Талтос - Энн Райс

— Не смейте так бесцеремонно говорить со мной о ваших методах, вы оба! А как насчет Верховного главы ордена?

Томми пожал плечами:

— Маркус ничего не знает. Кроме того, что очень скоро сможет уйти в отставку с небольшим состоянием. А потом он просто не сможет сложить вместе все кусочки. Никто не сможет это сделать. В том-то и красота плана в целом.

— Нам нужно по крайней мере еще несколько недель, — сказал Марклин. — Чтобы защитить себя.

— Я не так в этом уверен, — возразил Томми. — Сейчас, возможно, самым умным было бы прекратить перехватывать компьютерные данные. Мы уже знаем все, что известно Таламаске о семье Мэйфейр.

— Не надо быть таким торопливым, таким уверенным! — сказал Стюарт. — Что будет, когда твою фальшивую переписку раскроют?

— Вы хотите сказать, «нашу» фальшивую переписку? — спросил Томми. — В самом худшем случае будет небольшой переполох, может быть, даже попытка расследования. Но никто не сможет проследить эти письма или кражу данных, никто не сможет связать это с нами. Именно поэтому так важно, чтобы мы оставались преданными стажерами и не делали ничего, что могло бы возбудить подозрения.

Томми бросил взгляд на Марклина. Это сработало. Стюарт уже держался по-другому. Он снова отдавал приказы… почти.

— Это ведь все в электронном виде, — сказал Томми. — Так что нет никаких реальных свидетельств чего бы то ни было где бы то ни было, разве что несколько папок с бумажными документами в моей квартире в Риджентс-парке. Но только вы, Марк и я знаем, где хранятся эти бумаги.

— Стюарт, нам сейчас необходимо ваше руководство! — воскликнул Марклин. — Мы же подступаем к самой волнующей части дела!

— Помолчите! — приказал Стюарт. — Дайте мне посмотреть на вас обоих, дайте мне вас оценить.

— Пожалуйста, сделайте это, Стюарт, — согласился Марклин. — И вы увидите, что мы храбры и молоды, да, молоды и глуповаты, возможно, но храбры и преданы делу.

— Марк хочет сказать, — заговорил Томми, — что наше положение сейчас куда лучше, чем мы вообще могли ожидать. Ланцинг застрелил Юрия, а потом упал со скалы и разбился насмерть. Столов и Норган исчезли навсегда. Но они и были-то по сути только помехой, и к тому же слишком много знали. Люди, нанятые для того, чтобы убить других, нас не знают. А мы здесь, в месте, где все началось, в Гластонбери.

— И Тесса в ваших руках, и никто о ней не знает, кроме нас троих.

— Красноречиво, — произнес Стюарт почти шепотом. — Именно это ты мне сейчас демонстрируешь — красноречие.

— В поэзии есть истина, — заметил Марклин. — И это высшая истина, а красноречие — ее характерная черта.

Последовала пауза. Чтобы увести Стюарта с холма, Марклин осторожно обнял Стюарта за плечи, и, к его величайшему облегчению, Стюарт это позволил.

— Пойдемте вниз, Стюарт, — предложил Марклин. — Пойдемте ужинать. Мы замерзли и проголодались.

— Доведись нам сделать все снова, — сказал Томми, — мы сделали бы это лучше. Нам не понадобилось бы забирать все эти жизни. Знаете, было бы даже куда интереснее — добиться своего, никому по-настоящему не причиняя вреда.

Стюарт, казалось, глубоко погрузился в собственные мысли и лишь рассеянно глянул на Томми. Снова поднялся ветер, резкий и холодный, и Марклин содрогнулся. Но если он так замерз, то что должен чувствовать Стюарт? Им нужно вернуться в гостиницу. Им нужно вместе преломить хлеб…

— Мы не принадлежим себе, Стюарт, вы это знаете, — заговорил Марклин. Он смотрел вниз, на городок, остро осознавая, что другие двое смотрят на него. — Собравшись вместе, мы создали некую новую сущность, которую ни один из нас не знает как следует, пожалуй, некую четвертую фигуру, которой нам следовало бы дать имя, потому что это нечто большее, чем наше коллективное «я». Наверное, нам нужно знать больше, чтобы управлять им. Но уничтожить его вот сейчас? Нет, мы не можем это сделать, Стюарт. Если мы так поступим, то предадим друг друга. Это трудно осмыслить, но смерть Эрона ничего не значит.

Марклин выложил свою последнюю карту. Он высказал то глубочайшее и наихудшее, что должен был сказать, — прямо здесь, на леденящем ветру, и даже не представляя, к чему это приведет, просто прислушавшись к интуиции. Наконец Марклин посмотрел на своего учителя и на друга и увидел, что его слова произвели впечатление на обоих. Возможно, даже более сильное впечатление, чем он надеялся.

