Небесные тела - Джоха Аль-харти

Через двадцать лет, когда Лондон будет уже разведена, ею вскоре овладеет странное чувство, что самолюбие ее задето. Это будет гремучая смесь тоски, негодования, обиды и раскаяния. Она осознавала, что такой, как раньше, она не будет уже никогда. А то, что называют опытом, на самом деле останется при ней, как хроническая болезнь, от которой не умирают, но и не выздоравливают. С которой невыносимо жить, но от которой не вылечишься. Она будет тебя преследовать, куда бы ты ни пошла, и внезапно обостряться на пустом месте, напоминая о том, что у этого заболевания есть осложнения, но мы просто притворяемся, что их не существует. Еще более нелепо говорить о том, чтобы «перевернуть новую страницу». Лондон пыталась перевернуть ту страницу, где написана их с Ахмедом история любви. А сколько людей каждый день тщетно пытаются сделать то же самое? Ханан советовала ей: «Жизнь, Лондон, продолжается. Просто нажми delete. Let it go!» Но страница-то не из легких! Руки опускаются под ее тяжестью. Все люди разные! Как они это делают? Как перелистывают страницы своей жизни? И наново писать она пробовала. Но белых страниц в жизни не бывает. Им неоткуда взяться… Задето самолюбие. Больше. Задета честь. И рана уже кровоточит… Она поправила плюшевого мишку на кровати. Распылила в комнате дорогие духи. Задернула штору. Легла. Но не смогла заснуть. Она смотрела внутрь себя и видела свое сердце. Воспоминания продолжали раскачивать его и колыхать, пока тонкие стенки сердечка не задрожали. Она еще раз услышала все слова, всё, что он говорил ей с первого дня знакомства на лестнице в университете. Переслушала все их длинные телефонные разговоры. Сейчас сердце надорвется. В глазах потемнело. «Let it go!» – послышался из ниоткуда голос Ханан, будто кто-то включил иностранный фильм. Герой оказался предателем, героиня его бросила и тут же забыла, стоило ей послушать кого-то, кто говорит: «Oh dear, let it go!» Все плохое на этом обрывается, героиня начинает писать страницу заново. Почему же Лондон не может вырвать ее, почему ей так тяжело? И сердце не дает этого сделать. Что же ее так крутит от этой боли, невыносимой, несуразной? Это унизительное чувство неудачи… Лондон ворочалась с боку на бок, но перевернуться самой было куда легче, чем перевернуть пресловутую страницу.

Зарифа

Зарифа вернулась со свадьбы Асмаа, утомленная песнопениями, танцами и хлопотами. Сулейман не ложился, ждал ее. Ему нравилось овладевать ею после свадеб, когда она была приодета и приукрашена и через нее можно было ощутить атмосферу, царившую на торжестве, тот трепет, который испытывали жених и невеста друг перед другом. Зарифу клонило в сон, но она уступила и вышла от Сулеймана, только когда он захрапел. Она рассчитывала, что тут же рухнет в кровать и провалится в сон, но ее начало что-то беспокоить.

Свадьбы ее уже не привлекали как прежде. И с каким бы задором она ни старалась попадать в общем танце в такт, ей было скучно. Что такое эти свадьбы? Обносишь гостей закусками и напитками, да и только. Танцуют, поют, сплетничают. Настоящее удовольствие не на свадьбах, а на обрядах зара! После трапезы под яростные удары барабана она будто хмелела и ощущала такой прилив сил, что могла пройти по горящим углям или начать кататься по земле во время безумных плясок. Мать ее – да помилует Аллах ее душу! – была Большой Мамой, главной устроительницей и главным действующим лицом, и разговаривала с джиннами, которые вселялись в участников обряда, корчащихся на углях. Зарифе было все равно, что Сулейман прикажет высечь ее, если она пропадет на два-три дня. Пусть он накажет ее одним из своих рабов! Пусть проклянет негритянскую кровь ее матери! Она не откажется от этой эйфории, даже если Хабиб запретит ей.

Посреди ночи она бросала на него младенца и уходила с матерью, сетуя на то, что Хабиб не способен радоваться жизни и не может принять, когда кто-то получает от нее удовольствие. Если бы не общий сорванец, она и не считалась бы с этим мужчиной. Хабиб намного младше ее, с более светлым оттенком кожи, унаследованным от матери, высокий. В его объятиях ей казалось, что ее снова тискает один из отпрысков шейха Саида, которые забавлялись ею до того, как ее выкупил Сулейман. Она всеми способами демонстрировала Хабибу свою холодность. Он бросил ее до того, как она сделала с ним то же самое, что ее мать со своим мужем Насибом. Хабиб успел сбежать. Она вздохнула, избавившись от его ночных воплей: «Мы свободны! Свободны!», от его бреда о трупах, потопленных в море, гноящихся глазах и пиратах.

Если сын пойдет в него, то рано или поздно сбежит, оставив на ее сердце незаживающую рану. Лучше бы совсем не рожала! А как тяжко ей пришлось! Как долго она не могла разродиться! Мать ее уж все перепробовала, чтоб облегчить ее страдания: поливала ее прогорклым свернувшимся маслом, водой со взвесью могильной пыли, водой со взвесью пыли из брошенной мечети, расплавленным христовым терном, медом, над которым судья Юсеф прочитал суры Корана, приподнимала над землей ногами вверх, пока, вконец отчаявшись, не проговорила: «Бабка твоя померла при родах. Факт! Но Зарифе я не дам умереть и ребеночку тоже!» С этими словами Паучиха запустила к ней во влагалище руку так глубоко, что вырвала синюшного младенца. Отхлестав его по щекам и убедившись, что жизнь в нем затеплилась, она передала мальчишку Хабибу на руки, а сама закопала послед у порога, присыпав его пеплом и солью. Зарифу же уложила на мягком песке, напоила молоком с жиром и спрятала у нее в изголовье нож от всякого сглаза. И только после этого она, не спавшая несколько ночей кряду, отправилась к себе.

Муэдзин, приехавший сюда из Самаиль, огласил приближение восхода. Сулеймана нужно разбудить, чтобы он успел на общую молитву. Для хлеба на завтрак пора уже месить тесто… Какой была ее бабушка, скончавшаяся в родах? А ведь она почти ничего не знает о своих предках. Слышала от матери, что дед ее сбежал, чтобы напоследок одним глазком взглянуть на крохотную африканскую деревушку, где жил, горя не ведая, пока на него и всех его потомков не обрушились все эти суровые испытания.

Когда в Кении на свет появился Сангур, Саид бен Султан[25] подписал с Британией второе соглашение о запрете работорговли. Согласно документу 1845 года, на котором он поставил подпись, между его африканскими и азиатскими владениями прекращалась торговля невольниками; кроме того, британским морякам были даны полномочия обыскивать оманские суда в их