Harbin - Voronkov

– А еще ты учила меня уважать своего избранника, даже если он этого не достоин, – пропустив слова матери мимо ушей, продолжала Лиза. – Нужно попытаться рассмотреть в нем то хорошее, о чем он сам не догадывается. Разве это не твои слова?..

– И все равно я против того, чтобы ротмистр каждый день мозолил нам глаза, – категорично произнесла она.

2

Рождественский сочельник Лиза, как всегда, встретила в кругу семьи. Утром сбегала на репетицию, а потом вместе с мамой и Нинь-и они наряжали елку, меняли чехлы на мебели, вешали на окна кисейные шторы и вытирали от пыли ризы икон, украшая их веточками хвои. В прежние времена в этот день в доме обычно пахло мандаринами, сдобой и жареной дичью, но теперь, когда отец потерял работу, все выглядело гораздо скромнее. Денег на излишества не хватало, потому на праздничном столе уже не было ни привычного студня из свиных ножек, ни мандаринов, ни окорока с жареным гусем, возле которых Лиза с Петей, бывало, ходили кругами и глотали слюнки, дожидаясь первой звезды.

И все же без праздничного ужина не обошлось. Для этого случая нашлись и конфеты с печеньем, а Нинь-и приготовила несколько простеньких салатов из сычуаньской капусты и молодых побегов бамбука да на горячее китайские пампушки с фаршем на пару. Не обошлось и без традиционного сладкого пирога, который Мария Павловна по старой привычке испекла сама из оставшегося еще с позапрошлого года малинового варенья, что она нашла в чулане. Бог даст, сказала, на будущий год и у нас на столе будет гусь, а пока надо довольствоваться тем, что есть.

Вечером они сходили в церковь, где собралось гораздо меньше народу, чем в прошлое Рождество. Обстановка в районе КВЖД накалялась, и люди боялись, что начнется война, – вот и бежали кто куда. Одни на юг, в Шанхай, другие и вовсе садились на корабль и покидали Китай.

После торжественного богослужения Гридасовы вернулись домой, где их уже дожидался праздничный стол и сверкающая огнями елка. Обычно в такой день не обходилось без гостей, но теперь их просто нечем было угощать. Разве что картофельными пресняками с припечкою да сочнями, приготовленными на конопляном масле, которыми семья постилась весь этот сорокадневный Рождественский пост. Впрочем, и Гридасовых никто к себе нынче не позвал по той же, видимо, причине – всем теперь жилось нелегко. Хотя накануне одно приглашение им все-таки поступило. Его прислал по почте Сергей Федорович Шатуров, который звал их провести праздник в ресторане отеля «Европа», где он заказал столик на пятерых. И каково же было Лизино разочарование, когда мать, даже не посоветовавшись с остальными членами семьи, тут же заявила, что ни с каким ротмистром праздновать Рождество они не будут. Так что напрасно тот мерз у подъезда отеля в ожидании экипажа с Гридасовыми – те так и не явились. Лиза пыталась не выдать своего состояния, однако весь вечер была неразговорчивой и на удивление рано легла спать. Но заснула она только под утро, а до этого ей не давали покоя мысли о ротмистре. Лежала и все думала, как он там, обиделся ли, станет ли он после всего случившегося, как прежде, оказывать ей знаки внимания? А однажды, вспомнив вдруг, как на новогоднем вечере, пригласив ее на вальс, он чуть ли не на руках понес ее, взволнованную и теряющую от счастья сознание, по залу, она принялась мысленно ревновать его сразу ко всем женщинам, которым выпало счастье в эти минуты находиться под одной с ним крышей. А что, если какая-то из них приглянется ему? И тогда он, дабы заглушить душевную боль, будет всю ночь пить с ней шампанское, а в перерывах, подхватив ее пьяную на руки, в бешеном вихре кружить по всему залу. Но об этом даже страшно было подумать…

Утром она встала с больной головой. За окном с вертепами и огромными бумажными звездами уже бродили ватаги ребятишек, на всю улицу распевая колядки:

Я маленький хлопчик Принес Богу снопчик, Христа величаю, А вас с праздником поздравляю!..

А в доме стояла привычная праздничная суета. Нинь-и накрывала на стол. Пришел священник, славил Христа. Звонили знакомые, поздравляли с праздником. А вот звонка от Шатурова Лиза так и не дождалась. Обиделся, решила она. Видно, и на бал сегодня не придет. А ведь обещал…

С этими грустными мыслями она и отправилась после паужны в Коммерческое собрание, куда уже потихоньку начали подтягиваться и остальные ее товарищи. Еще накануне все здесь было готово к встрече гостей. По замыслу устроителей, каждый входящий в здание прямо с порога должен был окунуться в атмосферу праздника. Не случайно все пространство большого двусветного фойе было любовно украшено пышными гирляндами из бумажных фонариков и сверкавшей в хрустальном свете люстры елочной мишурой. Еще пышнее было убранство смежного с фойе вестибюля, в дальнем углу которого, источая убийственный таежный дух, вся в огнях стояла наряженная елка, которую накануне привезли из лесу на санях два казака из охраны генерала.

