i c9f346a077dd1b7f - Unknown

вообще когда-либо испытывал - стыдом.

- Она застукала отца Стернса и меня вместе. Она увидела нас.

- О Боже. - Кристиан поднял руку ко лбу. - Это происходило между вами и после

того, как он женился на ней?

Кингсли кивнул.

– У меня и Мари-Лауры не было ничего, ни цента за душой. Мы хотели остаться

в Америке, остаться вместе, но не могли. Ей нужно было возвращаться в Париж, к

своей балетной труппе. Я не мог ее снова потерять. И Стернс, он предложил идеальное

решение. Если бы он женился, то получил бы трастовый фонд, что его отец создал для

него - миллионы долларов после его двадцать первого дня рождения или на

следующий день после его свадьбы, в зависимости от того, что наступит быстрее.

- Значит, она знала, что этот брак только на словах.

- Ты же видел le prêtre. Ты помнишь, как он выглядел тогда - почти так же

красив, как и сейчас. Она согласилась на брак и сказала, что поняла, что все было

только ради денег. Но она любила его.

- Она любила его, а мы его ненавидели.

- Потому что вы не знали его. Я любил его. Тот, кто знает его, любит. Если его не

любят, значит его не знают.

Кристиан продолжал смотреть на Кингсли.

- Ты все еще любишь его, мой друг.

Кинг попытался посмотреть в глаза Кристиану и не смог.

- Это единственный грех, который я позволю отпустить мне.

Кристиан подошел к нему и мягко положил руку на лоб Кингсли.

- Любовь - не грех. Это единственная вещь, из всех, что ты сказал мне, которую я

не хочу тебе отпускать.

Смеясь, Кинг снял руку Кристиана со лба и оттолкнул ее. Тридцать лет исчезло с

одним игривым жестом. Они были мужчинами сейчас, но все еще мальчиками.

- Он знает? - спросил Кристиан.

149

Принц. Тиффани Райз.

Он сел за кухонный стол и отодвинул чашки в сторону.

- Да. Он всегда знает. Я любил его, когда мы были подростками, и он никогда не

отвечал мне взаимностью. Ни тогда. Ни сейчас. Не таким же образом. Или, возможно,

таким же образом, но не так сильно.

- Тогда, он не должен был использовать тебя.

- Peut-être. Может быть. Но даже если бы ты сказал, что тогда он не любил меня

и никогда бы не полюбил… - Кингсли снова расплылся в греховной улыбке, - …я бы

не стал ничего менять.

- За исключением смерти Мари-Лауры, конечно.

Это утверждение прозвучало, как вопрос, и Кингсли был вынужден ответить на

него.

Если бы Мари-Лаура не умерла, как бы они жили сейчас? Она и Сорен до сих пор

были бы в браке. Что бы это означало для них обоих? Сорен хотел попытаться

построить жизнь с Мари-Лаурой. После того, как он понял, что его молодая жена

действительно любила его, он был полон решимости быть хорошим мужем для нее.

Их брак не был консумирован в течение нескольких месяцев после свадьбы. Сорен

ждал подходящего момента, чтобы сказать ей о своих потребностях, что только

причинение боли смогло бы удовлетворить его.

Он выложил этот план Кингсли. И тогда они боролись еще жестче, чем в тот

день, когда Кристиан сделал их фото. Кинг сходил с ума от ярости и горя при мысли о

Сорене с кем-либо еще, особенно с его собственной сестрой. Любой другой брат

защищал бы честь сестры, отказываясь разрешить ее садисту мужу сказать ей, что он

должен будет ее бить, если они когда-нибудь станут любовниками. Но страдания

Кингсли были только за себя одного. Если Мари-Лаура хотела боли, у нее был весь

мир для этого. Но жестокость Сорена принадлежала Кингсли.

Он угрожал Сорену, пригрозил рассказать всем в школе о том, что они были

любовниками. Глупая, пустая угроза, что не имела бы никакого влияния, даже если бы

Кингсли пришлось пойти на это. Трастовый фонд Сорена уже принадлежал ему.

Теперь он и Мари-Лаура были богаты. Вольны идти, куда им заблагорассудится. Кинг

боялся больше всего на свете, что Сорен и Мари-Лаура уйдут и оставят его позади.

Сорен оставался спокойным во время худшей из истерик Кинга, и в конце, когда

тот исчерпал себя от горя и гнева, Сорен взял лицо Кингсли в свои руки и поцеловал.

