Могуто-камень - Эмма Роса

В подтверждении её слов в кухне глухо грохнуло.

«Ну уж нет! — прикрикнула она на вскочившие мысли и заметавшееся зайцем сердце. — Я трупа не испугалась, а тут каких-то ищеек забоюсь?!»

Из напольной вазы она вынула икебану, перехватила поудобней двумя руками и бесшумной розовой тучей прокралась к кухне. Дверь оказалась притворённой — тем лучше — застанет врасплох, кто бы там ни гремел. Из кухни раздавались приглушённые голоса. Клара различила двоих. Говорили на пониженных тонах — слов не разобрать. Первый, низкий и гулкий тёк горной рекой, второй, сухой и отрывистый, изредка постреливал. Этот второй показался Кларе знакомым. Да и первый она тоже слышала, причем совсем недавно. Что ж. Терять ей нечего! Она глубоко вдохнула, замахнулась вазой и приоткрыла дверь, готовая к любому…

Но только не к такому!

На металлическую швабру-лентяйку, закреплённую на нижней перекладине табуретки, приладили как-то профессора Кравцова. Обмотали бинтами, надели на оголённые местами рёбра ту самую блузу Клары с оторванным рукавом, что неудачно сносила она в ремонт. Изрядно поношенная полубезрукавка органично села на потрёпанного смертью профессора, смягчив образ восставшего из ада, и даже привнеся романтическую ноту.

Швабра намертво срослась с табуреткой, и под воздействием профессорских чар, работающих, кстати, на Кларином могуто-камне, табуретные ножки заменили ему свои, оставленные в саркофаге. Да, маленькие, но зато четыре!

В оранжевом от плотно задёрнутых занавесок мареве кухни профессор ловко выхватывал из разложенных на разделочном столе пакетиков со снадобьями какой-то один, нюхал его, закатив бельма, прикладывал к сердцу, а точнее — к могуто-камню Клариссы, отрывал зубами кончик и добавлял несколько крупинок в бурлящую на плите черырёхрогую перегонную колбу. Трогал пар стремительным языком, затем вдыхал носом, щёлкал зубами и приглушённо рокотал:

— Бадьяна маловато, Грета, ты не считаешь? Надо, чтобы он проникал в мозг, но не затрагивал сердце, отключал реальность, но оставлял инстинкт самосохранения.

— Тогда плакучий мох, Ильюша, — коротко отвечала вновь ожившая фотография бабушки.

Ну как ожившая… Ну как фотография… Пустая рамка стояла тут же, среди разложенных рядками пакетиков. А бабушка, сохранившая свой фотографический размер, ходила меж конвертов, достигавших ей примерно до пояса, пинала их ногами и растаскивала по сторонам. Волосы её выбились из пучка и седыми прядями спадали на плечи. Длинное чёрное платье, в котором её похоронили, облегало немного сутулую от старости, худощавую фигуру. Глаза светились, и сама она выглядела удивительно свежо и помолодевши.

«Это не полицмаги, слава Богу! А я-то испугалась, глупая! Но…»

— Грета?!. Ильюша?!. — произнесла Клара, не веря своим ушам и распахнула дверь. — Что всё это значит?!

Профессор от неожиданности развернулся и отпрянул к окну. Занавеска всколыхнулась от устроенного Кларой сквозняка, взлетела к потолку и запуталась о его лысую голову.

— Окно закрывай! — грозно прикрикнула бабушка. — Кларисса! Где твои манеры?!

— Добрый день, малыш! — сиплым, каким-то не своим голосом произнёс Николаша с открывшегося на миг подоконника. — Много спать — добра не видать! Умывайся, чисти зубы. Дадут хлебца, дадут и дельца, — и затих, будто сказал все, что знал. Профессор одной рукой заправил непослушную шторку на место.

— Моя аварийная ахно-ситуация, — виновато пробасил профессор. — А мы тут с Гретой… твоей бабушкой… понимаешь ли…

Он полыхнул огнём глаз, но в оранжево-солнечном свете это выглядело совсем иначе.

— Ты слышала Николашу? Иди, умойся! — приказала бабушка, и многолетняя привычка её слушаться, как всегда, сработала. Клара, прикусив губу, поставила вазу в угол и отправилась в ванную.

— Свари кофе и достань из холодильника сыр, — услышала она сердитый шёпот бабушки. — Ребёнок проснулся, не видишь?!

«Как это они так поладили? Как это бабушка, будто бы навсегда ожила, без всякого пунша? Как это они друг друга так называют, будто знакомы лет сто?..» И ещё много «как это» крутилось у неё в голове, пока она умывалась.

Выспавшаяся и умытая, она почувствовала себя маленькой, как в детстве, когда могуто-камень ещё не выдали, и страшно было что-то нечаянно намагичить. Рядом всегда была бабушка, с ответом на любой вопрос, уверенная и решительная. Как сейчас.

Кухня необратимо изменилась. И дело было даже не в том, что на клочке пространства в семь квадратных метров собралось слишком много народу — Гоша сидела напротив, блестя счастливыми глазами и мокрыми после душа волосами, профессор Кравцов переставлял табуретныt ножки, то и дело подливал кофе в чашки и подкладывал невесть откуда взявшееся вкуснейшее воздушное бизе. А бабушка, усевшись на хлебный мякиш, как в кресло, руководила всеми, кто находился в её поле зрения.

Не сразу, а только когда Клара протиснулась между окном и столом, куда обычно вжималась Гоша, она поняла, что именно в кухне не так — батарея, всё то же бурое чудовище, висела на своём законном месте абсолютно сухая. Ни в одной щели не пузырилась гадостная жижа, не мокла и не плакала горькими ржавыми слезами. Не стояли под ней баночки и плошки, не раздавалось раздражающего плюханья.

Да и не в этом даже заключалась неуловимая трансформация этого живого пространства. А в том, что впервые, сколько помнила себя Клара, то есть почти полста лет, появилась здесь другая энергия. Надёжная. Основательная. Добротная. И не профессор Кравцов её излучал, это уж точно. Вон как его пришнуровали к швабре, намертво, — не сам же он себя так.

— … тёплые вещи. Аптечка. Фонарь, — ворвался в её мысли бабушкин требовательный голос. — Смену белья и зубную щётку. Кусок мыла и туалетную бумагу. И деньги! Это самое важное!

— Деньги? — повторила Клара, вдруг вспомнила и подскочила, отодвинув от себя стол: — Деньги! Кто-нибудь рассчитался с Иннокентием?

Гоша яростно закивала головой, приложив палец ко рту.

— Кларисса, не отвлекайся. Слушай и запоминай, что говорю! — прикрикнула бабушка. — Опять всё прослушаешь и будешь потом хлопать глазами! Повтори, что я сказала!

— Деньги… — послушно повторила Клара.

Бабушка закатила глаза:

— Боже!.. Гоша, хоть ты слушаешь?

— Конечно, Гретхен. Не переживайте. Я всё необходимое уже собрала. Меня больше волнует сам процесс… Эм-м… Перемещения.

— Что за… — хотела спросить Клара, но бабушка перебила.

— Да, процесс… Господин Кравцов, как отвар?

— Слишком много переменных, фрау Райхенбах… Такое дело… Тут филигранная точность нужна…

Клара вдруг осознала, что совсем ничего не понимает — что-то происходило здесь и сейчас на этой кухне. Что-то важное, в чём она участвовала, но ещё об этом не знала. Знала бабушка, знал профессор Кравцов, знала Гоша и даже Николаша. Знали все, кроме неё. Как всегда!

— Могу я спросить, — раздражённо и требовательно произнесла