Небесные тела - Джоха Аль-харти

Холя

После свадьбы Асмаа Холя осталась в доме с матерью, последняя из сестер. Отец редко проводил с ними время. Мать была уже не так строга к ней, но все равно изо дня в день Холя все больше тяготилась такой жизнью. Она замкнулась и сосредоточилась на своей внешности до такой степени, что это стало походить на маниакальное влечение. Она ждала Нассера с полным убеждением, что он вот-вот вернется, отметая все сомнения, которые пытались в ней заронить окружающие. Она Виргиния, Джульетта, Лейла, она вечная возлюбленная, она готова пожертвовать всем ради настоящей любви. В одном была права Асмаа, начитавшаяся книжек, – что есть разделенные насильно души, которые не найдут успокоения, пока не воссоединятся и не обретут друг друга. Холя обнаружила, что эта легенда не из «Ожерелья голубки», а из менее известной книги – «Аль-Захра». Но это не имело значения, главное – Нассер, ее половинка, вернется. Так и произошло.

Ей предстояло прожить в ожидании еще пять лет и отвергнуть не менее дюжины женихов, прежде чем Нассер вернулся к ней. Или ей сначала просто показалось, что он вернулся за ней. Однако он действительно появился в Омане, потерпев полный крах в Канаде. Грант у него забрали несколько лет назад, лишив стипендии, и он перебивался теми деньгами, которые втайне ото всех высылала ему мать, и случайными заработками, потому что ни на одной работе долго не задерживался. А потом мать умерла. Его выгнали с последнего места, и он вынужден был вернуться на родину. По возвращении он столкнулся с тем, что в завещании мать для вступления в права наследства выставила условием его брак с Холей. Он женился, получил причитавшееся и спустя две недели отбыл в Канаду.

Незадолго до смерти матери он с подругой снял небольшую квартирку в Монреале. И когда приехал обратно, не посчитал нужным сообщить ей, что женился в Омане. И так он прожил десять лет, наведываясь каждые пару лет на родину, чтобы увидеть свое новое чадо и оставить Холю снова беременной.

Холя цеплялась за свою мечту из последних сил. Нассер вернулся к ней, и она его уже не потеряет. Каждый раз, когда приходилось проявлять терпение при его очередном отъезде в Канаду, когда он возвращался из Канады и часами разговаривал по телефону, играл брелоком с ключами от машины, на котором красовалось фото его канадской подруги, когда привозил детям в подарок одежду размером меньше, она мнила себя мученицей, страдающей за любовь, готовой сносить любую его жестокость.

На недовольство матери и сестер Холя отвечала: «У него работа там, но однажды он останется насовсем. Он все поймет и вернется к жене и детям, все возвращаются к своим корням». А когда через десять лет ее мечты сбылись и канадка порвала с ним, выставив из квартиры, он вернулся домой, нашел неплохую работу в одной из местных компаний и заново познакомился с Холей и детьми.

Абдулла

Когда Лондон было лет десять, Мийя водила ее в книжный магазин под вывеской «Семейная библиотека» и накупала детских книжек на английском языке. Потом открылось много разных книжных, но «Семейная библиотека» оставалась не только самым старым, но и самым популярным магазином. В конце XIX века американские христианские миссионеры основали его как лавку для продажи Евангелия, но потом, ввиду отсутствия потока покупателей, ассортимент разнообразили, заведение переименовали в «Семейную библиотеку», и дело пошло, читатели потянулись, так что в конце 60‐х годов магазинчик стал сетевым. Однако Восточная церковь выразила недовольство светским характером заведения и напомнила управляющим об их обязательствах и о том, с какой целью была затеяна торговля.

Мийя не вникала во все эти подробности, она покупала книги сначала только с одной целью – чтобы дочка выучилась читать по-английски, затем – чтобы научить Мухаммеда говорить. К его пятилетию она добилась того, чтобы сын заговорил, но употреблял он слова не к месту, не как остальные дети. По большей части он продолжал общаться жестами. И хотя врачи объясняли нам, что аутизм не наследственное заболевание и что его причины кроются не в экологии, мы с Мийей приняли решение не иметь больше детей. Когда я смотрю на него, всегда пытаюсь вспомнить свое детство: каким я был в его возрасте? Как воспринимал окружающий мир? Однако все, что мне вспоминается, – наш большой дом, сначала из глины, потом из бетона, обрастающий многочисленными пристройками. Я помню мячики ярких расцветок, которыми играли дети на улице, куда мне запрещалось выходить, блестящие зеркальные нашивки на моей праздничной индийской накидке, гордую осанку жены дяди до того, как они переехали в Вади Удей, толстые золотые браслеты на руках сестры отца, аромат тонких лепешек, испеченных Зарифой, огонь во рту от стручка перца в тот день, когда ее выдали за Хабиба. Отец говорил: «Я купил ее за двадцать монет, когда в кризис мешок риса из Калькутты или Мадраса уходил за сотню. А Зарифу за двадцатку… Двадцать сребреников Марии Терезии[27], из такого чистого серебра, что подделать их было невозможно». Отец гордо носил их в кожаном носке, привязанном к поясу, и брезговал сначала бумажными риалами, на которые все-таки пришлось перейти.

Мийя была жадная до денег, мечтала накопить столько, чтобы распрощаться с аль-Авафи и завести красивый просторный дом в Маскате. Но ее мать упрашивала не увозить Мийю в столицу. Мийя была недовольна, она, как сказала, не желала жить по указке матери, как я под пятой отца. А когда пошли слухи об исчезновении той неземной красоты бедуинки, с которой связался ее отец, Мийя произнесла: «Тут замешана моя мать». А как она могла быть к этому причастна? Она же из дома носу не казала. Кто-то говорил, что бедуинка заразилась загадочной болезнью, изъевшей все ее тело часть за частью. Другие уверяли, что она продала дом и верблюдов и перебралась в Матрах, чтобы торговать поделками. Спорили также, что она внезапно тронулась умом и подруги отвезли ее в лечебницу «Ибн-Сина»[28]. И наконец, сплетничали, что якобы ее соседи, владельцы двухэтажного особняка, превратившие ванну в кормушку для овец, после ее насмешек над ними убедили ее слабоумного брата в том, что сестра его позорит и что от нее нужно избавиться, показали, как стрелять из пистолета, а труп сами вынесли незаметно под покровом ночи и зарыли где-то в песках.

Халед

Асмаа спросила: «Халед, почему ты стал художником?»

«Чтобы выйти за рамки, установленные отцом, чтобы моим ограничением были