Смерть на Невском проспекте - Дэвид Дикинсон

Пауэрскорт открыл глаза и с подозрением взглянул на часы. Оказалось, он дремал всего пару минут. Шапоров рядом с ним с упоением читал «Ностромо» Джозефа Конрада. Они ехали в Волхов, поскольку выяснилось, посредством многоэтапного обмена письмами, на что ушло около десяти долгих дней, что Тамара Алексеевна Керенкова находится не в Петербурге, а в имении своего мужа, в одиннадцати верстах на север от Волхова. И что она будет рада видеть лорда Пауэрскорта и его переводчика во второй половине дня в понедельник 31 января.

— Отправлена в ссылку, — был вердикт Шапорова, — бедный муж не хочет, чтобы она болталась по Петербургу с каким-то англичанином, вот он и заставил ее собрать вещички и отправиться в эту глушь. Там даже поговорить-то не с кем. Люди сходят с ума от скуки или превращаются в чеховских персонажей, вечно стонущих: «В Москву! В Москву! В Москву!»

Мало-помалу поезд вернулся к жизни, и они снова поехали. Куда ни глянь в окошко, все: поля, холмы, деревья — все, решительно все белое. По коридору вагона то и дело сновали военные — в вагон-ресторан и оттуда — армейские и морские офицеры, возможно, возвращавшиеся с Дальнего Востока, с японского фронта. В третьем классе с войны никто не ехал, но зато там было видно, что пассажиры взяли с собой все необходимое, чтобы не скучать в дороге: миски, съестное, бутыли с водкой. Пауэрскорт вспомнил внезапно свой давешний разговор с де Шассироном. Он спросил дипломата, по каким правилам, если они есть, строятся любовные отношения между представителями аристократии в Петербурге.

— Правила? — переспросил де Шассирон, аккуратно развинчивая свой монокль. — Правила? Не уверен, что они мне известны, друг мой, но постараюсь ответить. Я в такие дела никогда не влезал — на нашей службе, если попадешь в щекотливую ситуацию, отошлют домой первым же пароходом. Но вот что я вам скажу, Пауэрскорт. Вы ведь знаете те обычаи и условности, которые действуют на светских вечеринках в английском высшем свете. Не на всех, конечно, но я имею в виду те, на которых все приглашенные спят друг с другом, не всегда являясь при этом супругами. Часто и король играл в эти игры в бытность его принцем Уэльским, и, вероятно, так оно и продолжается теперь, когда он на троне, только еще пуще. В высших кругах адюльтер — обычное дело. Все знают, где чья спальня, — некоторые хозяйки, похоже, оставляют в спальнях гостей соответствующий план, подобный плану рассадки за обеденным столом, так что в определенный момент те разоблачаются и бродят по этажу, пока не находят своего любовника. Только и слышны эти поиски ночных радостей: скрип паркета, визг дверных петель, шорох шагов. Все очень по-джентльменски. Никаких, избави Бог, дуэлей. Никаких выстрелов на рассвете. А поскольку привилегированным классам в общем-то заняться нечем, адюльтер становится видом спорта. Надо же чем-то щекотать себе нервы. В конце концов, на рынке острых ощущений опасней предложения нет. Думаю, что и здесь то же, с небольшими поправками. Прежний посол, человек, больше, чем нынешний, интересовавшийся тайнами человеческого поведения, клялся, что своими ушами слышал, как на одном балу трое молодых людей обсуждали, кто из пяти различных мужчин мог бы быть их отцом. Да, много воды утекло с тех пор, как Пушкин, защищая честь жены, нашел свою смерть на дуэли.

— Понятно, — сказал Пауэрскорт. — Но если это все так, и я уверен, что так оно и есть, отчего ж тогда Керенкова уехала из Петербурга? Почему скрывается в дикой глуши за сотни миль от столицы?

— Могу только предполагать, Пауэрскорт. Может, ее заставил муж. Может, все слишком далеко зашло — такие интрижки спускают с рук, поскольку, по правилам, каждый участник в конце концов возвращается к мужу или жене. Не обязательно навсегда, но, по крайней мере, пока снова не зазвучит музыка.

Сидя в купе поезда, глядя в окно на заснеженные просторы, Пауэрскорт внезапно подумал о господине Керенкове. Они же ничего о нем не знают. Да, эту мадам надо будет расспросить не только об избраннике ее сердца — если Мартин являлся таковым, — но и о том человеке, которому она принадлежала по закону.

