Эльф из Преисподней. Том 3 (СИ) - "Lt Colonel"

Зачем, для чего — этого не знала Верилия, а значит, не знал никто из нас.

Копаться в обычаях камбрионов не тянуло. Несмотря на то, что в основании окаменевших древ были выбиты барельефы. Они рассказывали свои истории, объясняли своё значение.

Но кому было дело до их сказок? Уж явно не нам.

За первыми менгирами обнаружилось крошечное озерцо, вокруг которого росла сероватая жёсткая трава. Лютиэна вырвалась вперёд — не к воде, а к растениям. Я понимал её мотивы. Маат’Лаэде без зелени быстро теряли хвалёное самообладание аристократичности, которым любили кичиться перед низшими расами.

Набрав воды в бурдюки, двинулись дальше. Напоследок Лютиэна прошептала заклятье, и сквозь плотную землю пробились ростки настоящей зелени, распустились, пышно зацвели. Крошечное изумрудное пятнышко первозданной природы.

Плохо, что Диттос быстро выжжет всё, что не впишется в серо-жёлто-коричневые тона.

Под омертвелой сенью бывшего леса нам встретился первый обитатель измерения, не проявивший враждебности. Одинокий кочевник плёлся вдоль ряда деревьев, едва переставляя ноги. В ветхой ткани его одежд зияли дыры, голова была не покрыта — антрацитовые загнутые рога, лысая красная макушка, желтоватые клыки, торчавшие изо рта. Камбрион заметил нас, но не потянулся к кривой сабле и прошёл мимо с таким равнодушием, будто ежедневно встречал смертных и суккуб.

— Позвать его? Он может посоветовать, как добраться быстрее, — предложила Верилия.

— Он похож на того, кто готов помочь незнакомцам? — усомнилась Лютиэна.

А я приметил порезы на открытых предплечьях ковечника. Следы многочисленных ожогов. Пятна высохшей крови на коже, не счищенные до конца ветром.

Не так давно парню пришлось туго.

А ещё из всех припасов у него были только пустые меха, уныло свешивавшиеся с пояса. Нет, оазис недалеко, можно дойти и заполнить. Но шёл-то кочевник совсем в другую сторону. А он, сын песков, должен знать, где находятся ближайшие источники.

Вот и получалось, что его своё благополучие не больно-то и заботило.

Я остановился, наблюдая за ним. Он был достаточно далеко, чтобы доходили лишь туманные отголоски эмоций. Вина? Раскаяние? Решимость? Не разобрать.

Я почти приказал Дженни подлететь поближе, чтобы посмотреть, как странный камбрион отреагирует на вторжение в личное пространство. Не успел — кочевник остановился напротив древа. Одного из сотен похожих.

Принялся карабкаться по стволу — с неожиданным проворством. Сомнительно, чтобы пустынников учили скалолазанию. А этот-то ещё и ранен. Но добрался до толстых ветвей он всего за минуту. Вцепился в ветку, пополз к верёвке, на которой висел скелет. Завозился с узлом, тряхнул петлю, ломая позвоночник телу, и оно рухнуло на песок.

— Явился хоронить? — спросила Дженни.

Но кочевник не спустился вниз. Он вновь привязал канат, дёрнул его, проверяя узел на прочность. Накинул петлю на шею, затянул — и прыгнул.

Всё в полнейшем молчании.

В пустыне звуки разносятся далеко. Хруст его шеи донёсся до нас во всей своей отчётливой окончательности.

И новый мертвец повис на ветви погибшего дерева. Словно нарочно выбрал положение — над ним встал слепящий круг солнца, благословил бессмысленную жертву возложением лучей.

А ведь суицид — это тоже своего рода насилие. Его другой, более личный сорт. Вполне вписывается в основополагающую идею Диттоса.

— Мортем, — сказала Верилия, будто попробовала слово на вкус, — Лес самоубийц.

В иных обстоятельствах феномен заслуживал бы пристального изучения. Хотя бы ради того, чтобы потешить самолюбие первооткрывателя. Однако Диттос выжигал всё лишнее, оставлял одно стремление — двигаться вперёд, чего бы это ни стоило.

И мы двинулись, не оглядываясь.

