Голод (пер. Химона) - Кнут Гамсун

Я не хочу быть смѣшнымъ изъ-за ложнаго самолюбія: въ концѣ-концовъ все равно умрешь.

Я иду на уголъ, смотрю въ упоръ на торговку и становлюсь передъ ней. Я, улыбаясь, киваю ей, какъ знакомый, и даю ей понять, что, само собой разумѣется, я долженъ былъ вторично вернуться.

— Здравствуйте, — сказалъ я. — вы меня не узнаете?

— Нѣтъ, — медленно отвѣчаетъ она и смотритъ на меня.

Я улыбаюсь еще больше, какъ-будто это милая шутка съ ея стороны, и говорю:

— Развѣ вы не помните, что я далъ вамъ однажды нѣсколько кронъ? Тогда я ничего вамъ не сказалъ, насколько помню; такая ужъ моя привычка. Когда имѣешь дѣло съ честными людьми, это совсѣмъ излишнее — уговариваться и заключать контракты по поводу всякой бездѣлицы. Ха-ха! Вѣдь это я далъ вамъ столько денегъ.

— Да, правда, это были вы! Да, теперь я васъ узнаю…

Я хочу помѣшать ей благодарить за деньги и поспѣшно прибавляю, выбирая глазами товаръ.

— Теперь я пришелъ за пирожками!

Этого она не понимаетъ.

— Ну, да, пирожки, — повторяю я;- я пришелъ за ними! — говорю и громко смѣюсь надъ тѣмъ, что она не сразу догадалась, что я пришелъ за ними. Я беру со стола пирожокъ, что-то въ родѣ французской булки, и начинаю ѣсть.

Увидя это, женщина встаетъ, дѣлаетъ движеніе, какъ-будто защищаетъ отъ меня свой товаръ; она даетъ мнѣ понять, что она не ждала меня обратно, чтобы обобрать ее.

Вотъ какъ? Правда? Она удивительная женщина. Видѣла ли она когда-нибудь въ своей жизни, чтобы ей кто-нибудь далъ на храненіе деньги и потомъ не требовалъ бы съ нея обратно? Нѣтъ? Ну, вотъ видите! Можетъ-быть, она думаетъ, что это украденныя деньги, и я бросилъ ихъ ей? Нѣтъ, она этого не думаетъ! Это очень мило съ ея стороны, если я смѣю такъ выразиться, что она считаетъ меня за честнаго человѣка. Ха-ха!

Она удивительная женщина.

Съ какой стати тогда я далъ ей эти деньги? Женщина разозлилась и начала кричать.

Я объяснилъ, зачѣмъ я далъ ей денегъ, объяснилъ ей спокойно, убѣдительно.

— Такая ужъ у меня привычка. Я всѣхъ людей считаю честными. Каждый разъ, когда кто-нибудь предлагаетъ мнѣ контрактъ, расписку, я качаю головой и говорю: нѣтъ, благодарю.

Однако женщина все-таки меня не понимала.

Я прибѣгнулъ къ другимъ средствамъ, началъ говорить рѣзко и выкинулъ изъ головы всякія глупости.

Развѣ ей никогда не случалось получать впередъ? — спросилъ я. Разумѣется, отъ людей богатыхъ, напримѣръ, консуловъ? Никогда? Да, я не скрою, что у насъ это еще ново, но за границей это очень принято. Можетъ-быть, она никогда не бывала за границей? Нѣтъ? Ну, такъ вотъ видите! Такъ значитъ пусть и не разсуждаетъ.

Съ этими словами я взялъ еще нѣсколько пирожковъ со стола.

Она начала ворчать, отказывалась дать мнѣ, что у нея было на столѣ, вырвала даже у меня пирогъ изъ рукъ и положила на прежнее мѣсто. Я разозлился, ударилъ кулакомъ объ столъ и погрозилъ полиціей. Я буду милостивъ по отношенію къ ней сказалъ я. Если бы я захотѣлъ взять все, что принадлежитъ мнѣ по праву, то я разорилъ бы ея лавочку, такъ какъ я тогда далъ цѣлую уйму денегъ. Я прошу у нея товаровъ только на половину этой суммы. Затѣмъ мои счеты будутъ съ ней покончены, если она такая…

Наконецъ, она отложила для меня пять-шесть пирожковъ по невѣроятно высокой цѣнѣ и затѣмъ попросила меня убраться. Я началъ спорить съ ней, утверждалъ, что она обманула меня на одну крону и своими цѣнами высосала меня всего. — Знаете, какое наказаніе слѣдуетъ за такія продѣлки? — сказалъ я. — Богъ съ вами, вы могли бы попасть на всю жизнь въ рабочій домъ! Она бросила мнѣ еще пирожокъ и, оскаливъ зубы, закричала, чтобы я убирался.

Тогда я ушелъ.

Хе, я никогда еще не видѣлъ подобной неисправимой женщины! Все время, какъ я бродилъ по рынку и ѣлъ свои пирожки, я вслухъ ругалъ женщину и ея безстыдство, и воспроизводилъ весь нашъ разговоръ. На глазахъ у всѣхъ ѣлъ свои пирожки и разговаривалъ самъ съ собой.

