Наследник (СИ) - Алексей Кулаков

Развернув ладонь, он неспешно повел ее от шеи и до ступней, совершенно не смущаясь тонкой пуховой накидкой, не позволяющей увидеть ничего кроме очертаний тела. Закончил, немного помедлил и повел рукой в обратном направлении, остановившись на животе. Опять продолжил, а когда дошел до головы, то пренебрегая хозяйскими обидами спокойно убрал в сторону волосник и пропустил между пальцами редкие ломкие пряди.

«Отравление, да какое сильное! Печень, суставы, желудок, кишечник, даже в волосах есть следы. Специально ядом потчевали, или?..».

Муж болящей, она сама и ее доверенная челядинка внимательно и с надеждой смотрели на глубоко задумавшегося царевича. Вот он еще раз провел рукой над животом, затем легонько мазнул кончиками пальцев по женской щеке и подошел к единственному маленькому окошечку, забранному бычьим пузырем. Всмотрелся в беловатый след, поднес руку еще поближе к окошку и недовольно дернул бровью. После чего одним слитным движением вытянул из–за пояса кинжальчик и полоснул острием по мутной пленке пузыря.

— Белила?

Глянув сперва на хозяйку, а потом и на хозяина, челядинка осторожно подтвердила:

— Они самые.

— Дай.

Приняв от служанки увесистую серебряную коробочку, мальчик ее открыл, полюбовался на содержимое и равнодушно вернул обратно, заинтересовавшись остатками лекарственных препаратов. Осторожно понюхал горлышки миниатюрных кувшинчиков, разломил одну из трех оставшихся пилюль и опять недовольно поморщился.

«Ну да, как я мог подумать, что пилюльки не из сулемы! Она да ртуть — две чудодейственные панацеи от доброго доктора Арнольда Линзея, коими он и мертвых поднимает на ноги. Конечно, если от такого не умер, остальное уже не страшно. А тут что? Хм, этот состав, пожалуй, мне незнаком».

Вылив несколько капель непонятного отвара себе на ладонь, а потом их же и лизнув, десятилетний целитель вначале задумался, а потом спросил:

— Кто готовил это лекарство?

Боярин от такого простого вопроса неожиданно замялся. Глянул на жену, на дверь и все же ответил, правда, на удивление тихо:

— Кореньщик один, мне про него верные люди подсказали…

— Как его найти?

— Да уж никак, пропал месяца два тому.

— Ты помог?

От такого прямого вопроса Захарьин опять замялся, потом удивился, затем почувствовал гнев… Который странным образом пропал, стоило царевичу подойти ближе — так, чтобы стали отчетливо видны его глаза. Успешно подавив несвоевременное желание перекреститься, Василий Михайлович ответил чистую правду:

— Не успел.

Сразу потеряв весь интерес к продолжению разговора, наследник взял в руки несколько снадобий, пудреницу, и напоследок прихватил свинцовый гребешок, коим боярыня расчесывала и одновременно подкрашивала свои рыжеватые волосы. Вернувшись к постели больной, он аккуратно присел на краешек и опять приоткрыл шкатулку с свинцовыми белилами:

— Это медленный яд. Употребленный один, или даже несколько дюжин раз, никак не сказывается. А при постоянном пользовании напитывает своей отравой все нутро и кости, портит Богом данную красоту, старит кожу, и способствует рождению юродивых детей. Или НЕ рождению.

Из рук страшно побледневшей челядинки звучно упало что–то мелкое, но при том достаточно тяжелое, посинели губы у хозяина дома — а Дмитрий вместо шкатулки подхватил гребешок:

— Такой же яд, как белила.

На затянутую в перчатку ладонь легли два бугристых шарика:

— Сулема, из коей состоят пилюли, в чуть большем количестве есть страшный яд, смерть от которого хоть и быстра, но весьма мучительна. Любит тебя Господь, Анастасия Дмитриевна!

Едва слышно булькнул невзрачный глиняный кувшинчик, задетый указательным пальцем:

— Настойка на киновари есть яд. Слабее сулемы, но сильнее двух первых. Теперь ты поняла, что с тобой?

Две мокрых дорожки пролегли от ее глаз.

— Да… Скажи, я буду?..

— Божией милостью и волей отца моего ты будешь исцелена. Но не сразу — уж больно тяжел твой недуг, боярыня.

Чуть повернув голову к еле дышащей челядинке, малолетний лекарь негромко распорядился:

— Чарку теплого молока. Бумагу, чернила и перо. Быстро.

Суета поднялась нешуточная — благо, что за дверью подслушивала почти вся боярская дворня. Ну, может и не вся, но уж половина точно.

— Болезную перенести в другое место, чтобы никакой духоты. И больше солнечного света.

