Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…В тот год земля будто затеяла нечестную игру с гарихачцами, дала невиданный урожай, хлеб горел и осыпался, а убрать было некому. Мужчины были на войне, женщины метались по полям, каждая работала за троих, а то и за четверых… Ласкали теплые шершавые колосья, плакали и проклинали Гитлера до седьмого колена. И случилось так, что в Гарихач забрела группа курдов из далеких горных скотоводческих селений, расположенных в верховьях Истису. Забрела на заработки с единственным условием получить оплату натурой — пшеницей, ячменем. Арустам ухватился за дармовые рабочие руки, позвонил в район, так, мол, и так, если можно… Из района ответили, что можно, если это поможет вам расплатиться с государством и с колхозниками, подумайте и решайте сами. Уж как там потом подумали председатель, бригадир и весовщик — неизвестно. Но в конце сезона, когда стали подсчитывать, кто сколько заработал, то выяснилось, что каждый из пришельцев (в правлении колхоза их между собой называли «нахлебниками», — наверно, потому, что они получали суточный харч — печеный хлеб с сыром в счет будущего заработка) съел больше, чем заработал, и вместо того чтобы отвезти голодной семье немного зерна, сам остался должен колхозу!
Из двенадцати человек лишь трое получили по мешку пшеницы и полмешка ячменя. Один из курдов раза два приподнял мешки, на глазок определяя вес, потом заглянул внутрь.
— Спасибо, сэдир[4], только нам такой хлеб ни к чему.
— Это как же — ни к чему?
— Мы такой хлеб не убирали, сэдир-джан. Мы сдавали хорошую, чистую пшеницу, зернышко к зернышку. А это что, это с какого поля?
Только два человека — сам председатель и кладовщик — знали о том, что эта пшеница из домашних запасов председателя, оставшаяся еще с прошлого года.
— Это наша пшеница, — честно сказал председатель, давая полную свободу истолковать это короткое «наше» как кому заблагорассудится, и для пущей убедительности топнул сапогом по полу: — Вот на этой земле, на нашей советской земле ее вырастили! А ты говоришь — откуда?! Из-за границы, по-твоему, что ли? Да за такие разговоры в военное время…
— Джанум, зачем такие страшные слова — заграница и всякое такое… Я говорю, что мы эту пшеницу не убирали…
…Двенадцать повозок с зерном нового урожая, запряженные четверками волов, медленно, не спеша, тащились на хлебоприемник в районный центр, за сорок пять километров от Гарихача. На головной повозке, над косматой бараньей папахой возчика Макара, погруженного в сладкую старческую дрему, трепыхался на слабом ветру кумачовый транспарант, сделанный рукою председательского сына-пятиклассника: «Хлеб нового урожая — удар по Гитлеру!»
А через неделю после этого председателя вызвали в районный комитет партии. Секретарь райкома показал ему бумагу за двенадцатью подписями.
— Ну-ка объясни, как это люди у тебя работали и у тебя же в долгу остались…
Председатель прочитал бумажку, ничего не понял, еще раз стал читать, понял с первых же слов. Сказал: «Долг мы им простили».
Положил бумагу на стол, осторожненько так положил и сказал:
— Три подписи лишние…
Не помогло. Дело передали в прокуратуру.
…Сперва Аваг сзади подошел к Арустаму, медленно шагавшему по краю заброшенной силосной ямы, высматривая в ней чего-то. Аваг тоже мельком посмотрел на силосную яму — ничего интересного в яме не было, но оттуда несло острейшим запахом трупной гнили. Аваг поморщился и окликнул Арустама:
— Добрый день, Арустам.
Тот повернулся и хмуро буркнул:
— Добрый.
— Ты кого тут ищешь, Арустам?
— Никого, так себе…
— Или свинью потерял?
— А ты видел ее? — заинтересовался Арустам.
— Нет. Смотрю, ходишь тут, подумал, может, потерял…
— Нет, не терял.
— А… А я подумал, может, потерял.
— Нет, никого не терял.
— Если потерял, Арустам, ты уж сразу скажи, скотинка-то казенная.
— Сказано тебе: не терял, стало быть, не терял! А что она казенная — я и сам знаю, что казенная! Ты за этим пришел сюда?
— А разве этого мало, Арустам?
— Так, значит, за этим, да?
— Нет, Арустам, за другим, я за другим пришел. Ты давно тут ходишь?
— А тебе что, давно или недавно? Ты мне госконтроль, что ли? Ты лучше поменьше называй мое имя!
— Я должен акт составить, Арустам.
— Ара, ты что, сдурел? Какой акт?
— Твои свиньи залезли в свеклу.
— Когда залезли?
— Утром, Арустам. Я должен акт составить.
Аваг вытащил из внутреннего кармана пиджака ученическую тетрадку в клетку, химический карандаш. Раскрыл тетрадку, вынул из нее исписанный листок.
— На вот, Арустам, прочитай.
Это был уже готовый акт. Арустам прочитал, щека его задергалась, а с нею вместе коротко подстриженные усы: верный признак надвигающегося буйства — в свое время гарихачцы по нему предугадывали предстоящий разнос.
Он поднял глаза на Авага, который на всякий случай выставил вперед свою кизиловую палку. Вот этого и не надо было делать!
— Ты что это, собачий сын, палкой меня пугаешь, да? — спросил Арустам.
