Собрание сочинений - Карлос Кастанеда

Ла Горда вышла через переднюю дверь. Я начал понимать, что она действительно выглядит очень усталой. То ли ее туфли были ей чересчур тесны, то ли она была настолько слаба, что едва волочила ноги. Она казалась маленькой и хрупкой.

Я подумал, что, должно быть, и сам выгляжу усталым. Поскольку в доме не было зеркал, мне захотелось выйти наружу и посмотреть на себя в боковое зеркальце моей машины. Я, наверное, так бы и сделал, но Паблито помешал мне. Очень искренне он попросил меня не верить ни слову из того, что она сказала о нем как о притворщике. Я предложил ему не беспокоиться об этом.

— Ты страшно не любишь Ла Горду, правда? — спросил я.

— Можешь повторить еще раз, — сказал он с лютым видом. — Ты лучше других знаешь, как опасны эти женщины. Нагваль сказал, что однажды ты приедешь сюда и попадешь к ним в лапы. Он умолял нас быть начеку и предупредить тебя об их замыслах. Нагваль сказал, что у тебя имеется одна из четырех возможностей: если бы наша сила была достаточной, мы могли бы привести тебя к себе, предостеречь и спасти тебя; если бы у нас было мало силы, то мы пришли бы сюда как раз для того, чтобы увидеть твой труп; третьей — было бы найти тебя пленником доньи Соледад или одной из этих омерзительных баб; четвертой и самой невероятной было бы найти тебя живым и здоровым.

Нагваль сказал, что, если ты останешься в живых, ты сам станешь Нагвалем и мы должны будем верить тебе, потому что только ты сможешь нам помочь.

— Я сделаю для тебя все, что смогу, Паблито. Ты знаешь это.

— Не только для меня. Я не один. Свидетель и Бениньо со мной. Мы вместе, и ты должен помочь всем нам.

— Конечно, Паблито. Об ином не может быть и речи.

— Люди здесь, в округе, никогда не беспокоили нас. Все наши проблемы связаны с этими безобразными мужеподобными уродинами. Мы не знаем, что делать с ними. Нагваль приказал нам оставаться возле них несмотря ни на что. Раньше я был очень счастлив. Теперь я, кажется, больше не смогу наладить свою жизнь.

— Что случилось, Паблито?

— Эти ведьмы выжили меня из дому. Они взяли верх и выбросили меня из дому, как мусор. Теперь я живу в доме Хенаро вместе с Нестором и Бениньо. Нагваль сказал, что такое может случиться, и дал Ла Горде задание быть посредником между нами и этими тремя суками, но Ла Горда все еще остается той же, кого Нагваль обычно называл «Двести Двадцать Задниц». Он дал ей это прозвище потому, что она весила двести двадцать фунтов, и она носила его много лет.

При воспоминании о Ла Горде Паблито фыркнул от смеха.

— Она была самой жирной и вонючей недотепой, какую только можно представить, — продолжал он. — Сейчас она весит вдвое меньше, но по своему уму все еще остается такой же толстой и ленивой и ничего не может сделать для нас. Но теперь ты здесь, Маэстро, и наши беды позади. Теперь нас четверо против четверых.

Я хотел вставить замечание, но он остановил меня.

— Позволь мне закончить то, что я хотел сказать прежде, чем эта ведьма вернется обратно, чтобы вышвырнуть меня, — сказал он, нервно поглядывая на дверь. — Я знаю, что они сказали тебе, что вы пятеро — одно и то же, так как вы — дети Нагваля. Это ложь! Ты подобен и нам, Хенарос, потому что Хенаро помогал тебе формировать твою светимость. Ты тоже один из нас. Понимаешь, что я имею в виду? Так что не верь тому, что они говорят. Точно так же ты принадлежишь и нам. Ведьмы не знают, что Нагваль рассказал нам все. Они думают, что только они все знают. Нас сделали два Толтека. Мы — дети обоих. Эти ведьмы…

— Постой-постой, Паблито, — сказал я, закрыв ему рот рукой.

Он остановился, явно испуганный моим внезапным жестом.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что понадобились два толтека для того, чтобы сделать нас?

— Нагваль говорил нам, что мы — Толтеки. Он сказал нам, что Толтек — это получатель и хранитель тайн. Нагваль и Хенаро — Толтеки. Они дали нам свою особую светимость и свои тайны. Мы получили тайны и теперь храним их.

Использование им слова «толтек» озадачило меня. Я был знаком только с его антропологическим значением. В этом контексте оно относилось к культуре говорящего на языке науаль народа в Центральной и Южной Мексике, которая ко времени Конкисты уже угасла.

— Почему он назвал нас толтеками? — спросил я в полном недоумении.

— Потому что мы ими являемся. Вместо того чтобы называть нас магами или колдунами, он говорил, что мы — Толтеки.

— Если это так, то почему ты называешь сестричек «ведьмами»?

— А, это потому, что я ненавижу их. Это не имеет никакого отношения к тому, чем мы являемся.

— Нагваль говорил это всем?

— Да, конечно. Все знают это.

— Но он никогда не говорил этого мне.

— Ну, это потому, что ты очень образованный человек и всегда начинаешь обсуждать любую ерунду.

Он пронзительно рассмеялся и похлопал меня по спине.

— Нагваль случайно не говорил тебе, что толтеки были древним народом, который жил в этой части Мексики? — спросил я.

— Видишь, куда тебя заносит. Вот почему он и не говорил тебе об этом. Старый воин, наверное, и не знал, что Толтеки были древним народом.

Смеясь, он стал раскачиваться на своем стуле. Смеялся он очень заразительно и с большим удовольствием. Потом встал и прошел к кухонной плите. Изучив содержимое горшка, стоявшего на малом огне, он спросил, кто приготовил эту еду. Я был совершенно уверен, что это дело рук Ла Горды, но ответил, что не знаю. Он несколько раз принюхался к нему короткими вдохами, как собака, и заявил, что нос говорит ему: еду готовила Ла Горда. Он спросил меня, пробовал ли я это, и когда я сказал, что закончил есть как раз перед его приходом, он взял миску с полки и положил себе огромную порцию. Он настоятельно порекомендовал мне есть только пищу, приготовленную Ла Гордой, и пользоваться только ее миской, как это делает он