Глава 19

На выходе из Мортема к спине будто приклеился чужой взгляд. Тяжёлый, недобрый. Я повертел головой, пытаясь обнаружить наблюдателей, но тщетно. Находились они так далеко, что и эмоций их до меня не долетало.

Странная перемена: обычно обитатели этого плана стремились познакомиться с нашей компанией поближе. Так стремились, что расплёскивались по барханам. Внезапная выдержка неизвестных мне не понравилась.

Ощущение чужого присутствия не исчезло и к вечеру, когда остановились в узкой расщелине невысокой скалы. Песок под ней сохранял небольшую прохладу, но этого добра вскоре и без того будет в избытке. Ночь обещала быть особенно жестокой: обычно к этому часу выползали из нор маленькие ящерицы, и юркие змеи с трещоткой на кончике хвоста, и гигантские песчаные пауки. Эти любили закапываться в дюны, чтобы неожиданно прыгать на спины путникам. Но сегодня до моего слуха не доносились звуки пустынной жизни.

Значит, верно, что шли днём. С обжигающим жаром солнца справиться получалось лучше, чем с пронизывающим холодом и слоем инея на песке — всё-таки наша одежда для внезапной зимы не предназначалась. Потихоньку вырабатывался правильный порядок действий: встать перед рассветом, идти до полудня, устроить привал, переждать огненный пик и плестись до вечера. Ночные прогулки до добра не доводят.

Отгородить от холода стоянку довольно легко, но вот пройти маршем через стужу — нелёгкая задачка. Особенно с таинственными попутчиками. Окольными путями я поспрашивал у сестры и суккубы, не чувствуют ли они кого-то постороннего поблизости. Обе не заметили ничего необычного. Сунулся с этим вопросом к Тхуан, однако она тут же посоветовала спалить барханы до горизонта — на всякий случай.

Поднялся ветер. Стремительно похолодало, и я занялся костром. Поймал крохи флогистона, витавшие в воздухе, высек из них пламя, напитал ими сухие ветви колючего растения, натасканные Верилией. Носила она их с опаской, не прижимая к себе — видела, что творит яд на коротких шипах кустарника.

Из получившегося тепла я свил крошечный кокон, которым окутал стоянку. Если Диттос не будет выделываться, этого хватит на самый суровый час.

Но Диттос капризничал. Или решил наконец добить наглых иномирцев, которые посмели пообвыкнуться с его порядками. На небо наползли жирные свинцовые тучи, прогнали багровое око светила. Ветер крепчал с каждой минутой, бесился, подхватывая жар костра и разнося по пустыне — будто ей было мало!

Эти закидоны измерения мы уже видели. Но оно подготовило другой трюк, ранее на нас не испробованный. Завывания воздуха, носящегося по расщелине, приобрели зловещие интонации. Захрустел на зубах песок, поднятый им.

В мгновение ока видимость упала до нуля. Я видел не дальше своих ладоней, да и то — если приоткрывал глаза. А в них сразу лезла нахальная песчаная лапа. Кое-как разведённый костерок погас, и на смену хрупкому теплу явилась пустынная вьюга.

Подсобравшись, я создал волей воздушный барьер, однако надолго он осаду мириада песчинок не остановит. Работать с рассыпчатым веществом всегда было сложно, а уж в условиях, когда дьявольский мир сопротивляется приказам, и подавно.

К тому же я ощутил в глубине бури нечто настораживающее. Она возникла резко, без предварительных знаков. Мы очутились в её сердце, хоть нас прикрывали скалы. А самое главное заключалось в том, что откуда-то издалека доносилось дрожание ткани реальности, меняемой колдовством.

Неизвестные преследователи сделали свой ход. И он оказался более разумным, чем я привык ожидать от местных жителей, опьянённых насилием. Но, как легко догадаться, сообразительность новых врагов означала лишь больше проблем для меня.

Я обратился к энергии, копящейся внутри осколка ангела. В который раз зачерпнул её, чтобы смешать с волей и постараться вернуть реальность в исходное русло.

Безуспешно.

Проклятый паразит яростно сопротивлялся любым поползновениям направить силу Иешуа на что-то отличное от драки. Будь передо мной противник, я бы обрушил на него божественную мощь.

Но поскольку открыто противостояли мне лишь барханы да ветер, участия паразита можно было не ждать.