Могуто-камень - Эмма Роса

Однако сообщил о перемещении из парадной дома на Пролетарском тупике прямиком в заброшенные сады “Фантом-2”, о сборище колдуний и странном старике, который довел до такого состояния голодное око и обезвредил ахно-путы.

Шеф слушал, не перебивая.

— Думаешь, упырь? И что это за оборудование у него было?

Войцех пожал плечами.

— Надо сделать запрос по ведомствам губерний, есть ли похожие случаи. Я бы сказал, что старик больше похож на призрака. Но призрак не может причинить столько вреда живому существу.

Шеф побарабанил пальцами по столу.

— Даю добро, но работай в паре с Нарымовым. Это его направление.

Войцех кивнул. Ему очень хотелось отметитьь, что Нарымов прохлопал на своем направлении самые настоящие порождения колдовства, но не стал. Шеф и сам понимал.

— Что с Райзенбахами? Есть идеи? Куда их черт понес?

— Райхенбах. Не могу знать, товарищ майор. Но идея есть. Если полицмаг не может проникнуть в парадную, возможно, установлена защита. Разрешите связаться с жандармерией и запросить у Медведева оперативника-бурлака. “Где ахноген не просочится, там проползет бурлак”, — процитировал он слова песни.

— Это мысль. Зашли его в эту подозрительную квартирку. Но сам больше не лезь.

Войцех кивнул и вышел. Сам он считал по-другому.

Через сорок минут он ждал человека Павлыча у парадной. Властью, данной ему шефом, он отпустил дежуривших оперативников — Павлыч, выслушав сбивчивый рассказ, дал понять, что лишние глаза и уши тут ни к чему. Даже если это глаза и уши полицмагии.

Наконец, к нему подошел дворник — немолодой и злобный мужичок в грязном фартуке и с метлой.

— Ты чтоль? — спросил он, подозрительно глядя на него.

Войцех, ожидавший кого-то другого, тем не менее кивнул.

— Семён сказал тебе обождать, не ходить со мной.

— Я с вами поднимусь, — твердо сказал Войцех.

— Дело твое, — сердито пробурчал дворник. — Ты главное Семёну скажи, что сам пошел.

— Да, конечно. Не волнуйтесь.

— Да я не волнуюсь, — сказал, раздражаясь, дворник, и зашел в парадную, — Чё мне волноваться? Пусть …

Войцех, шагнувший вслед за дворником, уже не расслышал, что там “пусть”. Он снова завяз в густой упругой реальности, а когда прорвался, оказался в этот раз в знакомом месте: просторная комната с белыми стенами, несколькими стеллажами, большим столом буквой “Т” для совещаний, и сидящим за ним в кожаном кресле Семён Павлычем Медведевым собственной персоной — его рабочий кабинет. А Войцех сидел в конце буквы “Т” на жестком стуле, прямо напротив Павлыча.

Войцех всегда встречался с Павлычем в неформальной обстановке, и еще никогда не видел его за работой. Медведев был сосредоточен и суров, рукава белоснежной рубашки закатаны до локтя, верхние пуговицы расстегнуты. Он сидел очень прямо и напряженно писал пером на доске, размером с альбомный лист. Белые чернила ложились на упругую темную поверхность и таяли еще до того, как рука дописывала фразу. Рядом с ней мерцали три ряда разных кнопок, встроенных прямо в столешницу. Написав фразу, Павлыч касался одной из кнопок и писал следующую. Войцех тихо кашлянул, обращая на себя внимание.

— Ты? — нахмурился Павлыч, вскидывая на него взгляд. — Я ж тебе сказал не лезть самому. Впрочем, хорошо, что ты оказался здесь. Будешь под присмотром.

Он продолжил писать, будто забыв о Войцехе. Закралось ощущение, что Медведев — единственный, кто ориентируется в происходящем, и более того — контролирует ситуацию.

— Может все-таки… — начал Войцех, но Павлыч остановил его жестом, мол, не мешай.

Войцех подчинился. Его предположения о защите квартиры от полицмагов скорее всего верные, иначе он не оказался бы здесь. Но черт побери! Что это за колдовство? Как оно работает? Что знает такого Павлыч, чего не знает он?

И вдруг его будто пронзило молнией — доска, на которой писал Павлыч! Инструмент это редкий, положенный только большим начальникам. У шефа тоже такая. Чернила, впитываясь, проявлялись в органайзере или на такой же доске у того, кому он отдавал приказы, у нижестоящего руководителя, или доносилась до исполнителей посредством голодного ока. Но! Это был инструмент ахногена! Полицмага! Но никак не бурлака, которым был Павлыч.

У Войцеха пересохло в горле. Выходит, что Павлыч — ахноген?

Спустя пять бесконечных минут Павлыч отложил доску, нажал на табло одну из мерцающих кнопок и произнес:

— Верочка, два кофе.

Откинувшись на спинку кресла, он закурил и задумчиво уставился на Войцеха.

Войцех видел, что Павлыч размышляет о нем, о том, стоит ли ему доверять. Но сам он был в замешательстве. Обида медленно поднялась к горлу и пережала его. Получается, Павлыч всю жизнь врал?

Глядя ему в глаза, Войцех пытался увидеть в них раскаяние или, может, вину. Но Павлыч, всегда добродушный и мудрый Павлыч, сейчас смотрел на него холодно и отстраненно. Как чужой человек. Почти как враг.

Ему стало вдруг тошно, как бывает, когда теряешь близкого человека. Что-то происходило прямо сейчас, о чем он не знал, но знал Павлыч. Однако Войцех вдруг совершенно ясно понял, что что бы это ни было, он не хочет терять дружбу Павлыча.

— Так вы — ахноген?

Павлыч покосился на доску и улыбнулся.

— Это забавно. Думал, что ты давно догадался.

— Я верил вам.

— Так говоришь, как будто я когда-то и в чем-то тебя обманывал.

— Но… Все знают, что вы бурлак… — Войцех лихорадочно рылся в памяти в поисках подтверждения, в поисках того момента, когда Павлыч вошел в сознание его и окружающих как бурлак. — Тогда… Когда ты нашел меня, на кладбище… Мой папаша хотел отблагодарить тебя, но ты сказал, что вы, бурлаки, должны помогать друг другу… Кто, если не вы…

— Тогда я и был им… Ахно-энергия открылась во мне позже. Ты тогда учился в полицакадемии, и это событие прошло мимо тебя. Впрочем, я и не афишировал. Все, кому надо знать — знают. Но для большинства, в том числе и для моих сослуживцев, я по-прежнему бурлак. Теперь ты — один из немногих людей, кто знает обо мне все… Ну или почти все.

Войцех замотал головой и даже рассмеялся:

— Нет-нет-нет! Это невозможно! Этого просто не может быть!

— Все так думали. Но оказывается… что вполне может.

В кабинет вошла Верочка — в летах, моложавая женщина с непроницаемым лицом. Она нисколько не удивилась, увидев Войцеха, молча поставила перед ним чашку с кофе, вторую — перед Павлычем, и так же молча вышла.

Войцех, обжигаясь, проглатывал свою обиду вместе с кофе. В конце концов — с какой стати