Жена врага - Юлия Булл

не можешь. Поэтому убери все за собой и возвращайся к своим обязанностям. Да, и вот еще лекарство тебе. Выпей. В бараке что говорить, знаешь?

– Да, знаю. Спасибо.

– Кто такой Ууюра? Муж?

– Нет, сын. Юра его зовут.

– Он там? У тебя на Родине?

– Да.

– Мы с тобой не подруги, ты знаешь это, но ты хорошо выполняешь свою работу. Ты хорошо объясняешь своим, что от них требуется, и умеешь доносить правильные слова, чтобы никто не расслаблялся и не пытался убежать.

– Я просто говорю им, что их ждет там, за забором. Нас всех ждет смерть.

– Ты все правильно понимаешь. И поэтому у нас порядок, возможно, с некоторыми проблемами, но, в отличие от других блоков, к нам не так много претензий от руководящего состава. По сравнению с другими у нас хорошие показатели, и я получаю за это вознаграждения. И не забывай про глаза, помнишь?

– Да, помню. И волосы.

Мой цвет глаз однажды привлек внимание доктора Бауэра, но все обошлось с версией, что матушка у меня страдала слабоумием. И желание использовать меня в качестве подопытной сразу же отпало. Немцев привлекали люди со светлыми волосами и голубыми глазами, чаще дети, чем взрослые. Среди русских были и такие, но мало среди заключенных, для меня это было странно. Первые заключенные, которые попали в лагерь, по внешним данным были не интересны, а вот по состоянию здоровья на тот момент подходили под любые эксперименты. Агнет все время меня предупреждала насчет внешности, когда приезжала лагерная комиссия с проверкой.

В последний месяц зимы пришла новость о том, что Советский Союз одержал победу под Сталинградом. Безусловно, это не могло не радовать. В бараке началось волнение, и появилась маленькая надежда, что скоро войне конец!

Глава 34. Подснежники

Я вернулась к прежней лагерной жизни. Постепенно болезнь отпустила, я даже заметила легкий румянец на щеках.

Многих снова не стало, я давно свыклась с тем, что смерть в лагере – это уже привычное дело, но каждодневный запах крематория не приносил хорошего настроения. Лагерная жизнь вообще не могла дать какое-либо настроение, люди не жили, а существовали, выживали как могли. Моя та самая подопечная, беременность которой я скрывала, умерла от сильного кровотечения. За молчание я была наказана, но не сожалела ни разу, что пыталась помочь. Порой мне казалось, что справедливость восторжествует, не зря ведь я до сих пор оставалась жива.

Первые запахи весны, капель и солнце немного радовали, началась обработка бараков, да и нас самих, жителей. Меня к себе вызвала Агнет и сообщила, что меня и еще двух женщин утром отправят на поселение, для генеральной уборки домов.

Утром нас забрали и привезли в уже привычное для меня место. Я посмотрела на домик, который находился в самом дальнем расположении. Но нас отправили к главному дому, где с черного входа нас приняла Эмма. Я была рада видеть ее, но понимала, что лучше не показывать вид.

Проходя внутрь, я шла последняя, Эмма коснулась моей руки и произнесла:

– Здравствуй, Мария.

– Фрау…

– Ничего не говори, проходи.

Нас собрали в общем холле, и всем были выданы ведра, тряпки, мыло, щетки. Работы предстояло много. Кому окна и ставни мыть, кому лестницу, стены. Кому ванные комнаты и кафель. Стекло, люстры, столовое серебро и другие ценные вещи были отданы в распоряжение имеющимся горничным. Меня Эмма оставила на кухне, мне досталась плитка на полу и чулан. Я приступила к работе, хотя и довольно непростой и грязной. Въевшиеся грязь и жир поддавались сложно. Но я использовала песок, соду и горячую воду, после чего достала с помойки остатки лимонной цедры и натерла швы между кафельной плиткой.

К вечеру думала, поясница откажет, но все обошлось, кроме убитых коленей больше ничего не пострадало на моем теле.

– Мария, – окликнула меня Эмма. – Подойди.

– Да, фрау.

– Как ты? Я знаю, ты перенесла болезнь.

– Откуда вы…

– Знаю.

– Да, но все позади, благодарю за беспокойство. Я практически закончила.

