Обещание страсти - Даниэла Стил

Она не ответила.

– Это особый мир, Лукас, – наконец сказала она, – с его собственными законами.

– Да. Как кутузка, – с горечью произнес он.

– Вы имеете в виду тюрьму?

Он кивнул в ответ.

– Я думаю, вы правы. Молчаливая, невидимая тюрьма, со стенами из принципов и лицемерия, и лжи, и ограничений, и камер, обитых предрассудками и страхами, и все это усыпано бриллиантами.

Он посмотрел на нее и рассмеялся.

– Что такого смешного?

– Ничего, только девять десятых населения мира готовы бить друг друга по голове, чтобы проникнуть в этот ваш элитарный мир, а попав туда, судя по всему, несильно обрадуются.

– Может быть, и обрадуются. Некоторым это удается.

– А что произойдет с теми, кто не обрадуется? Что будет с теми, кто не сможет жить в этом дерьме?

Он крепко сжал ее руку, и она медленно подняла на него глаза.

– Некоторые из них умирают, Лукас.

– А остальные? Те, которые не умрут?

– Будут жить с этим. Примирятся. Эдвард, например, такой. Он принял правила игры, потому что был вынужден. Это единственный способ существования, который он знает, но все это разрушило и его жизнь.

– Он мог все это изменить, – сказал Лукас, и Кассия покачала головой:

– Нет, Лукас, он не мог. Некоторые люди не могут.

– Почему? Не хватает духа?

– Можно сказать и так. Некоторые люди просто приходят в ужас от неизвестности. Они предпочтут пойти ко дну со знакомым кораблем, чем утонуть в незнакомых морях.

– Или быть спасенными. Всегда существует шанс, что они найдут спасательную шлюпку или доплывут до райского острова. Как насчет этого?

Прошло несколько минут, прежде чем она заговорила снова, с закрытыми глазами, с головой, откинутой на спинку кресла. Она выглядела очень усталой и почти старой. Ей казалось, что Лукас не понимает до конца, о чем она говорит. Может быть, он не может? Может быть, ни один человек со стороны не может этого понять?

– Когда мне исполнился двадцать один год, я захотела вести собственную жизнь. И я попыталась устроиться на работу в «Таймс». Я поклялась Эдварду, что у меня все получится, что никто мне не будет мешать, что я не опозорю свое имя, в общем, всю подобную чепуху. Я продержалась семнадцать рабочих дней и почти дошла до нервного срыва. Я слышала все непристойные шутки в мой адрес, была предметом всеобщей ненависти, любопытства и зависти. Они даже отправили папарацци в дамский туалет, чтобы заснять, как я писаю. Они наняли меня ради развлечения и наблюдали за мной. А я старалась, Люк, я действительно старалась, но оставаться там дольше было невозможно. Они не хотели меня. Они хотели заполучить мое громкое имя, а потом попытаться сломить меня, просто ради удовольствия, чтобы посмотреть, такой ли я человек, как и все. Больше я никогда не играла в открытую. Это была последняя работа, о которой кто-либо знал, последнее представление обо мне настоящей, которое получили окружающие. После этого я ушла в подполье, с псевдонимами, укрытием за спиной агента. Так было в тот момент, когда я встретила вас. И это в первый раз я рискнула, что меня раскроют.

– Зачем вы это сделали?

– Может быть, мне это необходимо. Но, насколько известно окружающим, я посещаю все надлежащие приемы, я член всех надлежащих комитетов, я провожу отпуск в надлежащих местах, знакома со всеми надлежащими людьми, и все считают, что я дьявольски ленива. У меня репутация особы, которая всю ночь тусуется на вечеринках и спит до трех часов пополудни.

– А это не так? – Он не смог сдержать улыбки.

– Конечно, нет! – возмутилась она. – Я работаю как проклятая, если на то пошло. Я берусь за любую приличную статью, которую могу получить, и у меня хорошая репутация в этих кругах. Этого не получишь, если будешь спать до трех часов.

– И это не понравится «надлежащим» людям? Писать – это тоже не «надлежащее» занятие?

– Конечно, нет. Это не респектабельно. Для меня. Предполагается, что я подыскиваю себе мужа и пропадаю в парикмахерских, а не шпионю вокруг тюрем в Миссисипи.

– Или вокруг бывших заключенных в Чикаго. – Его взгляд погрустнел. Она объяснила все предельно ясно.

– Они будут возражать не против того, о ком я пишу, а против того, что я предаю свое наследие.

– Снова об этом. Господи, Кассия, вам не кажется, что это понятие уже устарело? Многие из людей вашего круга работают.

– Да, но не так. Не по-настоящему. И есть еще кое-что.

– Я так и предполагал.

Он закурил еще одну сигарету и удивился, когда она улыбнулась.

– Помимо всего прочего, я предательница. Вы когда-нибудь читали колонку Мартина Холлама? Она печатается в нескольких журналах, так что вы могли ее видеть.

Он кивнул.

– Так вот я пишу ее. Я начала это ради забавы, но она стала популярна.

Она пожала плечами, а он начал смеяться.

– Вы хотите сказать, что пишете эту сумасшедшую колонку?

Она кивнула, застенчиво улыбаясь.

– И вы так предаете всех своих великосветских друзей?

Она снова кивнула.

– Они упиваются ею. Они только не знают, что пишу это я. По правде говоря, за последние пару лет это превратилось в обузу.

– И вы еще говорите о предательстве! Никто не подозревает, что это вы?

– Нет. Никто. Они даже не знают, что это пишет женщина. Даже мой редактор не знает, кто это пишет. Все идет через моего агента, а в агентском реестре я, конечно, значусь как К. С. Миллер.

– Леди, вы изумляете меня. – Он выглядел ошеломленным.

– Иногда я сама изумляюсь себе.

И они оба беззаботно расхохотались, словно снимая напряжение после такого болезненного разговора.

– Скажу одно: вы и на самом деле очень заняты. Статьи К. С. Миллера, колонка Холлама, и ваша «светская жизнь». Неужели никто никогда ничего не заподозрил? – с сомнением спросил он.

– Нет. Хотя это непросто. Поэтому я и запаниковала, когда мне предложили взять у вас интервью. Я подумала, что вы могли видеть где-нибудь мою фотографию и узнаете меня как Кассию Сент-Мартин, а не Кейт Миллер. Чтобы раскрыть меня в этой поездке, достаточно, чтобы хоть один человек увидел меня не в то время не в том месте, и тогда весь карточный домик рассыпался бы. А главное в том, что эту единственную часть моей жизни, серьезную работу, я уважаю. И я не подвергну ее опасности ни ради кого и ни ради чего.

– Но вы это сделали. Вы взяли у меня интервью. Почему?

– Я говорила вам. Я должна была это сделать. К тому же мне было любопытно. Мне понравилась ваша книга. И мой агент давил на меня. Конечно, он прав. Я не могу все время прятаться, если хочу сделать серьезную литературную карьеру. Бывают времена, когда я вынуждена рисковать.

– Сейчас вы рисковали очень сильно.

– Да, я знаю.

– Вы жалеете об этом? – Ему нужен ее честный ответ.