Русские поэты второй половины XIX века - Юрий Орлицкий

Леонид Трефолев

Лошаденки за оврагомИзнуренные плетутся,Выступая робким шагом,Под кнутом хозяйским жмутся.

И хозяева их, кстати,Приуныли и устали;Мало счастья, благодатиЭти люди испытали.

Говорит один (я слышу):«Эки, братцы, неудачи!Всю соломенную крышуСъели дома наши клячи».

«Верно, к зимнему НиколеНам глодать кору придется».«Ни зерна на целом поле!» —Третий голос раздается.

Тут четвертый, пятый сразуЗакричали, зашумели:«Мы в сибирскую заразуОбнищали в две недели!»

«И меня, – сказал Ванюха, —Посетила вражья сила;Ядовитая, знать, мухаСпину крепко укусила.

Сшил себе я саван белый,В церкви Божьей причастился,Гроб купил, с деревней целойПред кончиною простился.Да на ум меня наставилКоновал один любезный:Прямо к спинушке приставилРаскаленный прут железный…»

Все хохочут… Смейся дружно,Своротив с дороги узкой,Люд страдающий, недужный,Терпеливый брат мой русский!

Много милости у Бога,Жизнь не вся в тебе убита,И широкая дорогаПред тобой вдали открыта.

Дубинушка

Картинка из бывшего-отжившего

По кремнистому берегу Волги-реки,Надрываясь, идут бурлаки.Тяжело им, на каждом шагу устаютИ «Дубинушку» тихо поют.

Хоть бы дождь оросил, хоть бы выпала теньВ этот жаркий, безоблачный день!Всё бы легче народу неволю терпеть,Всё бы легче «Дубинушку» петь.

«Ой, дубинушка, ухнем!» И ухают враз…Покатилися слезы из глаз.Истомилася грудь. Лямка режет плечо…Надо «ухать» еще и еще!…От Самары до Рыбинска песня одна;Не на радость она создана:В ней звучит и тоска – похоронный напев,И бессильный, страдальческий гнев.Это праведный гнев на злодейку-судьбу,Что вступила с народом в борьбуИ велела ему под ярмом за грошиДобывать для других барыши…

«Ну, живее!» – хозяин на барке кричитИ костями на счетах стучит……Сосчитай лучше ты, борода-грамотей,Сколько сложено русских костейПо кремнистому берегу Волги-реки,Нагружая твои сундуки!

Песня о камаринском мужике

Ах ты, милый друг, камаринский мужик,

Ты зачем, скажи, по улице бежишь?

Как на улице ВарваринскойСпит Касьян, мужик камаринский.Борода его всклокоченаИ дешевкою подмочена;Свежей крови струйки алыеПокрывают щеки впалые.

Ах ты, милый друг, голубчик мой Касьян!Ты сегодня именинник, значит – пьян.Двадцать девять дней бывает в феврале,В день последний спят Касьяны на земле.В этот день для них зеленое виноУж особенно пьяно, пьяно, пьяно.

Февраля двадцать девятогоЦелый штоф вина проклятогоВлил Касьян в утробу грешную,Позабыл жену сердечнуюИ своих родимых деточек,Близнецов двух, малолеточек.

Заломивши лихо шапку набекрень,Он отправился к куме своей в курень.Там кума его калачики пекла;Баба добрая, румяна и бела,Испекла ему калачик горячоИ уважила… еще, еще, еще.

В это время за лучиноюС бесконечною кручиноюДремлет-спит жена Касьянова,Вспоминая мужа пьяного:«Пресвятая Богородица!Где злодей мой хороводится?»

Бабе снится, что в веселом кабакеПьяный муж ее несется в трепаке,То прискочит, то согнется в три дуги,Истоптал свои смазные сапоги,И руками и плечами шевелит…А гармоника пилит, пилит, пилит.

Продолжается видение:Вот приходят в заведениеГости, старые приказные,Отставные, безобразные,Красноносые алтынники,Всё Касьяны именинники.

Пуще прежнего веселье и содом.Разгулялся, расплясался пьяный дом.Говорит Касьян, схватившись за бока:«А послушай ты, приказная строка,У меня бренчат за пазухой гроши:Награжу тебя… Пляши, пляши, пляши!»

Осерчало благородие;«Ах ты, хамово отродие!За такое поношениеНа тебя подам прошение.Накладу еще в потылицу!Целовальник, дай чернильницу!»

