Пропавшее кольцо императора. IV. Нашествие орды - Роман Булгар

В этот миг ей было просто не до этого. Лишь одно только желание – спастись и выжить – целиком овладело ею.

Спешившись, татары, гулко галдя, окружили избу. Кидая в сторону сенника настороженные взгляды, Кокчу велел своим воинам вытащить из жилища всех, кто в нем находился.

– Никого не убивать! – строго предупредил он.

Им позарез требовался проводник. Сначала они отыщут того, кто им покажет прямой путь до Биляра, он решит, как поступить с остальными.

Брать кого-то с собой в полон у них резона не было – лишней обузы им только не хватало. Где-то бродила шальная мысль о том, что можно взять с собой девчонку. Конечно же, если она так хороша собой, как это представилось ему в его мечтах. Лица-то девы он толком и не разглядел.

А вот тело у нее показалось дивно восхитительным. Такого он ни разу еще не видел, хотя, как ему думалось, он ведал в этом толк…

Ничего не подозревающая женщина не придала значения тому, что мимо окна – небольшой дыры, вырубленной посреди стены и заткнутой растянутым бычьим пузырем, промелькнула неясная тень. Она мельком подумала, что резвится их любимица Амина, бегает босиком по росе.

А может, вернулись с утреннего обхода ее мужчины. Ничего они не нашли, и такое иногда случалось. На все воля Всемилостивого Аллаха…

И лишь рывком распахнутая дверь обдала ее волной мгновенно поднявшейся тревоги. Но стало уже поздно. Сдавленный стон вырвался из женской груди. Она попятилась от враждебного взгляда чужака, вызывающего неприятную дрожь в коленях, оперлась спиной об стенку, раскинула широко руки, словно приковывая все внимание к себе, неосознанно пытаясь собой загородить от беды своих малых деток.

Низенький воин шагнул к ней и уперся вонючим ртом в ее высокую грудь, довольно заурчал, опоясал женский стан своими по-обезьяньи длинными руками, цепкими пальцами ухватился пониже спины….

В избе хозяйничали чужаки. Они бесцеремонно стащили с полатей мальчишку и девчонку, под издевательский смех оставшихся на улице татар грубо вышвырнули деток во двор. Они перерыли вещи, собирая все самое ценное, остальное добро, на их степной взгляд, в хозяйстве ненужное, для их кочевой жизни непригодное, ломая и разрывая…

По пологому склону холма к пересыхающей в летнюю жаркую пору извилистой речушке размашисто, гордо и непринужденно подступала величественная дубрава. Под ее могучими, как на подбор, вековыми деревьями, под их густо раскидистой сенью любили копаться кабаны, с довольным хрюканьем роясь в мягкой и блестящей жирностью черной земле и отыскивая сытные и питательные желуди.

Вдоль другого берега к темнеющей воде подбиралась белеющая высокими стройными белыми стволами березовая роща. Вытянувшиеся ввысь красавицы кокетливо опоясались густыми побегами листвы, приукрасились витиеватыми нитями свисающих сережек.

Сами Небесные Духи, верно, давно не помнили, кто же в этих местах появился раньше: дубрава или же роща. Может быть, они первыми вложили кому-то из лесных обитателей желудь. И тот, не ведая того, перенес семя и уронил его на холме, где на следующую весну вдруг потянулся к небу, радуясь солнечным лучам, молодой крепыш, зеленый побег. Порос, выпуская продолговатые листочки с извилистыми краями. А может, в этих краях сперва зашумели на ветру молодые березки.

Скорее всего, и первые дубки, мощные и кряжистые, и тонкостенные красавицы с длинными сережками появились в одно и то же время, если не брать во внимание десяток-другой лет, с высоты оглядываясь на уже многие прошедшие века.

Немало десятилетий прошло, прежде чем могучие красавцы-дубы вплотную подобрались к сильно приблизившимся к ним скромницам-красавицам с белеющими сквозь густую листву стволами. И по обе стороны речушки вперемешку дружно росли и те, и другие. Рядом с кряжистым дубом покачивала на ветру своими ветвями стройная береза.

И уже намного позже вдоль поймы реки к тому месту, где сошлась дубрава с березовой рощей, поползли перемешанные друг с другом побеги осины и ольхи.

Не так ли сходились и народы возле слияния великой реки Волга и ее сестры Камы, Итиля и Чулман-су, с одной стороны – булгары, с другой – русичи, а снизу тянулись буртасы и другие…

Жадно и неопрятно обглодав трепетный березовый лист, жирная зеленая гусеница выплюнула на его рваный край вязкую клейкую массу. Выждав, закрепила и, выпуская из себя тоненькую нить серебристой паутины, ухнула, понеслась она к земле…

Стремительная тень скользнула по шероховатой бересте. Чья-то нога, проворно быстрая, но столь же, по всей видимости, и неуклюжая, неловко зацепилась за узловатый корень, низко стелющийся по земле.

