Скриптер - Сергей Соболев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Объективное местное время: месяц май, четвертое число… двадцать три часа… пятьдесят пять минут ровно!
— Принято, — отрывисто сказал Редактор. — Часовщик, имеете возможность выставить оперативное время? Без того, чтобы вскрыть этот сейф?
— Сделаю, Павел Алексеевич! Я тут кое-что прихватил с собой.
— Отлично. Мы должны постаратьсявойти до конца суток!
— Сделаю все возможное… Но мне понадобится помощь.
— Николай, помогите Часовщику установить оборудование!..
Петр Иммануилович первым делом установил на столе «пирамидку». Не дожидаясь команды Редактора — сейчас дорога каждая секунда — Часовщик запустил этот компактный метроном; в помещении рубки теперь слышались ритмичные щелчки. Тик-так. Тик-так.
Время шло… но канал пока не открывался.
— Коля, будьте так добры, — обратился к молодому сотруднику Петр Иммануилович, — достаньте из сумки хронометр в коробке. Да, да… именно эта коробка! Давайте ее сюда… просто поставьте на стол!
Николай осторожно извлек из двойной деревянной — полированной — коробки с уплотнителями и прокладками поблескивающий хромом и стеклом хронометр. С виду этот прибор был точно таким же, как тот, что хранится здесь в закрытом на тройные кодовые запоры сейфе. Таким же, как штатный хронометр редакций того типа, который обычно и используют в своей работе те, кого принято называть — часовщик.
— Мне этот хронометр привезли однажды на ремонт, — в рубке наряду с ритмичным постукиванием метронома, слышался хрипловатый голос Часовщика. — Пришлось перебрать заново механизм… Павел Алексеевич, моя старческая болтовня не мешает вам?
— Готов слушать вас хоть всю ночь! Только давайте сначала войдем в канал!
— Вы не волнуйтесь, Павел Алексеевич, я вас не подкачаю, — Часовщик стал выставлять на хронометре показания. — Так вот… я его отремонтировал, но отвезти в Гильдию не успел. А теперь, вижу, что и правильно поступил, оставив этот не числящийся на балансе прибор у себя… Ну, а теперь, голубчик, достаньте-ка из сумки другой метроном! — обращаясь уже к самому младшему члену их небольшой команды, сказал Часовщик. — И струбцины… они в отдельном пакете!
Николай извлек из сумки «пирамиду». Этот метроном, в отличие от штатного, в отличие от того, которым в данное время пользовался Часовщик, был несколько больших размеров и довольно тяжелым — килограммов десять веса в нем, не меньше.
— Ставьте «пирамиду» на стол, — Петр Иммануилович показал рукой, куда именно охраннику следует поставить метроном. — Да, да, на самый край… Хорошо! Теперь закрепите днище струбцинами… Привинтите, как следует, к краю столешницы!
Петр Иммануилович надел наголовный шлем. Включил фонарик. Повертев головой, убедился, что концентрированный пучок света послушен движениям его головы, что узенький лучик перемещается так и туда, как и куда требуется.
Николай закрутил последнюю из трех найденных в пакете струбцин. Затем проверил результат своей работы — подставка, платформа этой небольшой по размерам, но довольно тяжелой «пирамиды», сделанная из какого-то сероватого металла, — титана? — теперь намертво прикреплена к столешнице из черного мрамора.
Ну а та, в свою очередь, крепится к цилиндрической формы ножкам стола, приваренным к окрашенным в черное под цвета пола, потолка и трех стен, металлическим вставкам диаметром около полуметра, являющимися одновременно фрагментом фундамента, частью защитного каркаса служебной рубки.
— Я готов, — сказал Часовщик хрипловатым голосом. — Местное физическое время — месяц Май, четвертое число, двадцать три часа… пятьдесят девять минут ровно! Даю отсчет. Пятьдесят девять. Пятьдесят восемь. Пятьдесят семь…
Павел Алексеевич снял очки, сложил и спрятал их в боковой карман.
В этой чрезвычайной ситуации — при явном и очевидном противодействии планам Московскойредакции — он, редактор Третьего канала, вынужден отступить от принятых у них правил, вынужден нарушить один из пунктов должностной инструкции. Прежде, чем войти в канал, следует проделать вполне определенную — и прописанную в Своде правил редакций — работу, следует действовать пошагово. За нарушение должностной инструкции и свода правил можно понести суровое наказание, вплоть до увольнения. В отдельных, особо тяжких случаях, можно нарваться на редактуру личности проштрафившегося редактора, что равносильно ликвидации самого человека.