Затребованные канцелярские принадлежности доставил, почему–то, один из постельничих сторожей. Отдал хозяину дома, одновременно скользнув по горенке быстрым взглядом, уважительно поклонился и исчез — а боярин с нарастающим удивлением смотрел, как четвертушка бумажного листа покрывается непонятными знаками. Впрочем?.. Напрягая в легком сумраке комнаты свое немного сдавшее зрение, он все же смог разобрать закорючки латыни — а за его спиной в приоткрытую дверь тихонечко просачивались ближние домочадцы.

— Эти травы можно купить у царского аптекаря Аренда Клаузенда. Понадобятся через три дня…

Влетевшая с кувшином горячего молока и небольшой чарочкой, служанка буквально светилась от надежды — на то, что хозяйка встанет и будет жить.

— Готово, царевич–батюшка!..

«Определенно, это новое слово в титуловании членов царской семьи. Или старое, но хорошо забытое?».

Приняв полную до краев чарочку, он проверил, достаточно ли пригодно молоко для питья, и трижды перекрестился на иконы.

— Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое…

Перекрестив и чарку, он поднес ее к губам боярыни, а догадливая служанка тут же приподняла голову своей госпожи.

— До дна.

Подождав, пока кончится молоко, Дмитрий положил руки на живот хозяйке терема и прикрыл глаза. Минута, другая, а потом слегка порозовевшая и отчетливо налившаяся жизнью Анастасия Дмитриевна удивленно пожаловалась:

— В нутрях словно бы печет!?..

Десятилетний мальчик слабо улыбнулся и обнадеживающе заметил:

— Не болит только у мертвых.

Еще минут через пять он убрал руки с живота, встал, и немного потянулся:

— А теперь все прочь, кроме тебя.

Дернувшаяся было на выход личная служанка боярыни осталась на месте. Как, впрочем, и сам боярин Захарьин.

— Что именно тебе непонятно в моих словах, Василий Михайлович?

Явно прикусив язык, чтобы не сказать чего–нибудь лишнего, хозяин дома покорно ушел отводить душу на скопившейся за дверью челяди — а наследник поправил сбившийся рукав своего кафтана и заметил:

— Сейчас молоко пойдет наружу. Это хорошо, потому что в него я вытянул яд. Вернее, часть яда. Может вернуться дурнота, но уже к вечеру тебе полегчает… Завтра я вновь навещу тебя.

Увидев, что ее целитель собрался уходить, боярыня Захарьина с усилием сглотнула, и слабо шевельнулась:

— Спаси тебя Бог, Димитрий Иванович!..

Оставив в горенке сотрясающуюся в спазмах тошноты хозяйку и ее служанку, что–то тихо причитающую с бадейкой наготове, царевич вышел за дверь, и тут же ее прикрыл, прямо перед посунувшимся было войти Василием Михайловичем — вовремя, потому что даже через толстую створку донеслись весьма характерные звуки.

— Не стоит смущать ее своим присутствием, ей и без того плохо.

Более не задерживаясь, наследник зашагал на выход, старательно сохраняя на лице легкую отстраненность, «не замечая» шепотков и взглядов дворни, а так же топота дворцовой стражи впереди и позади… Душа Дмитрия буквально пела от радости: во–первых, лечить ему НРАВИЛОСЬ. Во–вторых, его наконец–то начали отпускать «погулять» за пределы кремлевской стены.

«Ну и в-третьих — после сегодняшнего представления пойдет такая волна слухов, что мало никому не покажется!».

Определенно, месяц февраль года семь тысяч семьдесят первого от Сотворения мира он прожил не зря…

Глава 10

Нарядно и дорого одетый мальчик и маленькая девочка, из–за многочисленных ленточек и вышивок на платьице более всего похожая на куклу, сидели на полу. Он опирался спиной на небольшую, целиком покрытую простенькими изразцами печь, наполняющую светлицу мягким теплом, а она, немного поерзав на тонком ковре, в конце концов, перебралась к нему на колени. Устроившись поудобнее и немного откинувшись назад, девочка положила руки на обложку большой книги, чьи листы были обильно изукрашены затейливыми рисунками. Страницы тут же перелистнули…

— Какую сказку будем читать сегодня?

— Эту!

— Конек–горбунок? Ну что ж, давай.

Чуть изменив положение спины, мальчик начал тихий речитатив:

— За горами, за лесами, за широкими морями, не на небе — на земле, жил старик в одном селе. Ста… Ой, Дуня, что–то я не могу разобрать слово. Давай вместе?

Шестилетняя царевна Евдокия, неуверенно нахмурившись, все же кивнула, по–прежнему цепко держа в руках подарок братика.

— У ста?..

— Ста–ли–ниш–ки. Нет! Сталинушки. Плавильно, да?

— Почти, вот эта буквица — рцы. Представь, что ты настоящая львица, сильная, грозная, а еще большая и очень страшная. Ну–ка, зарычи!..