Пирожки исчезали одинъ за другимъ; сколько бы я ихъ не ѣлъ, они не утоляли голодъ; я ужасно изголодался. Я былъ такъ голоденъ, что чуть было не съѣлъ даже того послѣдняго пирожка, который съ самаго начала предназначилъ для мальчика въ Фогманегаде — того, что игралъ бумажками. Я все время думалъ о немъ и не могъ забыть его лица, когда онъ вскочилъ и началъ ругаться. Когда на него плюнули, онъ поглядѣлъ также и на мое окно, не смѣюсь ли я надъ нимъ? Хотъ бы мнѣ его найти! Я напрягъ всѣ свои силы, чтобы скорѣе дойти до Фогмансгаде; я прошелъ мимо того мѣста, гдѣ разорвалъ на клочки свою драму и гдѣ лежала куча бумаги, обошелъ городового, котораго мои выходки привели въ такое удивленіе. и, наконецъ. дошелъ до лѣстницы, гдѣ сидѣлъ мальчикъ.

Его тамъ не было, улица была почти пуста. Уже смеркалось, и я нигдѣ не могъ найти мальчика; онъ, вѣроятно, уже ушелъ домой. Я положилъ пирожокъ на выступъ двери, сильно постучалъ и поспѣшно убѣжалъ. «Онъ найдетъ его! — говорилъ я самъ себѣ;- какъ только выйдетъ, онъ увидитъ пирожокъ». И мои глаза дѣлались влажными при мысли о томъ, какъ обрадуется мальчикъ, найдя пирожокъ.

Я опять спустился въ гавань. Я больше не былъ голоденъ, но отъ съѣденныхъ мною сластей меня мутило.

Въ моей головѣ шумѣли самыя дикія мысли. Не перерѣзать ли тихонько канатъ кораблю. Что, если я вдругъ закричу: «пожаръ!». Я иду дальше по набережной и нахожу ящикъ, на который можно сѣсть; я складываю руки и чувствую, что мысли становятся совсѣмъ сбивчивыми. Я не шевелюсь и вообще ничего не дѣлаю, чтобы обуздать ихъ.

Я пристально смотрю на «Кочегара», корабль подъ русскимъ флагомъ; на мостикѣ стоитъ человѣкъ; свѣтъ отъ красныхъ фонарей падаетъ на его голову, и я поднимаюсь и завязываю съ нимъ разговоръ.

Я не преслѣдовалъ никакой цѣли и не ждалъ отвѣта. Я крикнулъ:

— Сегодня вечеромъ отчаливаете, капитанъ?

— Да, скоро, — отвѣчалъ человѣкъ. Онъ говорилъ но-шведски.

— Гм… А не нужно ли вамъ случайно еще человѣка? — Въ эту минуту мнѣ было все равно, дастъ ли онъ отрицательный отвѣтъ или нѣтъ; мнѣ было совершенно безразлично, что онъ мнѣ отвѣтитъ. Я стоялъ, ждалъ и смотрѣлъ на него.

— Нѣтъ, — отвѣчалъ онъ, а юнгу нужно было бы.

— Юнгу? — Я вздрогнулъ, снялъ потихоньку очки и сунулъ ихъ въ карманъ; затѣмъ я пошелъ на палубу.

— Я еще неопытный, — сказалъ я, — но я могу дѣлать все, что мнѣ прикажутъ. Куда вы ѣдете?

— Мы ѣдемъ съ грузомъ въ Лидсъ, заберемъ тамъ уголь для Кадикса.

— Хорошо! — сказалъ я и сталъ навязываться капитану. — Мнѣ все равно, куда ѣхать. Я буду дѣлать свое дѣло.

Онъ помолчалъ нѣкоторое время, посмотрѣлъ на меня и подумалъ.

— По морю ты еще никогда не ѣздилъ? — спросилъ онъ.

— Нѣтъ. Но повторяю вамъ, укажите мнѣ любую работу, и я сдѣлаю ее. Я ко всему привыкъ.

Онъ опять о чемъ-то подумалъ. Но теперь мнѣ крѣпко засѣло въ голову, что я долженъ ѣхать, я боялся вернуться на берегъ.

— Ну такъ какъ же, капитанъ? — спросилъ я наконецъ. — Я могу все переносить! Да, что я говорю! Я былъ бы плохимъ работникомъ, если бы не могъ дѣлать даже больше, чѣмъ мнѣ скажутъ. Если нужно, я могу взять на себя двойную работу. Мнѣ ничего не стоить, и я могу это выдержать.

— Ну хорошо, мы можемъ попробовать, — сказалъ онъ. — Если дѣло не пойдетъ, мы высадимъ тебя въ Англіи…

— Разумѣется, — сказалъ я съ радостью. И я еще разъ повторилъ, что, если дѣло не пойдетъ, мы разстанемся въ Англіи.

Тогда онъ указалъ мнѣ работу…

Я очнулся въ фіордѣ; я былъ мокрый отъ лихорадки и усталости; я посмотрѣлъ вслѣдъ берегу Христіаніи, гдѣ окна домовъ такъ ярко свѣтятся, и сказалъ ему послѣднее «прости».

1890