость фунта стерлингов, следует напомнить, что унция золота английской пробы в одиннадцать двенадцатых составляет 77,875 золотых шиллингов; следовательно, унция чистого золота равна 84,9544. 6 октября 1921 г. за такую унцию платили 109,7 [бумажных] шиллингов; следовательно, бумажный фунт стерлингов составляет 0,774 от золотого фунта.

В Соединенных Штатах золото находится в обращении. 6 октября 1921 г. бумажный фунт был равен 3,776 долл.; золотой фунт стерлингов равен 4,866 долл., таким образом, бумажный фунт обесценен до 0,776; эта цифра, которую мы положили в основу своих расчетов, соответствует предыдущей.

Зная уровень обесценения бумажного фунта, мы можем с помощью данных Лондонской биржи рассчитать девальвацию других валют и получить следующую таблицу:

Нью-Йорк – 1

Иокогама – 0,963

Швейцария – 0,915

Стокгольм – 0,843

Амстердам – 0,805

Буэнос-Айрес – 0,789

Англия – 0,776

Копенгаген – 0,701

Мадрид – 0,683

Монтевидео – 0,669

Кристиания – 0,452

Рио-де-Жанейро – 0,406

Франция – 0,375

Вальпараисо – 0,312

Италия – 0,208

Белград – 0,090

Гельсингформ – 0,077

Прага – 0,052

Бухарест – 0,044

София – 0,035

Берлин – 0,034

Будапешт – 0,007

Вена – 0,003

Варшава – 0,001

Эти данные являются самым наглядным доказательством. Напротив, прогнозы, делавшиеся многими относительно улучшения состояния валют и обменов в результате мероприятий правительства по борьбе со спекулянтами, биржевыми игроками, «врагами отечества», лицами, недостаточно верящими в будущее страны, со свободным обращением валюты, ее вывозом, а также благодаря различным ухищрениям, типа учреждения Национального института обменов, запрета на перевод из-за границы платежей в национальной валюте и т. д.; все эти меры оказались совершенно бесполезными, а прогнозы ошибочными. Они не основывались ни на практике, ни на логике, т. е. на общих законах. Что касается практики, то история демонстрирует нам множество примеров таких мер, которые приводили всегда к противоположному результату; что до логики, то все известные законы учат другому.