Homo Novus Extremus - Эдуард Тубакин

Оставили молодую вдову с девятью ртами в доброй хате из крымского ракушечника и припрятанными козой на задах огорода, мешком картофеля, двумя десятками яиц, церковными побрякушками наверху у слухового оконца в соломе за четвертью домашнего винца. Двоюродная тетка из продотряда, рискуя, за день до раскулачивания предупредила. Спасаясь от голода бежали в Москву. Из детей одна Мария выжила. Выслали во Владимирскую область. Там у Марии Рида родилась. Встретилась с Данилой. Ему, авиаконструктору дали работу и квартиру, в одном из научных городков Подмосковья. На лето-сень переезжали в старый, здоровущий домище, пожалованный властью позже.

Яша у мамы допытывался. Рида Власовна притворялась глухонемой. Пожарить капульку? Яичница на языке пятилетнего. Иди, погуляй, убираться буду! Непонятное упорство добавляло таинственности, раззадоривало. После слезопролитного стояния под столом, взял изнуряющим ревом. Брошено в сердцах:

– Идивот! Краской сожгла!

Но Яше мало этого объяснения. Нельзя краской сжечь! Он идет к себе в комнату, открывает коробку с акварельными красками, брызгает водой, обмакивает палец, осторожно пробует на вкус. Мажет волосы. За ужином семейство дружно катится над иссиня-желто-лиловыми переливами. Яше не смешно. Для себя уяснил: неспроста тем или иным образом, явлены одинаковые отличительные знаки семьи Краснобаевых. Может от того неприятности? В субботу перемешал рис с гречкой. Поставлен в угол. В детском саду дубина Кра-вец из подготовительной группы пнул. Маме опять не дали отпуск летом, вместо нее пойдет заведующая химлабораторией. Придется отдыхать врозь. Они целый день ругались. Папа называл маму жохлой отпускницей, она его – мнительным ходоком. Яша спросил у отца, почему «жохлой», Данила Иванович зло пояснил:

– Жохают ее без моего присмотру, всякие!

Про ходока объяснять не стал. Мама убежала в соседнюю комнату, хлопнула дверью так, что с потолка осыпалась штукатурка. Отец с сыном, изумившись, окаменели в белой кадильной дымке, верно, ожидая ключей от рая. У Самуилы плешки нет. Она не в счет, сводная сестра Яши, дочь от первого брака Риды Власовны. Яков многое видал и подслушивал в закуте, да и отношение к ней Данилы Ивановича иное: чужая она ему.

Лет через шесть-семь обозначилась следующая метка семейства Краснобаевых: ею страдал римский император Корнелий Сулла. Проклятие появилось вдруг, неожиданно темным, декабрьским утром.

– Очень вегетативный мальчик, – задумчиво произнес давний мамин знакомый доктор, простукивая молоточком нервные узлы – Зимний тип заболевания, советую летом на море, – намеренно скорчил потешно лицо, весело подмигнул Яшиной маме, как дурак-паралитик.

Заведующая уступила Риде Власовне лучшее отпускное время за небольшую, но хлопотную услугу: оставила им в нагрузку свою четырнадцатилетнюю дочь-дылду.

Море перекатывалось упругим зверем, поигрывало мелкой галькой. Бросало в широкие ладони светлеющих барашков пенистую муть, очень похожую на ту, которая остается после стирки белья. Яков боялся: заплыви далеко за буйки, выпучится из морских глубин Невиданное, поглотит его. В зыбкой ряби воды мерещились неясные шевеления. Мальчик десятки раз проигрывал воображаемую схватку. Переворачивался на спину, с облегчением понимая: этому никогда не бывать. Фантазия. На берегу мельтешили люди. Они бесконечно выкладывали то полотенце, то студенистый кусок куриной голени, то журнал или газету, то крем для загара. И так до остывающих, подслеповатых сумерек. Где-то там, в груде лоснившихся тел должна быть Нелли. Яков с удовольствием представлял, как он выберется на сушу, подкрадется, бросит Нелли на голый живот вместе с горстью солоноватых капель колючего краба. Она вздрогнет. Заполощутся рваными флагами на ветру выгоревшие с позолотой волосы. Рида Власовна окажется рядом, но Яков приластится к ней:

– Мамуля, ну, мамуля! Видишь, мы забавляемся!

Она рассмеется, притянет его к себе. Яков, прислонившись к родительнице, вспыхнет. Застесняется розоватой в родинках складчатости, отпрянет в воду. Нелли за ним. Замрет у кромки прибоя, потом неохотно шагнет вперед, заберется по самую грудь. Яков поднырнет, осторожно коснется упругой ягодицы. Девушка притворится. Ничего не заметила. Не сговариваясь, поплывут вместе к нагромождению камней. За острыми выступами на мелководье блещут перламутром пупырчатые раковины. Их выстроят в ряд, будут подмечать мельчайшие различия, оттенки. Подростки посплетничают о школе, учителях. Паузы между разговорами все более продолжительны. В синеву глаз досыта не наглядеться. Третий день прячутся в укромных местах, украдкой неумело целуются. Нелли поопытней, подучивает Якова. Впервые смешно вышло. Зубами стукнулись. Рида Власовна не перестает удивляться: даже губы обгорели до кровяной юшки!