Взмахнулись вверх, теряя равновесие, худые и загорелые до черноты мальчишеские руки. С невероятной скоростью приблизился к широко раскрытым отроческим глазам неведомо откуда подвернувшийся в столь неподходящий миг толстый сук. И от столкновения с ним в них вспыхнули яркие язычки оранжевого пламени, и все разом потухло…

Невидимая глазу ниточка, по которой спускалась прожорливая гусеница, оборвалась, и она стремительно полетела вниз и угодила прямиком на тропку. По ней сновали взад-вперед ее главные враги – муравьи. Если, конечно, не брать во внимание многочисленных птиц, которые тоже бы оказались не прочь полакомиться ее жирным телом.

Шмякнулась жирная, в страхе свернулась в пушистый кружок, пряча свои самые уязвимые места. Но от скопища муравьев запросто так не отделаться. Они, словно по единой команде, со всех сторон набросились на свою жертву, пытаясь добраться до сочного тела, пребольно кусая его, взбрызгивая в него отраву, от которой гусеница вся оцепенела, мышцы ее расслабились, и она безвольно распрямилась…

Торжествующие насекомые, с немалым трудом расчленив длинное тело на три части, потащили его в сторону муравейника, не обращая внимания на то, что творилось вокруг них.

– Тиу-тиу! Ти-та! Клёк-клёк! Щелк-щелк! – неслось со всех сторон.

Пернатые обитатели леса, придя в себя, чуточку успокоившись после недавней встряски, расселись по своим излюбленным веткам и сучкам.

Прихорашивались они, греясь в теплых лучах, чистили перышки, прочищали горлышки и затягивали трели. Каждый на свой лад. Не обращали внимания на тело подростка, неподвижно лежавшего внизу.

Над уткнувшейся в землю мальчишеской головой со стриженым затылком поднимались и распрямлялись примятые во время падения травинки. Поблескивающий черными подкрылками жук-усач с трудом выбрался из-под присыпавших его комков, сердито зашевелил рогами, пугая странно замершую голову, и тут же, потеряв к ней, неподвижной, всякий интерес, развернулся и поспешил по своим делам, продолжил путь, прерванный неведомо откуда-то на него навалившейся кучей.

Божья коровка, сбитая на землю падающим телом, доползла до выпрямившегося во весь свой рост зеленого стебелька, поползла вверх. Блаженно закачалась букашка на макушке, расправив жесткие красные крылышки с черными точечками, заботливо суша их на теплом солнце от пропитавшей их за ночь росистой влаги.

Неутомимые трудяги-муравьи, обнаружившие на их тропке внезапно взгромоздившуюся преграду, страшно переполошились, вмиг нарушили строго установленный порядок движения. Но тотчас для устранения беспорядка появились огромные муравьи-стражники. Воины пребольно покусывали разбредающихся во все стороны бестолковых сородичей, способных выполнять лишь черную работу, трудиться от зари до зари, перетаскивая на спинах горы строительного материала и запасы пищи.

Не сразу, но воины все ж смогли навести порядок, отправили одних разведчиков в обход преграды, а других мурашей заставили лезть на нее в поисках наиболее короткого пути. И вскоре, разделившись на два потока, рабочие муравьи снова засновали вереницами вперед-назад.

Ничто не в силах оказалось прервать то, ради чего они существовали на матушке-земле. Ибо так сложилось с самого сотворения жизни…

Не всем трудягам-муравьям понравилось то, что нынче приходилось лезть в крутую гору, а затем спускаться с кручи. Некоторые в поисках более легкого пути сворачивали, залезали под одежду и, потеряв выход, начинали отчаянно кусаться.

Затуманенное болью от удара об толстенный сук сознание с трудом находило выход. В конце бесконечного коридора Вселенской пустоты после очередного поворота забрезжила узкая полоска света. Словно ниоткуда, стали доноситься звуки. Мальчишеские губы раздвинулись, и послышался едва различимый стон. Судорожно зашевелились пальцы. Приподнялась рука, дотянулась до лба, нащупала вздувшийся огромный шишак. Прошло одно мгновение, другое, и тут Узун все вспомнил.

Сокращая себе путь, он нарочно решил бежать через перелесок, где своими краями сходились вместе и вековая дубрава, и поразительной красоты березовая роща, и почти непроходимые заросли еще молодых побегов ольхи и осины. Мчался к берегам речушки, к тому месту, где воды было в летнюю пору всего-то по колено, и вспоминал о том, как отец как-то с усмешкой поведал ему, отчего же это именно в этом самом месте все чудно перемешалось. Всему будто бы первопричиной стала сама река. Якобы живительная вода притягивала к себе всю живность, а за нее следом тянулись и деревья…