Жена врага - Юлия Булл

была расположена в центре барака, точнее, пройти вдоль нар, и она красовалась во всю стену. Но печь не справлялась уже давно, многие мерзли, но терпели, если не испускали дух, так как уже не могли встать с места. Женщины после абортов или родов, чуть ли не лежали друг на друге у печи, в надежде хоть как-то согреться и не истечь кровью. В дни месячных нам было вдвойне хуже и тяжелее, но ничего не оставалось делать, как терпеть. Порой, чтобы заполучить кусок тряпки для подкладывания себе в промежность, отдавали кусок хлеба, хоть он и был практически из опилок, но все же считался хоть какой-то едой. Стирать тряпки практически не было возможности, а просушить еще сложнее. Я понимала, что, скорее всего, у меня цистит, частые позывы мочеиспускания, зуд, боли внизу живота не давали мне покоя.

Я прошла несколько метров, подняла голову, чтобы хоть как-то удержать равновесие и дойти до барака. Посмотрела на зимнее, блеклое солнце, прищурилась, и у меня закружилась голова, не удержавшись, я рухнула на землю.

Ко мне тут же подбежал конвойный и стал кричать. Я пыталась приподняться, облокотившись на колено рукой. Поняв, что не могу встать, вновь упала. Боль была невыносимая. Крик конвойного с угрозой, что он меня сейчас ударит, спровоцировал других охранников. На зрелище отреагировала надзирательница. Как только Агнет сказала солдату, что я ее подручная, тот тут же удалился. Агнет прошипела на меня, чтобы я взяла себя в руки и дотащила себя сама, без помощи до барака. И я из последних сил себя донесла. Внутри мне стало еще хуже, капли холодного пота выступили на лбу, мне стало трудно дышать, трясло. Агнет посмотрела на меня и приказала идти за ней. Я, опираясь на стену, дошла до ее комнаты. Она дала мне одеяло и приказала сесть на пол, а потом вышла.

Мне было дико плохо, больно. Я не понимала, что со мной. Агнет вернулась спустя время, но мне казалось, вечность. С ней пришла Ирена, кажется, она была полячка или вассердойч, так называли полукровок, по образованию врач, которая работала ассистентом у доктора Бауэра. Ирена посмотрела на меня, а потом на Агнет. Я понимала страх их обеих, но Ирена, видимо, не забыла о той услуге, которую я предоставила для нее однажды, и решила помочь.

«В тот день я была направлена Агнет с поручением в операционный блок. Несла бинты и операционные простыни. Дойдя до нужного отсека, увидела сквозь приоткрывшуюся дверь Ирену, она смотрела в маленькое круглое зеркало на себя и со вздохом бормотала под нос что-то. Я видела ее расстроенный вид и поняла, что она чем-то недовольна, а скорее всего своим внешним видом. Я постучала и с разрешения вошла. Ирена попросила все оставить и уйти быстрее. Я успела взглядом захватить картину, как на подоконнике лежала одинокая шляпка, совершенно не имеющая вида, судя по всему давным-давно изжившая свой срок.

Уже в дверях я набралась смелости или наглости, но решилась обратиться к молодой женщине с вопросом:

– Разрешите мне вам помочь? Я умею. Вы останетесь довольны.

– Что? Что ты умеешь, откуда тебе знать, что мне нужно? Убирайся!

Я подошла к подоконнику, взяла шляпку, с разрешения отошла к шкафу, где хранились все хирургические инструменты, взяла ножницы, иглу, нити. Потом достала из контейнера использованные трубочки из-под систем, те, которые были многоразовые, но во время их эксплуатации были испорчены и непригодны.

Взяв все, что мне необходимо, разложила на подоконнике и вновь обратилась к Ирене:

– Можно вас попросить дать мне свой платок, который вы хотели повязать на шею?

– Что ты хочешь сделать? Этот платок никуда не годится, у него край разошелся, строчка пошла, нитки висят. Ничего уже с ним не сделать, он распоролся!

– Я сделаю красиво, доверьтесь мне.