Разлягутся на разогретых окатышах. Девичьи завитушки разбегутся по тонкому мальчишескому предплечью. На душе тепло, благостно. Мальчик вспомнит, как прошлым летом болел корью. Пропало лето! Температурил, бредил. Его положили под цветастым ковром с нарисованным на нем носорогом. В окно настойчиво царапался орешник. Ветер выкручивал наизнанку листья. Солнечные блики набегали урывками. Чернокожие охотники выслеживали зверя, плутали по узорам синтетики. Запомнился шприц в белом халате, отцовское: «Терпи!» Верно, надо крепиться, пока не загонят разъяренное животное в западню. Озабоченные, родные лица склонялись над мальчиком, плавно перетекали в глиняные, охряные маски. Вечером Якова госпитализировали. Когда он вернулся домой, угрюмый носорог непобедимым пятном щурился на прежнем месте. Длинные, подвижные тени загонщиков пропали. Стояла поздняя осень, орешник давно гол.

Волна от пролетающей мимо моторки захлестнула Якова. Судорожно откашлялся. Оглянулся. Оранжевыми точками поколыхивались пластиковые бочонки. Он развернулся, вразмашку заторопился к лежакам, зонтикам, говорливым дымам шашлычек и прохладным мороженщицам.

Данила Иванович решил лечить Якова своим способом. Марш, в спортзал! Боксерские перчатки. Окреп ох, окреп, парень! И техника есть, и сила. Призовые места мешала занимать противная мягкость к противнику. Жальчегом прозвали товарищи-спортсмены. Напоминало унизительное: зайчик. Не было у Якова природной злости. Всплески случались. Кратковременные, слабые. Вредили ему. Выматывался на тренировках. Ненавидел тренера и спаринг-партнеров. Бить человека по лицу, как в песне, не научился. Тянущие боли в спине остро вываливали крепкий сон на обочину ночи, сделав слепую черноту нудным ристалищем дня, отравленного тычками и презрением сверстников. Рентген показал врожденную мутацию по мужской линии: расщепление позвонка в нижнем отделе позвоночника.

– Батя виноват! – всюду мамин хороший, знакомый доктор!

Сколько помнил Яков, этот сутулый, высокий человек, напоминающий худым видом единицу в дневнике по алгебре за девятый класс, всегда находился где-то рядом. Конечно, им занимались другие врачи. Тот числился специалистом по нервным или кожным заболеваниям, но отчего-то запомнился больше других. Их вердикты, выносились его голосом. То ли память обманывала, то ли Рида Власовна таскала к нему Якова по всякой мелочи слишком часто. Мышечные связки неправильно крепились к расщепленным кончикам, при расслаблении мышц временно теряли эластичность, зажимали нервные окончания. Отсюда боль. Следует отказаться от спорта, тем более, ростковая кость на левой ноге пониже колена давала о себе знать.

– Вы, ведь не хотите, чтобы, когда закончился общий рост у ребенка, одна конечность была короче другой? – преследовал надоедливый домашний лекарь.

– Хлюпик! – буркнул Данила Иванович.

Поколдовал над пивом с водкой. Сотворил ядреный ерш. Оросил нутро.

Он все чаще окунался в тягучие, алкогольные грезы. Вглядывался в стакан-колодец. До дна никому не удавалось добраться. Иллюзорность милей реальности. В ней бровастый Брежнев лобызался крепче, заказов на оборонку больше. Следовательно, денег на разработку новых самолетов не жалели. Перестройку, отец обозвал перекуйкой, с буквой «х» на месте первой «к».

– Мишка-то, меченный! – шептались в народе.

Время выдохлось рубленными виноградниками. Прогоркло. На поверку оказалось просроченным векселем.

В домашней библиотеке, на верхних рядах хранились запрещенные книги. Влез на стремянку. Рядом с Камасутрой отрыл Черную Магию. Во всю обложку рогатый, козлиный череп, схожий с перевернутой кремлевской рубиновой звездой. Белеющий позвонок на рентгеновском снимке, с разведенными, клыкастыми отростками удивительно ровно повторял очертания. Третья метка окончательно убедила Яшу в своей уникальности. Осталось выяснить, чего особенного ему нужно совершить, чтобы отомстить за обиды всем одним махом.

Поддатый Данила Иванович сосредоточенно отодрал с рдеющего локтя слюдянистую пленку былой имперской власти, обратился к – Я понял, слышишь, Яша? Нас слишком много на Земле. Надо бы уменьшить численность, пока не поздно. Но как это сделать? Не знаю.