Магнетрон - Георгий Бабат

После получасовой беседы Володя убедился, что напрасно выучил немецкие фразы из Глезера и Петцольда. Для разговора с господином Бляттом вовсе не требовалось знать немецкий язык. Чтобы договориться с ним, довольно было первобытного языка питекантропа, языка не слов, а нечленораздельных возгласов и жестов.

Иными были беседы Веснина с мистером Френсисом. Представитель фирмы «Радиокорпорейшен» был начитан, словоохотлив, любил рассуждать на отвлеченные темы.

Веснин считал, что хорошо знает английский язык, потому что свободно читал на этом языке техническую литературу. Но вскоре после их знакомства Френсис внес предложение — каждому из собеседников говорить на родном языке:

— Я понимаю по-русски, вы — по-английски. Но вряд ли вам доставили бы большое удовольствие мои спичи, если бы я произносил их на русском языке.

— Вы хотите сказать, что у меня никуда не годное произношение? — засмеялся Веснин, переходя на родную речь.

После одного из своих очередных «плохо» и «никуда не годится» Френсис сказал Веснину:

— О-о-о, что касается персонально вас, то, без сомнения, фирма не пожалела бы затрат. Молодой, одаренный инженер может у нас в фирме всегда рассчитывать на то, что ему дадут свою лабораторию, оборудованную первоклассно. Но это не имеет никакого отношения к филантропии или альтруизму. Один очень талантливый наш американский философ разделяет всех работающих на две категории: продьюсоры — исполнители и прогрессоры — те, кто движет человечество вперед. Чтобы быть здоровым, надо хорошо питаться. В пчелином улье матки выращиваются на отборной пище. Человеку, в котором есть все данные для того, чтобы стать прогрессором, нужны еще средства, чтобы эти возможности осуществить. Фирма выделяет такие средства. Это делается за счет некоторого урезывания материальных благ продьюсоров. Эта система дает прекрасный результат. Вы видели «Линкольн-Зефир» мистера Студенецки. Благодаря рационализации мистера Форда этот великолепный автомобиль стоит теперь двадцать центов за фунт, то есть дешевле бифштекса.

— Значит, по-вашему, или, вернее, по мнению руководящих работников вашей фирмы, процветание одних неизбежно связано с материальным ущемлением других?

— О-о-о, я вижу, вас это заинтересовало. О-о-о, это очень… — Френсис сказал это слово по-русски, — ошень, ошень понятно. — И он снова перешел на английский язык. — Ведь вы здесь не часто имеете возможность получить информацию из первых рук… никем не интерпретированную информацию, хочу я сказать. Перейду к так волнующему вас вопросу о распределении материальных благ. В своей знаменитой книге Моя жизнь и мои достижения мистер Форд говорит: «Только работа позволяет избежать бедности, но человечество все испробовало, за исключением работы». Дело служения обществу не требует никакого альтруизма. Оно требует, чтобы здравый смысл пришел на смену безумию. Альтруизм мешает прогрессу. Он закрывает пути к непосредственным возможностям, настаивая на непосредственно невозможном. Вы лично, мистер Веснин, умеете работать. Но в ваших колхозах (Френсис сказал «кольхозес») работают плохо. Попав на завод, эти «кольхозникс» перевоспитываются слишком туго и медленно. Может уйти вся жизнь на то, чтобы работать за других. Вот это, мистер Веснин, и есть тот ненужный альтруизм, какой я имел в виду.

— Это неверно, что я или кто другой работаем за других, — возразил Веснин. — Мы работаем не только ради себя. Мы полагаем, как поется в одной из наших песен, что своей работой куем счастье для всех.

— А я придерживаюсь другой и, как мне кажется, значительно более зрелой формулы:

На скачках каждый бежит за себя,А не двое за одного.

— Протестую, — возразил Веснин. — Нас с детства приучают к мысли: «Один за всех и все за одного».

— Христос тоже распял себя один за всех, а вы знаете какие это имело последствия?

Озорной огонек блеснул в глазах Веснина:

— Я не специалист в области культов или религий, но все же знаю, что в свое время христианство было передовым учением. Какие из этого произошли в те времена последствия? Вас интересуют последствия? Последствием было то, что рабы и вольноотпущенники — христиане победили несокрушимые древние языческие империи.