Легкий снежок вился над Александровским парком. Наташа Бобринская и четыре великих княжны, каждая толкая перед собой тобогган, находились с западной стороны Катальной горки. От захватывающего дух катания на санях девочки никогда не уставали. Самой азартной и непоседливой из них была третья дочь царя, Мария Николаевна. Она вечно упрашивала старшую сестру как можно сильней столкнуть ее с вершины горы, чтобы дух захватывало от скорости. Зимний день катился к концу, сгущались сумерки. Постовой, который стоял направо от них, куда-то ушел. Мария торопилась в горку, чтобы скатиться в последний или, если повезет, предпоследний раз в этот день. И тут это случилось. Наташа потом говорила, что, наверно, из-за сумерек. Она считала, что девочке вполне хватало и самообладания, и умения обращаться с тобогганом. Но, заскользив вниз по склону, та вдруг свернула в сторону, чтобы объехать камень или какое-то другое препятствие, и сделала это слишком резко, под слишком острым углом. Сани перевернулись, и великая княжна Мария Николаевна вылетела из них, ударилась головой об укрытый снегом ствол дерева и, катясь, несколько раз перевернулась, пока не остановилась.

— Она умерла! — закричала младшая, Анастасия.

— У нее кровь! — закричала старшая, Ольга, и стала рыться в карманах в поисках носового платка, чтобы перевязать рану.

— Они скажут, это мы виноваты! — закричала Татьяна. — Они нас никогда не простят! — И она разрыдалась так, словно у нее разрывалось сердце.

— Вот еще, и не умерла она ничего, и не собирается умирать, — спокойно сказала Наташа, пытаясь овладеть ситуацией, а у самой внутри все колотилось.

— Барышня! — кинулся к Наташе молодой солдат, выскочивший из высоких кустов, за которыми стояли входные ворота в парк, Старо-Красносельские. — Сделайте милость, побудьте за меня на посту, а я мигом, отнесу княжну и вернусь!

Он подхватил девочку на руки, прижал к себе и огромными прыжками побежал ко дворцу, ведя за собой других княжон и еще успевая уговаривать их не плакать и не волноваться.

Наташа нашла постовую будку и вошла внутрь. Там, лицом к двери с окошком стоял простой стол, а на нем, рядом с незажженной керосиновой лампой, лежала толстенная амбарная книга. Поблизости, за воротами, стоял другой постовой, который проверял у посетителей документы. Тут к девушке подошел капитан гвардии.

— Я видел, как все произошло, мадемуазель. Не сочтите за труд, побудьте тут минутку, я сейчас пришлю замену, пока Иванов не вернется. Но не уходите, пока замена не придет, ладно, не то Иванова придется судить, как оставившего свой пост. И если кто придет, запишите его в книгу, хорошо?

На этом он удалился, так что Наташе и впрямь пришлось с милой улыбкой зарегистрировать явившегося во дворец царскосельского настройщика роялей, который весьма удивился, пробормотав: «Чудны дела твои, Господи!», когда увидел на посту хорошенькую барышню, а не рядового солдата.

Больше никто не приходил. Обещанная капитаном замена тоже не появилась. Зябко поежившись, Наташа вгляделась в сумрак, простиравшийся до самого дворца, огни которого смутно виднелись сквозь ветви деревьев, и от нечего делать принялась листать амбарную книгу. Потом ее озарило, и она дрожащей рукой стала листать страницы быстрей и быстрей, пока кто-нибудь не вернулся. Вот начало января, а вот и последние дни декабря. От волнения ее всю трясло. Было почти ничего не видно. Спичек у нее конечно же не было и быть не могло, а искать, где они тут их хранят, недосуг, так что от лампы толку никакого. Записи за 1904 год вел кто-то с отвратительно неразборчивым почерком. Наташа горько жалела, что не принадлежит к тем основательным людям, которые на всякий случай носят в кармане спички. 31 декабря. Пусто. 30 декабря — тоже. Что, кажется, шаги? Нет. Руки ходили ходуном. Вот! Да! Наконец! 22 декабря, британский дипломат, Родерик Мартин, прибыл в девять тридцать вечера, время убытия не указано, цель визита — аудиенция у Его Величества. Аудиенция! У самого у царя! Вот так Мартин! Не с кем-нибудь там встречался — лично с самим царем! Безо всяких посредничающих инстанций в виде дипломатов, представителей протокольных служб, Охранного отделения, министерства иностранных дел и прочее. Наташа провела при дворе уже достаточно времени, чтобы знать, как трудно получить личную аудиенцию у царя. С сердцем, бьющимся так, что стучало в ушах, она вернула страницы на место. Ну что, разве лорд Пауэрскорт не говорил, какая важная у нее роль? Миша пусть себе гордо расхаживает по городу, переводит тут и там всяких министерских шишек, но ее-то находке цены нет! Ей уже не терпелось скорей поделиться своей новостью. И тут очень удачно вернулся солдат Иванов (замена ему конечно же так и не появилась), и она вырвалась на волю.