Небесные тела - Джоха Аль-харти

тем самым возводя между ними стену кирпичик за кирпичиком. Он оставался за этой воображаемой стеной в одиночестве неделями, а иногда и месяцами, будто вовсе забывая о ее существовании. Потом вдруг вспомнив о ней, приближал к себе снова и принимался доказывать свою любовь, которая, дразня и истязая, бросала ее то в ад, то в рай.

В первые дни она упивалась его любовью. Она получила за эти дни столько счастья, сколько не испытала за всю свою жизнь до него. Она полюбила его с такой жаждой, которую нельзя было утолить. Она в отличие от него не спешила растратиться, распылиться и проглотить удовольствие целиком и сразу. И когда его чувства стали увядать, ее, наоборот, пустив глубоко корни, зацвели пышным цветом. Когда наступило понимание, что его любовь исчерпана, ее сначала охватил ужас, но потом она, будучи женщиной с опытом, разумно рассудила и приспособилась. Она продолжала любить его, смиренно и сдержанно, отгородив для себя собственное пространство, уважая его границы, проявляя терпение и мудро в чем-то уступая.

Они так и жили, как два небесных тела, у каждого свое поле и своя судьба, и все столкновения с отлетающими от них обломками, все притяжения друг к другу – все это временно. После долгих лет вместе, детей, друзей, книг Асмаа смирилась с его погруженностью в искусство. Приняла, что он закрывается от нее с мольбертом и красками. Приняла, что он не допустит ее в этот мир. Перестала бояться рысаков со злобным взглядом, застывших в прыжке. Перестала обращать внимание на то, что все они были либо вороными, либо белыми. Она сделала это ради его же спокойствия, оставив его таким, каким он был – свободным от нее, летящим своим путем небесным телом, цельным и неделимым.

Когда у нее появятся дети, она закажет самую широкую кровать, чтобы они помещались на ней все вместе и спали, сплетая руки и ноги, как ветви дерева, стволом которого она себя представляла. Его же она убедила в том, что объятия женщины, ставшей матерью, аромат духов которой смешался с молозивом и детскими запахами, отличаются от прикосновений бездетной женщины, полностью отдающей свою любовь мужчине.

С рождением каждого последующего ребенка она только укреплялась в вере, что это и есть ее истинное предназначение: слышать душераздирающий крик новой жизни, которая выходит из нее. Раз за разом. Пока она не сможет уже давать жизнь.

К сорока пяти годам у Асмаа было четырнадцать детей, которые росли как листочки на дереве, в доме, наполненном светом и раскрашенном всеми цветами радуги кистью их отца.

Абдулла

20 марта 1986 года, когда Лондон было пять лет, а Салему два, с отцом случился первый инфаркт. А 26 февраля 1996 года он скончался в больнице «Ан-Нахда». Тогда Мухаммеду, родившемуся с аутизмом, исполнился год.

Последние шесть лет я жил в непрерывном страхе, что отец умрет. А когда это произошло, я понял, что на самом деле уже пережил его смерть, так как не ощутил внезапного горя или ужаса. В первые недели я плохо спал от злости. Ее будто незаметно вливали мне в вены, и она растекалась, отравляя меня всего. Из головы не выходила картина: я стою над его кроватью, он накрыт белой простыней, пахнет антисептиком, народ все прибывает, его поднимают с кровати, меня сажают в одну из машин, никто мне не соболезнует, сначала надо совершить погребение. Мы доезжаем до аль-Авафи, его вносят в дом, доносится душераздирающий крик Зарифы, люди набирают в ведра воды, с западной стороны от дома устанавливают стол и шторки и заталкивают меня к телу отца, чтобы я омыл его сам. Аззан, отец Мийи, подает мне ведро и показывает, как надо обтирать тело. Абдель Рахман, сын судьи Юсефа, помогает мне обсушить покойного и обернуть его в саван. Люди перекладывают его тело на носилки и ставят меня с одной из сторон, чтобы отнести тело отца на кладбище. Мы движемся к западу от аль-Авафи, я слышу, как вокруг взывают к Аллаху и перешептываются. Сувейд роет могилу. Аззан спускает меня туда, чтобы я принял тело отца и уложил его на правый бок. Я вдыхаю запах свежевскопанной почвы и выбираюсь оттуда. Люди бросают в могилу камни, засыпают сверху землей и наконец в изголовье устанавливают могильную плиту. Мы возвращаемся в аль-Авафи.

На поминках мне пожимают руки, молят Всевышнего принять мой траур. «Все в руках Аллаха!» – отвечаю я им. Соболезнующим разливают кофе, перед ними ставят подносы с пловом. С наступлением темноты я возвращаюсь к себе, вхожу в комнату отца, и меня захлестывает гнев. Траур заканчивается через семь похожих друг на друга дней.

Через годы я припомню другие детали этих событий: как живот у отца вздрогнул от тяжелого напора холодной воды, как под ним образовалась лужа, растекающаяся по двору и далеко разносящая по аль-Авафи запах чапыжника, как у него, уже обернутого в саван, приподнялся и остался стоять бугорком указательный палец. Мне мерещится, как он рукой отмахивается от камней и разгребает землю, а потом рука остается торчать над могилой. А потом мне привиделось, что Зарифа отрубает сама себе ноги и выдирает с кожей седые волосья.

Мужчина в пустыне

Сатурн начинал восхождение.

Мужчина, одиноко стоявший посреди пустыни, к чему-то готовился. Он смешивал ингредиенты, чтобы потом сжечь их: шафран, шелуха льна, кусочки шерсти, кошачьи мозги. Все заранее перепроверил: Луна убывает, а Сатурн и Марс выстраиваются в линию перед ней. Он громко выдохнул, вспомнив, как переменилось лицо женщины, явившейся к нему в дом за помощью, когда он назвал ее русалкой водяной мельницы.

Сейчас от Сатурна идет такая сила, что можно наблюдать, как звезды, мерцая, падают одна за другой.

Мужчина еще раз тщательно перемолол содержимое кубка, облачился в темно-зеленый балахон из шелка, разжег благовония, надел на руки железные браслеты, медленно поднял над головой кость и начал взывать к Сатурну.

По безмолвной пустыне прокатился его зычный голос: «Великий и ужасный, всемогущий дух, источник чистого разума и повелитель хода времени, истощающий силы жизни, раздающий печали и причиняющий боль и страдания! Холодная бесплодная звезда Сатурна! Демон любви, чей гнев страшен, хитрость ужасающа, зависть всепоглощающа! Апатии, тоски и слез обитель! Беда и погибель тому, на кого ты рассердишься, не завидна участь того, кто впадет в немилость к тебе. Во имя Создателя вышнего и нижнего миров! Внимай моим словам и дай им силу! Заклинаю тебя, праотец! Отсечь все чувства Аззана, отца Мийи, к Наджие. Да встанут меж ними непролазные горы, взойдут непроходимые чащобы и расстелятся