Продолжается всё тот же вещий сон:Вот явился у чиновных у персонЛист бумаги с государственным орлом.Перед ним Касьян в испуге бьет челом,А обиженный куражится, кричитИ прошение строчит, строчит, строчит.«Просит… имя и фамилия…Надо мной чинил насилияНепотребные, свирепые,И гласил слова нелепые:Звал строкой, противно званию…Подлежит сие к поданию…»

Крепко спит-храпит Касьянова жена.Видит баба, в вещий сон погружена,Что мужик ее хоть пьян, а не дурак,К двери пятится сторонкою, как рак,Не замеченный чиновником-врагом,И – опять к куме бегом, бегом, бегом.

У кумы же печка топится,И кума спешит, торопится.Чтобы трезвые и пьяныеКалачи ее румяныеПокупали, не торгуяся,На калачницу любуяся.

Эко горе, эко горюшко, хоть плачь!Подгорел совсем у кумушки калач.Сам Касьян был в этом горе виноват:Он к куме своей явился невпопад,Он застал с дружком изменницу-куму,Потому что, потому что, потому…

«Ах ты, кумушка-разлапушка,А зачем с тобой Потапушка?Всех людей считая братцами,Ты не справилась со святцами.Для Потапа, безобразника,Нынче вовсе нету праздника!»

Молодецки засучивши рукава,Говорит Потап обидные слова:«Именинника поздравить мы не прочь,Ты куму мою напрасно не порочь!»А кума кричит: «Ударь его, ударь!Засвети ему фонарь, фонарь, фонарь!»

Темной тучей небо хмурится.Вся покрыта снегом улица;А на улице ВарваринскойСпит… мертвец, мужик камаринский,И, идя из храма Божия,Ухмыляются прохожие.

Но нашелся наконец на них один,Добродетельный, почтенный господин, —На Касьяна сердобольно посмотрел:«Вишь, налопался до чертиков, пострел!»И потыкал нежно тросточкой его:«Да уж он совсем… того, того, того!»

Два лица официальныеНа носилки погребальныеПоложили именинника.Из кармана два полтинникаВдруг со звоном покатилисяИ… сквозь землю провалилися.

Засияло у хожалых «рожество»:Им понравилось такое колдовство,И с носилками идут они смелей,Будет им ужо на водку и елей;Марта первого придут они домой,Прогулявши ночь… с кумой, с кумой, с кумой.

Рекрутчина

У рекрутского присутствия собралось народу множество;Тут и молодость ученая, тут и темное убожество.Темнота, повесив голову, смотрит в землю мрачной тучею,И поет ей ветер песенку – вьюгой зимнею, трескучею:«Я спою вам, православные, веселее, чем гармоника!Вы служите верой-правдою, супостатов бейте с оника.Вы служите верой-правдою, и чрез десять лет, не менее,Отпроситесь у начальников заглянуть в свое селение.Ваши жены, бабы грешные, приготовят по подарочку.По ребенку годовалому, а не то и сразу парочку».

К моему стиху

Мой бедный неуклюжий стихПлохими рифмами наряжен,Ты, как овечка, слаб и тих,Но, слава Богу, не продажен.

«Слова! Слова! Одни слова!» —О нет, зачем же мне не верить?Пусть ошибется голова,Но сердцу стыдно лицемерить.

Похороны

Хоронили его в полуночном часу,Зарывали его под березой в лесу,Бросив в землю его без молитв, без попа,Разошлась по домам равнодушно толпа.

И о нем плакал только нахмуренный лес;На могилу смотрели лишь звезды с небес;Мертвеца воспевал лишь один соловей,Притаившись в кустах под навесом ветвей.

Тот, кто пулей свинцовой себя погубил,Этот лес, это небо и звезды любил;Он лесного певца на свободу пустил,Потому что и сам о свободе грустил.

К России

К коленам твоим припадая,Страдаю я вместе с тобойИ жду той минуты, когда яУвижу тебя не рабой.

И в рабстве ты чудно могуча,Не видя свободы лучей;Грозна ты, как темная туча,Для диких твоих палачей.

Они всю тебя истерзали,Пронзили железом, свинцом,И руки и ноги связали,Покрыли терновым венцом…

Надейся! Исчезнут тираны,Исчезнут коварство и ложь.Надейся! Ты вылечишь раны,Венец свой терновый сорвешь.

Терпи же, моя дорогая,Покуда есть силы, терпи!Сверкай, огонечком мигаяВ широкой унылой степи!

Потом огонек разгоритсяНа поле угрюмом, нагом, —И мрачная степь озаритсяДалеко, далеко кругом!

М. Н. Каткову