Цикличность - Виктор Новоселов

Сколько таких я повидал в Столице, когда службу нес. О-о-о-о, прям целый город дураков. В Столице ты вонючего бродягу в канаву тащишь за то, что тот в харчевне расплатиться не может. А этот простофиля, оказывается, пять лет назад крупную швейную мастерскую наследовал. Мда…

Я-то сам был третьим сыном в своей семье. И я как никто знаю, что отцы стараются одарить своего первенца. Даже если не так, то на остальных все равно наследства не хватит. Старшему сыну полагается свое дело поручить, а младшие сами как-нибудь разберутся.

В итоге так, по сути, и произошло. Жизнь развела нас с братьями. Разметало по всей стране. Старший, естественно, получил всю отцовскую землю. Средний, как подрос, сразу в армию пошел и сгинул во время Ночи пожаров. А я вот подался в Столицу. Отец хотел, чтобы я в церковь ушел. Перерождение всей семье вымаливать. А я за две недели прокутил по столичным тавернам все деньги, что с собой были, а потом увидел объявление о наборе в стражу. Так я и стал тем, кем стал.

Семья «забыла» про меня, когда я променял грязный балахон и писание на портянки и копье. Но я-то знал, что все у них там плохо. Ведь в хозяйстве старший брат был полным профаном. Два пальца на ноге он потерял на уборке урожая, будучи еще десяти лет отроду. Он постоянно все путал и губил посадки. Слова «сода» и «соль» для него на один лад. Посему нередко он морил робкие всходы, поливая их солью. Верное дело, что родное хозяйство в запустении. Вот у среднего брата с этим было отлично, спорилась работа, любил человек землю. А в итоге – помер на чужбине, даже раньше нашего нерадивого батеньки. Я – младший. У меня-то шанса пробиться в люди и так не было, а вот среднего жаль.

Эх, судьбинушка! Да, нередко первенцы расстраивают своих отцов. Например, вот эта вечно кряхтящая, жирная бочка эля. Она маскируется под старшего брата моей невесты. Он получит все, и все погубит. Хотя вот смотрю я в хитрые глазки младшего сына тестя, что смотрит в пустоту с легкой ухмылкой и понимаю, что наследство вполне вероятно уйдет в достойные руки…

Иррес тронула меня за руку, выведя из задумчивости. Кто-то из гостей, страшно волнуясь, произносил длинный тост из старого библиотечного сборника «Лучшие свадебные тосты». Он очень старался, махал руками, весь аж покраснел, видимо был должен денег тестю. Тут таких немало.

Наконец, он закончил, я поднял кубок в знак почтения и сделал большой глоток эля. Отличное застолье, праздник выдался на славу. Свадьба собрала на городской площади добрых человек пятьсот. Причем, это то количество людей, что одновременно находилось на площади, качественный же состав гостей постоянно менялся. Кто-то, объевшись и крепко выпив, вставал из-за стола и медленно плелся домой. Их места тут же занимали вновь прибывшие – голодные и отвратительно трезвые люди. Веселье было в самом разгаре. Народ еще не перепился и не устроил драку, при этом порог застенчивости гостями уже был давно пройден. Кто-то уже достал откуда-то лютню и наигрывал веселую мелодию, а кто-то уже вовсю прихватывал за талию чужую жену. На площади стоял гул непринужденной беседы, этот момент на праздниках всегда мне милее других.

Отец Иррес, конечно, потратился славно, но такова традиция. Организовывать свадьбу на весь город, ясен пень, никого не заставляют. Но среди зажиточных горожан такое расточительство только приветствуется. Более того, наше торжество стало первой свадьбой весны, а это традиционно приравнивалось к общегородскому празднику. Сейчас где-то среди гостей были начальник стражии и глава города. Второго я даже в лицо не знал, а он на мою свадьбу пришел. Хотя, говорят, что он тут как памятник. То бишь для красоты. Мол, даже права подписи у него нет, только в церемониях участвует.

Главный в городе начальник стражи, он же командир гарнизона. Сегодня он был при параде. Прочитав по засаленной бумажке тост, он крепко пожал мне руку и занял почетное место рядом с сестрой невесты. Та, не упускала шанса и постоянно пополняла кубок неженатого вельможи. А что? Он вдовец, супруга его давным-давно при родах умерла. Я его, конечно, всей душой ненавижу, но это как подчиненный. А так человек он, в целом, хороший. Он поначалу, для виду, отнекивался. Затем потихоньку сдался и завел кроткий разговор с девушкой. А сейчас он живо что-то ей рассказывал, размахивая руками. Его лысина заблестела на солнце, а девушка потихоньку придвигалась к нему все ближе и ближе. Молодец, девонька, не растерялась в нужный момент.

Я посмотрел на Иррес. Моя красавица. Она почувствовала на себе мой взгляд и нежно улыбнулась. Иррес была очень стройна и хороша собой. Только немного неловка, пожалуй. Да, кого я обманываю? Ее движения привносили в жизнь столько разрушений, что трудно описать. Только за сегодняшний день она уже разбила три кубка и одну тарелку. Даже сейчас она смотрела на меня, улыбаясь, я наслаждался ее милыми светло-серыми глазами, а сам тем временем старался не замечать, что к ее щеке прилип кусочек какой-то еды.

И все-таки мне повезло. В любом другом случае ее отец никогда бы не выдал свою среднюю дочь за простого стражника. К тому же по городу шла молва, что я дезертир с юга, что так и есть, что уж тут? Но о Иррес шли еще более позорные, мрачные толки. Люди говорили, что она сошлась с «белым». Это ж жуть, у нас на севере лучше со свиньями в хлеву вязаться, чем с «белыми» за руку здороваться. С ней как раз даже соседи здороваться перестали.

Но я-то знал, что ни сошлась она, ни с каким «белым». Во-первых, потому что Джесс – «красный». Хотя местный люд в сортах навоза не разбирается. Во-вторых, я встретил ее зимой, когда она гостила у Джесса и никакой близости меж ними я не заметил. По крайней мере, сам Джесс был к ней холоден. Ну а в-третьих, в какой-то момент я просто осознал, что мне плевать. Я пропал. Люблю, жить без нее не могу. Как оказалось, и она чувствовала то же самое.

Помню, как я был в карауле на южной стене, на следующий день после нашей первой встречи. Я, после пары пререканий с начальником гарнизона, вообще застолбил за собой это скотское место. Стоял и смотрел, как густой туман клубами укрывает перевал, поднимаясь из ущелья. Смотрю, а перед глазами не перевал, а ее лицо. И все мне нипочем было, ни сырость, ни холод. Впервые такое ощутил. Ветер дул