Энергетические войны – 2 - Владимир Гришин

Правда, есть и другие примеры. По сведениям журналистов, уже в 1987 году в Китае можно было читать книги всех советских философов, в том числе и троцкистов. Вероятно, и под влиянием наших учёных, Дэн Сяопин вёл реформу народного хозяйства, как Бухарин, опираясь на кулака и, я думаю, посматривая на короткий опыт ленинского НЭПа. Китайцы успешно соединяли социалистический план и капиталистический рынок. Хотя каждому понятно, что эта политика является временным отходом от истинного коммунистического преобразования общественных отношений, вынужденно принятая под давлением обстоятельств. В том числе из-за развала Н. Хрущёвым международного единства коммунистического движения.

А в это же время в СССР коммунисты аплодировали ныне покойной Л. Пияшевой, опубликовавшей в журнале «Новый мир» статью «Где пышнее пироги», в которой она доказывала: «Рынок сразу поставит всё на своё место». Симбиоз недопустим: «Разве можно быть наполовину беременной?» В результате бывшая партийно-комсомольская номенклатура приватизировала страну, а у её большинства пироги стали ещё менее пышными. В Китае же общий уровень жизни вырос в десятки раз. Решена проблема недоедания. А шли они по заветам Бухарина: «Обогащайтесь, накапливайте, развивайте своё хозяйство» и «Пусть сначала зажиточными станет часть семей!», и вводили несколько изменённую новую экономическую политику, сказав, что надо подвергнуть критике «превратное или догматическое понимание слов В.И. Ленина о том, что мелкое производство рождает капитализм и буржуазию ежедневно, ежечасно и в массовом масштабе». Не смогли мы перенять опыт Мао – Дзедуна по борьбе с разложением партноменклатуры, который вынужден был применить физическую силу молодёжи в связи с запущенностью болезни, и были биты.

Можно говорить и о влиянии нерешённых в целом экономических проблем в СССР.

Народное хозяйство – основа существования любого общества. Чем строже, проще и эффективнее оно организовано, тем дольше существовала соответствующая ему формация. Рабство царствовало более трёх тысяч лет, феодализм – в среднем тысячу. Капитализм, как система, утвердился в позапрошлом веке, и, я уверен, удержится на земле в классическом виде не более двухсот пятидесяти лет, то есть до 2050 года, если мы не дадим ему утащить с собой в могилу весь мир. Его жизнь могла быть и короче, если бы советские партайгеноссе стремились создать подлинную научную политэкономию социализма. Как они умудрились завести её в гнилое болото с главным буржуазным показателем «прибыль» – уму непостижимо. Ведь при фиксированных государством ценах на продукцию, говорить об этом – нонсенс. Можно было и проще дать ускорение экономике, как это сделали китайские коммунисты. Под видом частичного введения рынка они позволили руководителям крупных предприятий зарабатывать на уровне капиталистических топ-менеджеров, то есть в десятки раз выше, чем остальной персонал, и эксплуатировать рабочую силу без оглядки на законы о труде. Но такое не соответствовало нашей коммунистической морали и не позволило нам обратиться к подобному методу, хотя это есть один из чистых вариантов ленинского НЭПа. А сейчас дерут с народа три кожи, заставляя трудиться сверх всяких норм, и объясняют редкие успехи рыночными отношениями. К сожалению, большинство наших трудящихся до сих пор так и не поняли гуманизма и благородства социализма. Хотя и в других вопросах многое решалось с сильнейшим трением, с напряженным противодействием каким-то внутренним непонятным силам.

Советские учёные так и не сумели разработать даже теоретически стройный проект социалистической экономики, со стимулами, обеспечивающими её эффективность и интерес тружеников в повышении производительности труда, с чёткой схемой управления, контроля и оперативными обратными связями.

Решающим провалом в этой работе стала наша беспомощность в реализации принципа социализма: «От каждого по способностям – каждому по его труду».

В его воплощении в жизнь было несколько принципиальных сложностей, но преодолеть их за семьдесят лет мы были просто обязаны.

