День восьмой - Торнтон Найвен Уайлдер

Эшли тихо сказал, опустив глаза:

– Мария Икаса, дорогая Мария Икаса! Если мне суждено родиться заново, если я испытаю величайшее горе и высшее счастье, это никак не поможет моим детям. Я ведь родил их, когда пребывал в полном неведении.

Она резко стукнула ладонью по столу.

– Идиот! Кретин! Если Господь вознамерился одарить тебя своими величайшими дарами, то это только потому, что ты всегда был достоин их. – Мария Икаса в жизни своей не видела дубов, но процитировала ему испанскую поговорку: – «Дуб вырастает из желудя». – И продолжила: – Если бы Симон Боливар[24] в шестнадцать лет родил сына, а потом погиб на следующий день, то ребенок все равно остался бы сыном Освободителя.

Эшли больше не снились кошмары. Через несколько дней прибыло норвежское торговое судно. Хоть денег у Джона осталось совсем мало, он все равно отправил бутылку рома Марии Икаса, которая лежала в больнице. К бутылке была приложена карточка красного цвета. Закрутившись со сборами в дорогу, распятие он потерял.

В Антофагасте Эшли поселился в рабочем общежитии и не торопясь приступил к планированию своих действий. Каждый вечер, обычно часов в пять, он шел в кафе: то в «Республику», то в «Конституцию», – где, склонившись над какой-нибудь немецкоязычной газетой, которые печатались за тысячу миль отсюда, на юге Чили, в провинции, которую можно было бы назвать Новым Вюртембергом, засиживался порой далеко за полночь. Эти кафе располагались в местности, где было полно «ловцов крыс», так что, посещая их, он рисковал, но это было необходимо. Вокруг него люди часами говорили о нитратах и меди. Вскоре он узнал об еще одном отщепенце, который посещал эти два кафе. Старина Персиваль, навсегда отлученный от промыслов, когда-то занимался добычей и селитры, и серебра, и меди. То ли на любовном фронте, то ли от взрыва динамита он потерял глаз, а от вина и лелеемых старых обид в его голове все начинало путаться. Он подсаживался к столикам своих более удачливых друзей и ждал, когда получит приглашение выпить. Ему часто подносили, но больше отказывали, хотя и без особой грубости. Джону он представился сам:

– Родерик Персиваль, сэр, бывший управляющий директор металлургической компании «Эль-Росарио смелтер», а также изобретатель, сэр. Мною была изобретена система раздельной перегонки, но ее у меня украли братья Грэхем – Йен и Роберт, и мне наплевать, слышит ли кто-нибудь сейчас мои слова.

Это была увертюра к монологу длиной в общей сложности часов на пятьдесят. Эшли увел его в более скромное заведение, решив выслушать, хотя рассказ грешил неоднократными повторами. Наконец, несколько часов спустя ему даже стало казаться, что некоторые претензии его собеседника не такие уж необоснованные. И опять Джон был вознагражден за свое терпение.

– Мистер Толланд, сэр, никогда не устраивайтесь на работу в шахту на высоте десять тысяч футов над уровнем моря. Зачем сокращать себе жизнь, сэр? Там никто не откроет рта лишний раз, чтобы произнести слово: все берегут свои легкие. Наверху людьми овладевает меланхолия. Тут на днях один парень в Рокас-Вердес вышиб себе мозги из револьвера. Не вздумайте также устраиваться на шахты, которые расположены в стороне от железной дороги: не получится съездить куда-нибудь развеяться. Наверху есть шахты, от которых невозможно добраться до железнодорожной станции раза по четыре за лето из-за схода лавин. Люди начинают тихо ненавидеть друг друга. Не стоит устраиваться на шахту, в которой нет американских инвестиций. Это как гарантия качества. Другое дело на Эль-Тениенте. Вы можете подумать, что оказались в отеле на Саратога-спрингс. Горячий душ в любое время суток, когда пожелаете. Для семейных инженеров отдельные коттеджи! Выпивка, разумеется, запрещена, но народ изворотлив. В шахте на глубине тысячи пятисот футов у них есть столовая, куда доставляют сандвичи с ветчиной и лимонад. Сравните это с Рокас-Вердес, где вкалывают толпы шотландцев, швейцарцев и немцев. Будете счастливы, если получите плошку овсянки. Кроме того, большинство шахтеров там из боливийских индейцев, которые и в испанском-то ни бельмеса.

Эшли понял, что ему нужно. Шахтой в Рокас-Вердес управляла компания «Киннейрдай майнинг». Ее представителем в Антофагасте был мистер Эндрю Смит, который при любой погоде носил черный альпаковый сюртук, застегнутый доверху, до самой черной ковенантской бороды. Эшли потребовалось все его самообладание, чтобы выдержать пронзительный взгляд мистера Смита. «Мистер Джеймс Толланд из Бемиса, провинция Альберта… Инженер-механик, намерен изучить процесс добычи меди… Паспорт и сертификат об образовании, к сожалению, погибли во время пожара в гостинице в Панаме… Есть рекомендательное письмо от доктора Кнута Андерсена с нефтяных разработок в Салинасе, Эквадор…» Мистер Толланд представил также несколько чертежей собственного оборудования для добычи угля. Впрочем, Эшли мог бы так не усердствовать. Мистер Эндрю Смит сразу же принял его, поинтересовавшись только, все ли у него в порядке с сердцем и легкими. Для начала Эшли было поручено осуществлять надзор за состоянием коммунальных удобств в домах инженеров и общежитиях шахтеров: теплоснабжения, кухонь, канализации, – а также подготовить план для последующего подключения хозяйства к электросетям. Также ему было обещано письмо на имя доктора Маккензи с рекомендацией предоставить ему любую возможность для ознакомления с процессами добычи меди на всех стадиях. Кроме того, он получил инструкции по поводу одежды и всего остального, что потребуется для жизни в том районе, и аванс.

– Компания, – сказал мистер Смит, – отправляет вас на неделю в Манантьялес – это примерно на высоте семь тысяч футов, – там вы акклиматизируетесь для больших высот. Когда после обеда придете подписать контракт, я дам вам записку для миссис Уикершем. У нее там гостиница, «Фонда», лучшая во всей Южной Америке. Дама она капризная: может поселить, а может и отказать. Поезд отправится в пятницу в восемь. Если не уйдет в пятницу, уйдет в субботу. Когда окажетесь в Рокас-Вердес, будете писать мне каждый месяц и сообщать, что вам там еще потребуется.

У Эшли появились новые вопросы к Родерику Персивалю, но тот поначалу уклонялся от разговоров о докторе Маккензи и миссис Уикершем. Как потом выяснилось, настрадался от обоих: с шахты его выгнали, а потом и права проживать в «Фонде» лишили. Маккензи, по его мнению, ненормальный: слишком долго прожил «на верхотуре», вот мозги и закоснели; хоть и специалист, но заносчив, как старый бабуин. А миссис Уикершем – фурия: распоряжается в гостинице так, словно это ее личный дом, – скандалистка и отчаянная сплетница, любит называть себя «газетой