Ирена протянула мне свой маленький шелковый платок и стала пристально наблюдать за мной. Собрав из трубочек несколько лепестков, я объединила их, разложив аккуратно асимметрично друг от друга и расправив красиво, закрепила середину и пришила к основанию шляпки, сняв при этом маленькую невзрачную брошь в виде застежки. Конструкцию цветка аккуратно обмотала платком, по очереди каждый лепесток, кончиком лоскута ткани обернула брошь и пришила в виде тычинки к середине цветка. Получилась объемная шляпка с красивым украшением.

Немного поправив со всех сторон всю конструкцию, протянула Ирене и попросила примерить.

– Это очень красиво… Это очень красиво и смотрится как дорогая шляпка. Она прекрасна! Я не знала, что мне надеть. Я ведь его не видела, только фото, понимаешь? Ты же понимаешь меня?

Ирена, видимо, забыла о правилах отношений узниц и сотрудниц, даже несмотря на то, что я являлась помощницей надзирательницы, я все же была заключенная. Но видимо, восторг и удовлетворенность молодой женщины перекрыли весь лагерный регламент, и она мне уже вовсю показывала фото молодого солдата.

Во время войны шла переписка между мужчинами и женщинами, они знакомились, общались с помощью писем, обменивались фотокарточками. А встречи были редкими. Вот Ирена и познакомилась через колонку знакомств с одним из военных, который, судя по всему, ей очень нравился, и это было их первое свидание. В лагере сотрудники имели возможность покидать стены, но не так часто, и каждая такая возможность использовалась с пользой. Ирена хотела простых эмоций, которых женщинам так не хватает. На территории лагеря закрутить роман у Ирены не получалось, внешность была словно альбинос, особого внимания не привлекала.

– С тебя сейчас спросят, почему так долго, скажи, что задержалась по поручению. Доктор Бауэр распорядился насчет тебя, и ты мыла пробирки. А это требует времени. Если спросят меня, я эту версию подтвержу. А теперь возвращайся скорее, – Ирена еще раз примерила шляпку и, уже когда я практически вышла, добавила: – Она мне очень нравится.

Я не ждала слов благодарности, но и последние слова мне было приятно слышать. Подняв хоть немного настроение ей, я сама была немножко счастлива.

Агнет я сказала все в точности, как и просила Ирена. Но думаю, потом все же женщины обсудили мое отсутствие. А все выдала шляпка, которую увидела Агнет и задалась вопросом «Откуда такая вещь?».

Практически не чувствуя своего тела, мне становилось только хуже. Я лежала на полу, укрытая тонким одеялом, которое меня не спасало от озноба. Ирена наклонилась надо мной, потрогала рукой лоб. Посмотрела на Агнет и произнесла:

– Она вся горит. Я сейчас сделаю ей укол. Но надо будет ей хотя бы пару дней отлежаться, хотя бы пару. Я дам лекарства, которые ей надо принимать. Пить много жидкости. Спрячь ее где-нибудь, в ревир ей нельзя. Бельевая сейчас одна закрыта, кажется, там крыс травили. Пусть побудет там, ведро ей поставь для туалета с крышкой, потом все сама уберет, ей только воду и похлебку. Завтра я сделаю еще укол.

– Что с ней? – тихо спросила Агнет.

– Скорее всего, сыпной тиф, высыпание на животе и покраснения местами. И мне не нравится запах, что за запах?

– Я, наверное, застудилась… у меня очень режет там. Сильно. Туалет… И я, наверное, – я практически не могла говорить, головная боль, низ живота тянул. Я пыталась объяснить, что у меня недержание из-за частого мочеиспускания, но из-за слабости еле ворочала языком.

– Понятно. Цистит. Воспалительный процесс по всем фронтам. Я вколю тебе антибиотик, скоро станет легче. Ты слышала, что я говорила?

– Да, спасибо. Большое спасибо.

Я прожила два дня в бельевой. На третий день смогла встать, но была обессилена. Слабость была во всем теле. Кости ломило. Температура немного сошла, но тело горело изнутри. Но надо было признать, что от лекарств мне стало гораздо легче.

Агнет заглянула ко мне:

– Легче? Тебе здесь больше нельзя находиться. Осмотры каждые три дня. Ты же знаешь, комиссия ходит. И тебя такую видеть не должны. На построении ты должна быть. Долго отлучаться ты