Во-первых, естественно, невозможно было всем желающим проявить в должной мере свои способности. Однако, многие работники имели именно за это обиду на власть, потому, что не была создана чёткая объективная система карьерного роста, социального лифта, Как, например, в Японии, где всё определяется стажем работы и выявляемому, по строгим критериям, порогом некомпетентности. У нас назначения на следующую должность проводилось довольно произвольно, с учётом, в основном, мнения местного руководства. Часто оно переводилось в сферу дружеских связей и не было объективным. А ведь эта сторона производства должна была быть прерогативой комиссии нейтральных специалистов, а также партийной организации с точки зрения высокой нравственности и честности претендента. В Китае, например, кадровая политика была в полном объёме в руках Министерства контроля. Наш КНК работники ЦК КПСС и близко не подпускали к решению этих вопросов. Субъективная интерпретация работы с кадрами порождала много недовольных среди способных инженеров, не видящих чётко своей перспективы.

Чаще всего на тёплые места назначались ближайшие друзья руководителя. Когда в конце 60-х главным инженером «Мосэнерго» стал Н. Серебряников, все руководящие должности в аппарате заняли его земляки, бывшие коллеги по Каширской ГРЭС. Столичная энергосистема проходила у нас в то время под названием «Каширэнерго». Причём это был уже второй исход каширян во власть. В 30-е годы в нём участвовал и мой отец со товарищами. Тот поход был во многом оправдан, так как первенец ГОЭРЛО – Каширская ГРЭС была поистине единственной кузницей кадров для московского региона, которых остро недоставало. А через тридцать лет благодаря чёткой политике в области подготовки кадров специалисты высочайшей категории стояли в очереди на руководящие места. И когда их в советской стране отбирали в начальники не путём состязательности или с помощью другой какой системы, а просто по признакам близости к руководству, возникали существенные претензии, и, в первую очередь, к партии и власти.

Другой пример. На ТЭЦ № 9, где я трудился в 1971 году, партбюро восстало против волюнтаристских методов управления со стороны директора В. Полякова. Он всё внимание в работе стал уделять строительству домов, приносящему ему уважение самого высокого начальства, и значительно ослабил руководство предприятием. В ответ на критику он пригласил себе в помощь молодого, совершенно не имевшего опыта работы на электростанции специалиста, и поставил его главным инженером, чтобы иметь хотя бы одного, но высоко стоящего соратника. Несмотря на письменные обращения в вышестоящие органы, особенно, в связи с запущенным состоянием предприятия, руководители Министерства энергетики СССР даже не выслушали коллективные протесты и полностью подтвердили решение раскритикованного директора. А райком партии в лице секретаря Г. Васильевой на встрече с представителями коллектива прямо сказал: «Мы знаем недостатки В. Полякова, но, если бы не он, наши работники не жили бы в отдельных квартирах». Такая кадровая политика до основания, словно торнадо, разрушала авторитет партии. А возмутительная наглость, с которой партийный функционер объяснял работникам предприятия, что они служат не справедливости, а возможности устроить свои личные дела, показывает высочайшую степень перерождения и развращённости партноменклатуры уже в начале семидесятых годов прошлого столетия.

Во-вторых, не нашлось теоретиков, которые смогли бы создать гибкую, одобренную народом более менее персонифицированную систему вознаграждения и наказания за результаты труда, то, что закодировано в социалистическом лозунге в слове «каждому». Многие работники были недовольны несправедливой оценкой своего вклада в производство, которая производилась с помощью довольно примитивной и закостеневшей системы заработной платы. Многие до сих пор считают, что она поощряла лодырей, особенно в научной среде. Удивительно, что именно этот контингент работников был в первых рядах демонстраций против Советской власти, и во многом решил её судьбу. В некоторых проектных институтах энтузиасты пытались разрабатывать собственную систему оплаты, но никто в центральных органах серьёзно над ней не работал.

Здесь можно было и не добиваться чёткого до миллиметра совпадения количества и качества труда и зарплаты. Да и сделать это пока что просто невозможно инструментально, хотя современная вычислительная техника открывает гораздо большие возможности, чем имелись 25 лет назад. Важно было, чтобы подходы к её определению учитывали мнение трудящихся. Я считаю, что в обязательном порядке при следующем заходе в независимую от хозяина систему производственных отношений необходимо на основании референдума создать и принять важнейший документ государства – «Закон об оплате труда», который предусматривал бы более менее адекватную оплату вложенных работником усилий и его квалификации, как это записано в одной из статей «Всемирной Декларации о правах человека», которую наша Дума до сих пор отказывается принять. В нём, кроме общей системы ведения этого сложного процесса, необходимо определить на данный период эталон самого высокого уровня зарплаты в стране и прожиточный минимум.