Где-то в начале шестого стали съезжаться гости. Играл полковой оркестр. Вновь прибывших встречали у дверей специально назначенные дежурные и вели в гардеробную, после чего те отправлялись в зрительный зал, где с каждой минутой становилось все многолюднее и где разговоры людей потихоньку превращались в сдержанный гул.

В это время на сцене, за плотно прикрытым желтым бархатным занавесом, шли последние приготовления к празднику. В отличие от новогоднего торжества, где все начиналось с патриотической речи руководителя харбинского отделения «Русского общевоинского Союза», рождественский вечер было решено начать с инсценировки на библейскую тему, сценарий к которой, используя каждую свободную минуту, написала Лизонька Гридасова. В этих сценах, где речь шла о тайне рождения Христа и его деяниях, Лизонька должна была сыграть роль Богородицы, тогда как на роль обручника Иосифа взяли Жоржа Лиманского. Во-первых, он сам этого хотел, во-вторых, иных желающих среди молодых людей больше не нашлось. Но на безрыбье, как говорится, и рак рыба. Однако, несмотря на то, что Жорж был существом несколько тучным и не соответствовал образу Иосифа, он делал все для того, чтобы не подвести отвечавшую за спектакль Лизу. Он так отчаянно репетировал своего героя, что Лизоньке всякий раз приходилось сдерживать его непомерный темперамент, при этом показывая, как он должен был сыграть тот или иной эпизод. В конце концов Лиманский вроде понял, что от него требуется, и на последнем прогоне сыграл, хотя и вдохновенно, однако без всяких чрезмерных аллюров.

Спектакль им удался. После его окончания разгоряченная и взволнованная Лиза помчалась в артистическую, чтобы снять грим и вместе с товарищами порадоваться своему успеху. Тут же нашлась пара бутылок шампанского, принесенных кем-то из парней, которые они дружно распили. Когда они в очередной раз поднимали казенные стаканы с шипучим напитком, в дверь постучали.

– Да-да, войдите! – крикнул не успевший снять свои доспехи Понтий Пилат, которого сыграла похожая на кустодиевскую барышню пышногрудая Зина, дочка есаула Барабаша.

Дверь открылась, и на пороге показался известный народный персонаж в покрытой красным атласом шубе, с белой бородой и еловой сучковатой палкой в руке.

– Ой, да это же дедушка Мороз! – не удержавшись, воскликнул Иуда Искариот, роль которого исполнила лучшая Лизина подруга Даша Окунева, чей отец служил инженером на железной дороге.

Отставив стаканы с шампанским, вся труппа бросилась встречать Деда Мороза.

– Здравствуй, дедушка! Ну входи же, входи, гостем будешь!.. – взывала Дашка.

– А где же твои подарки, дедушка? – спрашивала Мария-Магдалина, высокая стройная курсистка, которую все звали Шурочкой.

– И, правда, где? – теребила его за руку Зина Барабаш.

– Да есть подарки для вас, ребята, есть, – ворочая бутафорской бородой, нарочито низким голосом проговорил Дед Мороз. Он вдруг запустил руку в свой глубокий карман и стал вынимать оттуда какие-то игрушки-безделушки, после чего принялся раздавать их артистам. Понтию Пилату достался оловянный солдатик, Марии-Магдалине – игрушечные часы, Иосифу – детская свирель, Иисусу, роль которого исполнила первокурсника исторического отделения худенькая Яна Печерская, – резиновый мячик, а Иуде Искариоту – крошечная куколка. Когда подарки все закончились, Дед Мороз вдруг спохватился.

– Ой, – говорит, – а что ж я матери Иисуса-то подарю? Нет у меня больше ничего… Разве что волшебное слово осталось да горячее сердце, которое я готов отдать этой женщине.

С этими словами он обнял Лизоньку и что-то прошептал ей на ухо. Она вспыхнула. Да ведь это же Сергей Федорович! И как она его не узнала? Вот как, оказывается, он умеет перевоплощаться.

– Что он тебе сказал?.. Что?.. – сгорая от любопытства, спрашивала Даша подругу.

– И, правда, – что? – вторили ей другие, но Дед Мороз остановил их.