Смерть на Невском проспекте - Дэвид Дикинсон

— Простите, джентльмены, — улыбаясь, сказала она, — это, поверите ли, мои ближайшие соседи, они живут всего в десяти милях отсюда, заехали пригласить к себе на семейное торжество, на крестины. У них месяц назад внук родился. Ну так и на чем мы остановились, лорд Пауэрскорт?

— Я вам так благодарен за то, что уделили нам время, мадам. Нам пора уже отправляться восвояси, чтобы успеть на поезд. Скажите мне только, мистер Мартин хоть когда-нибудь разговаривал с вами о своих служебных делах?

Она помолчала, глядя в огонь.

— Видите ли, Родерик был не из тех, кто, едва войдя в дом, подробно расписывает по минутам, что случилось за день. Но на балу иногда что-то такое проскальзывало. Я бывала поражена тем, как много людей он там знал — послов, политиков, финансистов…

— Спрашивая вас об этом, я имел в виду, скорее, те минуты, когда вы бывали вдвоем.

— Тет-а-тет, вы хотите сказать? — было рассмеялась женщина, и тут вдруг в ней что-то сломалось, самообладание покинуло ее, и она разрыдалась.

— Простите, — пробормотала она, вытирая слезы платком. — Простите, пожалуйста. Понимаете, я настраивала себя на то, что должна держаться мужественно во время нашего разговора, и проговаривала все вопросы-ответы наперед. Но мне невыносима мысль, что его нет, что я никогда не увижу его больше! Я еще не свыклась с этой бедой… Я ведь только недавно узнала о его смерти…

Слезы снова потекли у нее по щекам. Мужчины терпеливо ждали, когда она успокоится. Пес подошел к хозяйке и положил голову ей на колени.

— Я хотела держаться браво, как ни в чем не бывало, показать себя, знаете, такой настоящей английской леди. И, видите, ничего у меня не вышло…

— Вы держались просто великолепно, дорогая мадам Керенкова, — сказал Пауэрскорт самым увещевательным тоном. — Вы просто молодчина. Пожалуйста, успокойтесь, и мы поедем.

— Да. — Керенкова сделала отчаянное усилие взять себя в руки. — Но вы спрашивали, говорил ли Родерик со мной о работе. Я кое-что вспомнила. Однажды прошлым летом — дело было уже вечером — он был очень чем-то встревожен, просто места себе не находил, и никак не хотел сказать мне, в чем дело. А я все допытывалась и допытывалась, не оставляла его в покое, и тут он вдруг, к моему изумлению, признался. Тамара, сказал он мне, мое правительство на пороге того, чтобы сделать невероятную глупость — собирается заключить союз с Францией и назвать его L’Entente Cordiale, дружеское взаимопонимание! Что же в этом плохого, спросила я, ведь с соседями лучше дружить! На самом деле меня, конечно, такие вещи совсем не интересуют, мне, по правде сказать, куда интересней, кто на ком женится. Но Родерик относился к этому очень серьезно. Есть только одна причина тому, что Франция хочет этого союза, сказал он. Она ищет союзников для войны против Германии. Когда-нибудь, из-за этого альянса с французами, нам придется вступить в войну с немцами, и это будет ужасно.

И, тихонько всхлипывая, она подняла на Пауэрскорта красные от слез глаза.

— Дорогая мадам Керенкова, если вы вспомните что-нибудь еще, — сказал тот, поднимаясь со стула, — у вас есть петербургский адрес господина Шапорова. И огромное вам спасибо — вы нам так помогли.

— Прощайте, господа, — устало сказала Тамара Алексеевна.

Борзая бежала за санями, пока они не повернули за поворот. Пауэрскорт раздумывал, какими еще секретами делился Мартин со своей любовницей. А когда собака отстала, а дом Керенковой скрылся за снежной пеленой, его озарило еще одно соображение. Он вспомнил, какого вопроса не задал прекрасной Тамаре. Что, если любовная интрига подходила к концу, отношения портились, между любовниками наступало отчуждение? Что, если она заподозрила, что у него есть другая? Ведь еще и поэтому он мог не сказать ей о предстоящем приезде. И тогда, узнав от мужа, что Мартин в Санкт-Петербурге, она хватается за револьвер — у мужа конечно же имеется револьвер — и со свойственной русским страстностью, в припадке ревности убивает коварного возлюбленного!