– Да, вижу. Тут словно дворец теперь, даже в гостиной так не блестит, как кафель на полу кухни. Там для вас еда, можешь отдохнуть. Для тебя еще будет задание.

Отдых длился не более пятнадцати минут, после чего меня с конвойным отправили в другой дом в помощь. Требовалось развешивать белье на улице. Стирки было много, не хватало рук и веревок на ближайшем дворе. Мне пришлось ходить с корзиной белья чуть дальше от прачечной, чем остальным.

На улице было хорошо. Я радовалась свежему воздуху и весеннему солнцу. Скучала по дому, но даже не понимала, по какому именно. «И где мой дом? Вот война закончится, она ведь не вечная, что станет со мной, где мне жить, кем мне быть? А может, снова в ссылку отправят? Или сразу же на расстрел, приговор окончательный и обжалованию не подлежит! Мне бы только узнать перед смертью, что с Юрой моим все хорошо, и тогда пусть казнят!» – рассуждала я про себя, как вдруг меня окликнули.

– Мария…

Я, не убирая руки с простыни, прикрепила прищепку и замерла на месте. Простынь немного отодвинулась в сторону, и я увидела мужскую кисть руки. Но уже знала, кто это. Голос все сделал.

– Добрый вечер…

– Как ты?

– Спасибо, все хорошо.

– Сегодня красивый закат.

– Да. Очень.

– Ты делай, что делала.

– Да, конечно. Прошу прощения.

– У тебя особенный цвет глаз. При дневном свете они насыщенного синего цвета.

– Да. Наверное.

– Я тебя смутил?

– Нет, что вы.

– Ты сегодня остаешься здесь.

– Не было такого распоряжения.

– Это был не вопрос, Мария, а утверждение.

– Я поняла.

– Еще увидимся.

Ганс ушел, а я, продолжая развешивать белье, наблюдала за ним. «Какая же у него красивая походка, красивая фигура», – рассуждала я про себя. Он снял фуражку, поправил волосы, надел головной убор обратно и посмотрел на меня через плечо. Меня обдало по всему телу. Я набрала полный рот воздуха, немного удержала и выдохнула. Это мне помогало, чтобы справиться с эмоциями.

Вернувшись к Эмме, услышала, что и было у меня под сомнением. Слова Ганса подтвердились, меня оставили в доме в помощь на кухне. Ожидали гостей. Скромный ужин на несколько офицеров. Я помогала чистить овощи и готовить лимоны для кекса. Мне было хорошо, какое-то спокойное чувство, не хотелось думать о плохом, наоборот, меня накрывало ощущение ожидания чего-то. Мне почему-то до безумия хотелось увидеть Ганса. Ведь он произнес фразу «До встречи». «Значит, я его еще увижу», – думала я.

На кухню зашла Эмма:

– Мария. Подойди.

– Да, фрау.

– Одевайся, тебя проводят в лагерь.

– Но я…

– Послушай меня, что я говорю. Одевайся.

– Хорошо.

Меня сопроводили в лагерь. Ночью я не могла уснуть, все мысли были все о нем да о нем. «Почему меня вернули в лагерь? Почему Ганс сказал, что мы увидимся, а меня отправили в лагерь?» Мне было грустно, словно тоска накрыла, но я не могла понять, от чего это чувство. Я пыталась сама себя успокоить, проговаривая одну и ту же фразу: «Маша, успокойся, все хорошо, просто так надо».

Прошло несколько дней.

В одно далеко не самое прекрасное утро я была у Агнет с подтверждением о количестве людей и о событиях, которые произошли ночью. У одной из женщин начались преждевременные роды, акушерка приняла роды в бараке, ребенка спасти не удалось, а у роженицы открылось сильное кровотечение. На запах крови всегда сбегались крысы, которые не давали покоя никому. Тело младенца было изгрызено, то еще зрелище, ни одной матери такое не пожелаю.

Я сама изъявила желание убрать все в бараке, несмотря на то что и так работы хватало. Уже сидя на полу, смывая кровавые лужи, задумалась. «Что я делаю, зачем думаю о мужчине, который враг мне, моему народу, всем моим сокамерницам? Он же фашист, он убийца! Мне нельзя о нем думать и представлять в своих фантазиях, какая же я дура!»

Ко мне подошла Агнет и приказала идти за ней.

Мы вышли