— Да, и именно эта четвертая сущность, как ты говоришь, убила моего друга, — тихо произнес Стюарт. — В этом ты прав. И мы знаем, что власть, будущее этой четвертой сущности невообразимы.

— Да, верно, — согласился Томми невыразительным голосом.

— Но смерть Эрона — это ужасно, ужасно! И вы никогда, оба вы никогда не будете больше говорить со мной об этом. И никогда, никогда не будете говорить об этом так беспечно ни с кем!

— Согласны, — кивнул Томми.

— Мой ни в чем не повинный друг, — добавил Стюарт, — который просто хотел помочь семье Мэйфейр…

— На самом деле в Таламаске нет невиновных, — пробормотал Томми.

Стюарт явно был поражен, потом разгневался, а затем задумался над этим простым утверждением.

— Что ты имел в виду?

— Я имел в виду, что нельзя ожидать, чтобы некто обладал знанием, которое его не изменяет. Когда человек что-то познает, он действует в соответствии с этим знанием, и не важно, скрывает ли он это знание от тех, кто тоже мог бы измениться, или делится им. Эрон это знал. Таламаска по своей природе порочна — это та цена, какую она платит за свои библиотеки, исследования и компьютерные файлы. Прямо как бог, можно было бы сказать: он знает, что кто-то из его созданий будет страдать, а кто-то одержит победу, но не говорит никому о том, что знает. Таламаска даже большее зло, чем Высшее Существо, но Таламаска при этом ничего не создает.

Да, это очень верно, думал Марклин, хотя сам он ни за что не сказал бы такое вслух Стюарту из страха перед тем, что мог сказать в ответ Стюарт.

— Может, ты и прав, — пробормотал Стюарт себе под нос, то ли признавая свое поражение, то ли отчаянно пытаясь найти приемлемое решение.

— Это бесплодное духовенство, — продолжил Томми, и снова в его голосе не слышалось никаких чувств. Он одним пальцем поправил свои тяжелые очки. — Алтари пусты; статуи хранятся в кладовых. Ученые занимаются исследованиями ради исследований.

— Не говори больше ничего!

— Позвольте мне тогда сказать о нас, — попросил Томми. — Мы не бесплодны, и мы увидим, как возникнет священный союз, и услышим голоса памяти.

— Да, — сказал Марклин, не в силах выносить такой холодный тон. — Да, мы теперь истинные священнослужители! Настоящие посредники между землей и силами неведомого. У нас есть и слова, и сила.

Снова воцарилось молчание.

Уведет ли он их когда-нибудь с этого холма? Он победил. Они снова были вместе, и Марклину страстно захотелось оказаться в тепле гостиницы. Ему хотелось ощутить вкус горячего супа и эля и тепло огня. Ему страстно хотелось отпраздновать. Он снова был крайне взволнован.

— А Тесса? — спросил Томми. — Как обстоят дела с Тессой?

— Все так же, — ответил Стюарт.

— Она знает, что самец Талтос мертв?

— Она никогда и не знала, что он жил на свете.

— А…

— Идемте, учитель, — предложил Марклин. — Давайте спустимся вниз, в гостиницу. Пора поужинать.

— Да, — поддержал его Томми. — Мы уже слишком замерзли, чтобы продолжать разговор.

Они начали спускаться с холма, и Томми с Марклином поддерживали Стюарта на скользкой дорожке. Когда они добрались до машины Стюарта, все предпочли краткую поездку долгой пешей прогулке.

— Все это замечательно, — сказал Стюарт, отдавая ключи от машины Марклину, — но сначала я, как всегда, наведаюсь к Святому источнику.

— Зачем? — спросил Марклин, говоря тоном тихим и уважительным и всем своим видом выражая любовь к Стюарту. — Вы омоете руки в источнике, чтобы очистить их от крови? Но эта вода уже сама по себе кровава, учитель.

Стюарт горько рассмеялся:

— Но ведь это кровь Христа, разве не так?

— Это кровь осуждения, виновности, — сказал Марклин. — Но мы поедем к источнику после ужина, еще до темноты. Я вам обещаю.

И они наконец двинулись вниз с холма.

Глава 8

Майкл сказал Клему, что хочет выехать через парадные ворота. Он уже вынес чемоданы. Их было всего два: Роуан и его собственный. Это ведь не отпуск, когда нужны целые горы чемоданов и сумок с одеждой.

Перед тем как закрыть свой дневник, Майкл заглянул в него. Там было длинное изложение его философии, записанное в ночь Марди-Гра, когда Майкл и думать не думал о том, что может быть разбужен жалобной граммофонной пластинкой или видением Моны, танцевавшей, словно нимфа, в белой ночной рубашке. С венком на голове, свежая и душистая, как теплый хлеб, парное молоко, клубника…