Френсис подошел к вешалке и надел свой пиджак, от чего стал шире в плечах, стройнее и представительнее. Посмотрев через высокое плечо пиджака своими круглыми глазами на Веснина, он вздохнул:

— То, о чем вы говорите, могло случиться только потому, что язычники были слишком гуманны. Возьмем бедняжку Таис, знаменитую язычницу, которая надумала вызвать на дискуссию христианских монахов. И что же? Эти бородатые, вшивые неучи в ответ на ее изящнейшие философские построения ничего не могли сказать. Их языки были для этого слишком тупы, ум не развит. И вот, чтобы покончить с этим делом, христиане набрали острых раковин и заживо содрали с язычницы ее нежное мясо… Нет, не перебивайте меня… — поднял руку Френсис, словно защищаясь от Веснина, — не перебивайте, я еще не кончил. Я хочу сказать, что вы нас совсем не знаете, не хотите знать. На каждое мое слово у вас уже готово десять возражений, которые, однако, кажутся вескими только вам самому. Все ваши тирады я могу отпарировать, могу вам на все ваши моралите ответить: а поезжайте-ка вы хоть в Вену или даже хотя бы в Хельсинки.

Веснин засмеялся:

— Согласен! Это, конечно, обезоруживающий довод. За границей я действительно не был, и так много, как с вами, мне ни с одним иностранцем говорить не приходилось.

— Но ведь существуют книги! — воскликнул Френсис. — Читали вы Хемингуэя?.. И Олдингтона тоже, нет? Ну, знаете, судить о современной Америке по «Хижине дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу… — Френсис пожат плечами и фыркнул.

— Видите ли, — смутился Веснин, — я и нашу художественную литературу мало читаю… я вообще, что касается… Э, да что там говорить! Конечно, мне надо больше читать, и я буду благодарен вам, если вы посоветуете, что следует мне прочесть на английском языке в первую очередь.

— У меня с собой есть несколько книг, — сказал Френсис, — я взял их в дорогу. Непременно как-нибудь захвачу их для вас.

Работа по установке и монтажу нового оборудования в цехе металлических ламп оказалась значительно более трудоемкой и утомительной, чем это вначале предполагал Веснин. Свободного времени совсем не было, но молодой инженер, иногда жертвуя обеденным перерывом, иногда оставаясь в лаборатории вечерами, упорно занимался изысканием наивыгоднейшего типа генератора сантиметровых волн. Но часто приходилось оставаться сверхурочно не в лаборатории, а в цехе по полторы и даже по две смены подряд. И таких, потерянных для магнетрона дней было, увы, много.

Радиола

Студенецкий привез из-за границы многим сотрудникам маленький подарки. Артюхову он предназначил вещь по тем временам редкую и дорогую — радиолу с набором пластинок, напетых Шаляпиным.

Артюхов никогда не учился музыке, но страстно любил ее. Все знали, что он лишал себя многого ради пополнения своей коллекции редких пластинок. У него были собраны, как он сам говорил, «весь Собинов», «вся Нежданова».

Прошла уже неделя, как Константин Иванович появился на заводе. Все привезенные им подарки были розданы, и только радиола с пластинками все еще не была вручена тому, кому она предназначалась. В эти дни Студенецкий не раз видел Артюхова, говорил с ним, но до сих пор не нашел момента, подходящего для того, чтобы передать ему радиолу. Если бы это была самопишущая ручка, галстук, безопасная бритва или даже фотоаппарат, ничего не стоило бы любую из этих вещей положить секретарю парткома на стол. Но, представляя себе, как он сам потащит по коридору в партком два довольно увесистых футляра и поставит их перед Артюховым, Студенецкий не испытывал удовольствия.

Артюхов и Студенецкий работали на заводе много лет. Их посты требовали контакта в действиях, согласованности в решениях. И все годы они вели работу слаженно, то уступая один другому, то настаивая на выполнении своих требований. Но чувство взаимной неприязни, которое они с первого знакомства испытали друг к другу, с годами росло, крепло. Возможно, именно поэтому в числе сувениров, привезенных Константином Ивановичем для сослуживцев из заграничной поездки, самым ценным был подарок, предназначенный Артюхову.

Два дня назад Михаил Осипович почувствовал себя так плохо, что вынужден был уехать с завода домой.

Узнав, что Артюхов болен, Константин Иванович решил, что теперь будет очень удобно разделаться с радиолой, отвезя ее больному. Ехать предстояло на Охту, на Шлиссельбургскую улицу.

Рассматривая маленькие, давно не ремонтированные домики старой петербургской окраины, Студенецкий представлял себе, как он скажет тому, кто откроет дверь на его звонок: