Обещание страсти - Даниэла Стил

– Да, я знаю.

– Вы жалеете об этом? – Ему нужен ее честный ответ.

– Нет. Я рада.

Они снова улыбнулись друг другу, и она вздохнула.

– Кассия, что, если вы для разнообразия пошлете мир, ваш мир, ко всем чертям и открыто займетесь тем, чем хотите? Можете ли вы по крайней мере стать открыто К. С. Миллер?

– Как? Представьте, какой поднимется скандал, что станут писать в газетах. Кроме того, это все испортит. Люди станут заказывать статьи не из-за К. С. Миллера, а из-за Кассии Сент-Мартин. Я окажусь там же, где была восемь лет назад, девочкой на побегушках в «Таймс». И у моей тети случится удар, а мой опекун заработает инфаркт, и я буду чувствовать, что предала всех, кто был до меня.

– Бога ради, Кассия. Все эти люди мертвы или почти мертвы.

– Но традиции живы. Они продолжают жить.

– И все это лежит на ваших плечах, не так ли? Вы что, единственная, кто взвалил на себя ответственность за этот мир? Неужели вы не понимаете, насколько это безрассудно? Это не викторианская Англия, и господи, это свою жизнь вы запираете в шкаф. Если вы уважаете то, что вы делаете, почему не рискнуть, не вытащить свою жизнь из шкафа и не представить ее с гордостью? Или вы слишком боитесь? – Его глаза загорелись.

– Может быть. Я не знаю. Я никогда не чувствовала, что у меня есть выбор.

– Вот здесь вы ошибаетесь. Выбор есть всегда. Что бы вы ни делали. Может быть, вы не хотите выбирать. Может быть, вы предпочитаете прятаться, как невротик, и жить десятью различными извращенными жизнями? Мне кажется, что такое существование гроша ломаного не стоит, леди, вот что я вам скажу.

– Может быть, и не стоит. Мне тоже сейчас кажется, что это не слишком радостно. Но что вы не можете понять, так это вопросы долга, обязательств и традиций.

– Долга перед кем? А как же вы сами, черт возьми? Вы когда-нибудь думали об этом? Или вы хотите сидеть здесь в одиночестве всю оставшуюся жизнь, втайне пописывая свои статьи, а потом отправляясь на дурацкие приемы с этой пижонистой задницей?

Он внезапно остановился, а она нахмурилась.

– Какая пижонистая задница?

– С которой я вас видел на фотографии в газете.

– Вы имеете в виду, что вы знали?

Он серьезно посмотрел на нее и кивнул.

– Почему вы не сказали мне?

Ее глаза сверкнули. Она впустила его в самые тайные уголки своей внутренней жизни, а он предатель?

– А как я мог вам это сказать? «Эй, леди, прежде чем вы возьмете следующее интервью, я хочу сказать, что знаю ваше настоящее имя, потому что читал про вас в газетах»? И что потом? Я решил, что вы сами скажете мне, когда будете готовы. Или не скажете. Но если бы я выпалил это вам прямо в лицо, вы сбежали бы, словно за вами гнался дьявол, а я этого не хотел.

– Почему? Боялись, что я не напишу статью? Не беспокойтесь, они прислали бы кого-нибудь другого сделать это. Вы не лишились бы своего интервью.

Она почти глумилась над ним, и он схватил ее за руку так внезапно, что ошеломил ее.

– Нет, но я мог бы лишиться вас.

Она долго молчала, прежде чем заговорить, а он все не отпускал ее руку.

– Это имело бы значение?

– Огромное. И сейчас вам предстоит решить, хотите вы или нет жить во лжи всю оставшуюся жизнь. Мне кажется это таким тоскливым. Паниковать из-за того, что кто-то увидит вас где-то, когда-то, с кем-то и чем-то занятой. Кому какое до этого дело? Пусть видят вас! Покажите им, кто вы есть на самом деле, или вы сами не знаете этого, Кассия? Я думаю, все дело в этом. Может быть, К. С. Миллер такой же ненастоящий персонаж, как Мартин Холлам или Кассия Сент-Мартин.

– Да идите вы к черту! – закричала она, вырывая у него руку. – Это так просто – сидеть здесь и разглагольствовать. Вам совершенно нечего терять. Никто от вас ничего не ожидает, так откуда вам знать, каково это? Вы можете делать все, что пожелаете.

– Правда? – Его голос снова стал спокойным и бархатным. – Ну, позвольте тогда сказать вам кое-что, мисс Сент-Мартин. Я знаю об обязательствах куда больше, чем вы. Только мои не относятся к горстке великосветских мумий. Мои обязательства связаны с реальными людьми, парнями, с которыми я сидел в тюрьме, за которых никто не станет заступаться, у которых нет семей, чтобы нанять адвоката, или эти семьи забыли о них и им на них наплевать. Я знаю, кто они, я помню их, сидящих и ждущих освобождения, запертых в своих норах, забытых после всех лет, проведенных в кутузке. А некоторые из них сидят там уже столько, сколько вы живете на свете. И если у меня не хватит мужества бороться в открытую, чтобы сделать что-нибудь для них, тогда, может быть, никто не станет этого делать. Они мои «обязательства». Но по крайней мере они реальные люди, и я считаю себя счастливым, потому что люблю их. Я делаю все это не потому, что должен, и не потому, что боюсь этого не делать. Я делаю это потому, что хочу. Я рискую ради них, потому что каждый раз, когда я открываю рот, я рискую снова очутиться среди них. Так что не нужно говорить мне об обязательствах или о том, что вы можете потерять. Но я скажу вам еще одну вещь. Если бы мне было на них наплевать, если бы я не любил их, я бы сказал: «Пока, Чарли», и послал их к черту. Я бы снова женился, обзавелся кучей детей и отправился бы жить в деревню. Кассия, если вам осточертела та жизнь, которую вы ведете, измените ее. Вот так, просто. Потому что цену, которую вы не хотите платить, вам придется заплатить все равно. Вы кончите тем, что возненавидите себя за впустую потраченные годы и игры, которые вы должны были бы перерасти много лет назад. Если бы вам нравилась такая жизнь, все было бы в порядке. Но вам она не нравится, так чего же вы ждете?

– Я действительно не знаю. Просто я думаю, что у меня нет вашего мужества.

– У вас столько мужества, сколько вы захотите. Это все ерунда. Вы просто ждете легкого выхода из этой ситуации. Петицию, которая даст вам свободу, мужчину, который возьмет вас за руку и уведет отсюда. Что ж, может случиться и так, но, скорее всего, этого не будет. Вам, вероятно, придется делать это самой, как и всем остальным.

Она молчала, и он почувствовал, что ужасно хочет обнять ее. Он выдал ей большую дозу, которую трудно сразу проглотить, но он не жалеет. Сейчас, когда она открыла двери в свою жизнь, он должен был сказать ей, что увидел. Ради них обоих. Но, главное, ради нее.

– Я не хотел растоптать вас, детка.

– Это должно было быть сказано.

– У вас, возможно, тоже есть что-то, что вы можете сказать обо мне. Я вижу, через что вы проходите, и в некотором смысле вы правы, мне это все намного легче, чем вам. У меня армия поклонников, которые постоянно ждут, чтобы сказать мне, какой я крутой. Не комитет по условному освобождению, а простые люди, мои друзья. Это важно, потому что подпитывает мое эго. То, что вы пытаетесь сделать, намного труднее. Оторваться от дома очень сложно, это принесет плоды позже, намного позже. Но вы добьетесь своего. Вы и так уже больше чем на полпути, просто вы пока еще этого не осознаете.