В тот самый момент, когда они садились в поезд на Санкт-Петербург, Наташа Бобринская ходила взад-вперед по своей комнате, нетерпеливо подгоняя время. Это даже хуже, сказала она себе, чем когда ждешь свидания. Придется выдержать еще несколько дней, прежде чем ее на денек отпустят из заточения в Царском Селе и она сможет рассказать Пауэрскорту и Мише о том, что узнала. О том, что незадолго до своей смерти мистер Родерик Мартин, сотрудник британского Министерства иностранных дел, имел аудиенцию поздно вечером, один на один, у Его императорского Величества самодержца российского Николая Второго, в его собственном кабинете.

9

Через пару дней после визита к Керенковой Пауэрскорта ждала в посольстве записка. «Окажите мне честь сегодня вечером прогуляться со мной по Эрмитажу. Сопровождающий зайдет за вами в 6.30. Хватов». Шапоров был занят тем, что запрашивал различные пункты береговой охраны, нет ли у них тела Родерика Мартина. Наташа безвылазно сидела в Александровском дворце. Руперт де Шассирон, погруженный в чтение каблограмм, пришедших за ночь, скептически отозвался о предстоящей Пауэрскорту экскурсии по музею.

— Затея просто абсурдная, Пауэрскорт! Страна бурлит, почти что на грани революции, а вы за компанию с главой тайной полиции расхаживаете по залам Эрмитажа, причем в ночи, когда там ни единой души! Что, думаете у него там тайник с порнографией?

— Понятия не имею, — устало ответил Пауэрскорт. — Лучше вы мне вот что скажите, де Шассирон. У кого, по-вашему, здесь в Санкт-Петербурге самая лучшая разведка?

Обычную для де Шассорона томную вялость как рукой сняло. Он оживился.

— А что именно вас интересует — разведка или контрразведка? То есть если объект разведывательных действий — местная публика, то это разведка, а если иностранцы — то контрразведка.

— И то и другое.

— Ну… — Де Шассирон нагнулся, чтобы достать завиток телеграфной ленты, своевольно упавший на ковер. — Усердней всего следят за иностранцами подопечные вашего приятеля генерала Хватова. Что же касается разведывательных действий в России со стороны иностранных держав, то американцы, к примеру, ведут себя слишком простодушно, с них станется подойти к человеку и напрямую спросить что вздумается. Нас, британцев, больше интересуют новости из Берлина, чем отсюда, так что деньги на сбор информации идут в основном туда. Да и кузен Вилли как личность тоже поинтересней будет, чем кузен Никки. Мои же сведения основаны на местных газетах, на личных контактах и, честно скажу, на сплетнях, циркулирующих в дипломатических кругах. О русских я готов говорить часами, но на самом деле знания мои довольно поверхностны. Наиболее сведущи разведки тех стран, что связаны с Россией длительными культурными узами, куда приезжает много влиятельных русских. Ну, например, русская аристократия предпочитает жить в Париже, Биаррице или на Ривьере. Так и получается, что лучше всего о русских делах информированы французы. А кроме того, есть и другая причина тому, отчего им в точности нужно знать, что же здесь происходит.

— Какая же?

— Деньги, — развел руками де Шассирон. — Экономический прогресс в России оплачен средствами, полученными от французских займов, — ну не полностью, конечно, но без них он не вышел бы столь масштабным. Вскоре русским понадобится еще один займ. Если они его не получат, есть опасения, что случится экономический коллапс. И если их не допекут революционеры, — де Шассирон оживился еще больше, — то допекут банкиры. Вот почему французы так хорошо информированы.

— Следует ли из этого, — нащупывая какую-то мысль, произнес Пауэрскорт, — что центром разведывательной активности, ее мозгом и побудительной силой является скорее Париж, чем Санкт-Петербург? Собирать все сведения здесь было бы просто опасно. Я прав?

— Да, — энергично кивнул де Шассирон. — Но скажите, почему вдруг такой интерес к разведке?

— Друг мой, — рассмеялся Пауэрскорт, — ну не могу же я за десять дней проникнуть в самые важные тайны этой страны! Мне нужен тот, кто уже это сделал!

— Что-то я сомневаюсь, чтобы нашим бонзам в Форин-офисе понравилось, что лучший сыщик страны косится в сторону конкурирующих с нами французских служб. У его милости будет припадок. Или что похуже. — Де Шассирон, как школьник, расплылся в довольной улыбке, представляя себе, как теряет самообладание посол.

— И в мыслях не было просить совета у его милости! Мы с вами даже никогда не разговаривали на эту тему. Разве, направляясь в Лондон, человек не вправе на денек задержаться в Париже? Видите ли, у меня начала вырисовываться одна теория, почему Мартина убили. Она еще зыбкая и выглядит не очень правдоподобно. Я хотел бы ее на ком-то проверить, но вас пока обременять своими домыслами не хочу. Вдруг не оправдаются, рассеются, как сон!