И этот поцелуй превратился в нечто большее. Когда рубашка Кингсли соскользнула с

его плеч и приземлилась с шорохом на землю, Сорен опустил голову и впился зубами

в ключицу Кингсли, заставляя того застонать от удовольствия и боли и чувства

огромного облегчения и… вот тогда Мари-Лаура застала их врасплох. И хотя ее

сердцу оставалось биться еще лишь несколько минут, пока она мчалась через лес,

Кингсли знал, что это и был тот самый момент, когда она действительно умерла.

150

Принц. Тиффани Райз.

- Конечно, - ответил он сейчас, но не был уверен, что говорит правду. Будь Мари-

Лаура живой, Сорен стал бы учителем фортепиано или профессором колледжа, и его

призвание к священству осталось бы без ответа. Кингсли знал, что без Сорена, он был

бы покойником. На протяжении более чем десяти лет после того, как он и Сорен

расстались, Кинг жил самой опасной жизнью, которой мог. Он бежал от смерти, как он

бежал в ту ночь от Сорена, в надежде, что будет пойман и взят. До тех пор, пока они

не воссоединились, Кингсли не находил цели, причины жить.

И Элеонор… Нора… Малышка Сорена. Она тоже могла бы покоиться в могиле, в

шести футах под землей, не появись Сорен в ее жизни. Заманчиво, признался себе

Кингсли. Мир без Норы Сатерлин - ему почти хотелось посмотреть на это.

- Я имею в виду только то, что произошло между отцом Стернсом и мной в

подростковом возрасте. У меня нет никаких сожалений о том, несмотря на то, что

теперь он священник. И очень набожный.

- Но не слишком набожный, чтобы показываться в общественных местах с тобой.

Кристиан улыбнулся.

- Вряд ли это общественное место. Да и сейчас он, скорее всего, читает мессу в

часовне с отцом Альдо.

- Ах, отца Альдо давно нет. Венулся в Южную Америку. Теперь он спасает души

южного полушария.

- Уверен, студентам не хватает его стряпни.

- Всем нам не хватает. Только Мари-Лауре удавалось приготовить крем-брюле

лучше. Ради него можно было умереть.

Кингсли тяжело вздохнул.

- Возможно, именно поэтому она умерла.

Кристиан поджал губы и посмотрел на него наполовину с весельем, наполовину с

отвращением.

- Ты ненормальный. Ты понимаешь это, да?

- Ты священник или психолог? Я не совсем уверен, что хуже.

- Я и то и другое. - Кристиан уселся на край кухонного стола. - Магистр

богословия и психологии. Кандидат психологических наук. Священники должны быть

психологами. Особенно в школе для проблемных мальчиков. И не нужно быть

доктором наук, чтобы увидеть, что ты по-прежнему глубоко скорбишь о своей сестре.

Каждая твоя маленькая шутка об этом - еще одно доказательство.

151

Принц. Тиффани Райз.

Кингсли чуть не пошутил еще раз, но остановил себя. Кристиан был прав. Зачем

отрицать правду?

- Bien sûr. Конечно, я до сих пор скорблю о ней. В последнее время больше, чем

последние годы. Пребывание здесь не помогает.

- Из-за этого гораздо труднее забыть, я уверен.

- Разговор с тобой помогает. Признаю, что в большой мере за ее смерть был

ответственен я.

Кристиан покачал головой.

- Не уверен, что так было на самом деле. Самоубийство… является тягчайшим из

всех грехов. Убить другого, это убить одного человека. Убить себя - это убить всех

людей. Увидеть своего мужа со своим братом, ужасно? Да. Абсолютно ужасно. Но

убить весь мир за это? Возможно, там происходило что-то гораздо большее.

- Большее?

Кристиан опять встал и начал наматывать круги по маленькому помещению.

Кингсли помнил эту его привычку. Кристиан никогда не мог усидеть на месте. Он

должен был ходить и ходить, если нужно подумать.

- Фотография тебя и Стернса, та, которую я сделал, была отправлена анонимно.

Ты принял это как угрозу.

- Это угроза. Другие инциденты… они тоже представляют собой угрозу. Детская

кровать отца Стернса была сожжена дотла. Из моего офиса был украден документ.

Этот документ содержит частную информацию о Стернсе. Информацию, которая

может навредить ему. Он этого не заслуживает. Если кто и заслуживает того, чтобы

быть священником, это он.

- Что ж, если ты так говоришь, я верю тебе. Значит, все эти угрозы имеют

отношение к частной жизни Стернса. Мари-Лаура умерла там, на той скале. И

угрозы… все эти угрозы…

- Все они связаны с ним, да. Мы знаем это.

- С кем еще они связаны?

- С тремя людьми. Только три человека, с которыми он когда-либо был, и это все,

что я могу сказать.