Но у него, редактора Третьего канала, сейчас нет времени на то, чтобы вскрыть сейф; у них, у их небольшой команды, оказавшейся в форс-мажорных обстоятельствах, нет должных условий для выполнения рутинной процедуры входа. А это значит, среди прочего, что он не сможет включить прибор ПС, потому что он не располагает необходимым запасом времени.
Редактор Третьего нисколько не сомневался в себе. Он, как и прежде, ни секунды не сомневался в том, что и без штатного источника «света» способен увидеть как сам пространственно-временной экран, так и свою рабочую панель. Лишь бы только открылся канал.
Метроном продолжает ритмично постукивать, бесстрастно отсчитывая последние минуты — уже и секунды — уходящих суток. В рубке звучит хрипловатый голос Часовщика, также дающего отсчет.
Павел Алексеевич мысленно поторопил… нет, не время, и даже не самого себя, а нечто, что наделено собственным разумом, что определенно, — и многократно — превосходит разум любого отдельно взятого человеческого индивидуума и даже группы людей.
— Николай, наденьте очки! — скомандовал Редактор. — И займите штатную позицию!
Охранник выключил пакетником освещение. Опустил на лицо защитные «консервы». Перевернул стул, оседлал его. Николай сидел теперь у самой входной двери, спиной к белоснежной сияющей стене. К той противоположной от входа в рубку стене, которая на глазах — но не всех, а Редактора — быстро меняла цвет. И, как могло показаться, меняла даже свою структуру: по поверхности экрана, подобно судорогам при родовых схватках, прокатывались — все с больше амплитудой и все чаще — некие волны, некие пульсации.
— Сорок два. Сорок один. Сорок…
Павел Алексеевич физически ощущал, как уходит с каждым щелчком метронома драгоценное время.
Впрочем, он уже видел оживающую у него на глазах картинку. Ту самую картинку, которая каждый раз заставляла замирать сердце — рождающийся словно ниоткуда, проступающий из сияющей пустоты, постепенно набухающий, становящийся объемным, проявляющийся полутонами, а затем и красками, контур экрана.
— Тридцать. Двадцать девять. Двадцать восемь…
Хотя Павел Алексеевич далеко не первый год занимается своим ремеслом, он — да, да, даже он — затруднился бы с ответом на вопрос, какова природа того света, который наполняет, а, возможно, и весьма вероятно, генерирует или же сотворяет те пространственно-временные каналы, о существовании которых большинство homo sapiens не знают ровным счетом ничего.
— Двадцать. Девятнадцать. Восемнадцать…
Самое точное — хотя и расширительное — название этому свету самому Павлу довелось однажды услышать в Греции, в Афоне, от местного старца. Тот говорил только на греческом; но для будущего Редактора языкового барьера не существовало даже в ту пору, когда он был еще зеленым юнцом.
Монах спросил тогда у парнишки, приехавшего паломником в святое место из северной страны, у девятнадцатилетнего юноши, который однажды
поднялся по ветхой веревочной лестнице в его выдолбленную в скале келью:
— Зачем ты пришел ко мне?
— У меня есть вопросы, отче. Мне сказали, что вы из тех редких людей, кто видит невидимое…
— Ты не найдешь здесь ответов на свои вопросы, — сказал старец. — Ты должен и будешь служить, но не так, как служим мы.
— А как? И главное — кому?
— Ты — человек избранный. Иди своей дорогой, дорогой света. И запомни, что имя Ему — Пресветлый Мрак [14].
В помещении стало заметно прохладнее; температура опустилась до привычных в подобных условиях величин, находящихся в диапазоне восемь-десять градусов по Цельсию.
Вдруг, не пойми откуда, — помещение-то ведь герметичное — повеяло озонированным воздухом.
Это дуновение, этот легкий сквознячок, приятно холодящий кожу, этот дующий невесть откуда ветерок, пахнущий свежестью, ароматом мяты и еще чем-то, чему трудно подобрать определение, напомнил — но вскользь — о бушующей снаружи грозе.
И этот же сквознячок, сам факт его возникновения, одновременно является одним из — но не единственным! — признаков открывающегося канала…
Панель с окнами и набором рабочих инструментов загрузились полностью на двести восьмидесятом щелчке метронома.