Голод (пер. Химона) - Кнут Гамсун

Я сидѣлъ, растерянный, и смотрѣлъ на нее. Сердце сильно билось, кровь разливалась по жиламъ съ особенной теплотой. Что за странное ощущеніе.

— Отчего вы ни слова не говорите?

— Какъ вы хороши! — говорю я. — Вотъ я сижу и вполнѣ поддаюсь вашимъ чарамъ… ничего не подѣлаешь… Вы самое странное существо, которое я когда-либо… Ваши глаза вспыхиваютъ по временамъ, они похожи на цвѣты. Что? нѣтъ, нѣтъ, не на цвѣты. Я до безумія влюбленъ въ васъ, и это такъ неразумно. Боже мой, конечно, это ни къ чему… Какъ васъ зовутъ? Теперь вы должны мнѣ сказать, какъ васъ зовутъ…

— Ну, а васъ какъ? Боже мой, я чуть было опять не забыла! Вчера я весь день думала о томъ, что должна васъ спросить. Да, конечно, не весь день, но….

— Знаете, какъ я васъ называю? Я называю васъ Илаяли. Какъ вамъ это нравится? Въ этомъ есть что-то неуловимое.

— Илаяли?

— Да.

— Это на какомъ-нибудь иностранномъ языкѣ.

— Гм… — нѣтъ, не совсѣмъ.

— Да, это звучитъ недурно…

Послѣ долгихъ переговоровъ мы сказали другъ другу свои имена. Она сѣла около меня на тахту и оттолкнула ногой стулъ. Мы опять начали болтать.

— Сегодня вечеромъ вы побрились, — сказала она. — Въ общемъ видъ у васъ лучше, чѣмъ обыкновенно, но только немножко; не воображайте о себѣ черезчуръ много… Нѣтъ, въ прошлый разъ вы были такой противный. Къ тому же и палецъ у васъ былъ обернутъ въ грязную тряпку. И въ такомъ-то видѣ вы приглашали меня куда-то зайти, чтобы выпить стаканъ вина. Покорно благодарю!

— Такъ, значитъ, вы не пошли со мной изъ-за моего костюма? — спросилъ я…

— Нѣтъ, — отвѣтила она и потупила глаза. Нѣтъ, видитъ Богъ, что это не потому, мнѣ и въ голову ничего подобнаго не приходило…

— Послушайте, — сказалъ я, вы можетъ-быть думаете, что я могу жить и одѣваться, какъ мнѣ хочется. Что? Но я не могу этого, я очень, очень бѣденъ.

Она взглянула на меня.

— Вы бѣдны?

— Да, къ сожалѣніи.

Пауза.

— Ахъ, Боже мой, вѣдь и я тоже, — сказала она со смѣлымъ движеніемъ головы.

Каждое слово ея опьяняло меня, падало на сердце, словно капля вина. Ея привычка слушать, склоня голову немного на бокъ, приводила меня въ восторгъ. Я чувствовалъ на щекѣ ея дыханіе.

— Знаете ли вы… но вы не должны сердиться на меня… когда я вчера вечеромъ пошелъ спать, я положилъ эту руку такъ… какъ-будто вы были рядомъ со мной… и сладко заснулъ.

— Вотъ какъ? это очень мило! — пауза. — Но это вамъ позволяется дѣлать лишь на большомъ разстояніи, а то…

— Вы не думаете, что я дѣйствительно могъ бы это сдѣлать?

— Нѣтъ, я этого не думаю.

— Ну, отъ меня можно ждать, чего угодно, — сказалъ я и обнялъ ее за талію.

— Неужели? — сказала она только.

Меня сердило, оскорбляло даже, что она считаетъ меня черезчуръ скромнымъ; я почувствовалъ себя мужчиной и взялъ ее за руку. Но она молча высвободила ее и отодвинулась отъ меня. Это отняло у меня мужество, мнѣ стало стыдно и я началъ смотрѣть въ окно. Должно-быть, у меня былъ очень жалкій видъ; и какъ я могъ что-то воображать? Если бъ я встрѣтился съ ней въ былые лучшіе дни, тогда другое дѣло, тогда у меня могли бы бытъ на это какія-нибудь основанія. Я чувствовалъ себя очень убитымъ.

— Ну, вотъ видите? — сказала она, — вотъ видите, если я поморщу лобъ, то и этимъ могу васъ выбить изъ сѣдла и смутить васъ, если хоть немножко отодвинуться отъ васъ… Она разсмѣялась, плутовски зажмуривъ глаза, какъ-будто не выносила, чтобъ на нее смотрѣли.

— Нѣтъ, Богъ мой! — воскликнулъ я вдругъ, — теперь вы сами кое въ чемъ убѣдитесь! — и съ этими словами я обнялъ ее за плечи.

Я чувствовалъ себя оскорбленнымъ.

Дѣвчонка, кажется, совсѣмъ разсудокъ потеряла! Что, она считаетъ меня за неопытнаго? Ха, Ну, тогда я ей… Въ этомъ отношеніи я никому не уступлю. Вотъ чертовка! Если дѣло дошло до этого, то…

Она сидѣла спокойно, глаза у нея все еще были закрыты; никто изъ насъ не говорилъ. Я крѣпко обнялъ ее, я жадно прижалъ ея тѣло къ своей груди, а она не говорила ни слова.

Слышно было, какъ стучали наши сердца; стукъ этотъ казался отдаленнымъ топотомъ. Я поцѣловалъ ее.

Я больше не владѣлъ собой, говорилъ глупости, надъ которыми она смѣялась, нашоптывалъ ей ласкательныя имена, гладилъ ее по щекамъ, цѣловалъ ее много, много разъ. Я разстегнулъ нѣсколько пуговицъ ея платья и увидѣлъ ея грудь, бѣлую, круглую грудь, просвѣчивающуюся черезъ рубашку.

— Мнѣ можно взглянуть! — говорю я и стараюсь дальше разстегнуть. Но я черезчуръ возбужденъ и никакъ не могу справиться съ нижними пуговицами на таліи, гдѣ платье такъ узко. — Пожалуйста., могу я взглянуть… ну, хоть немножко…

Медленно и нѣжно она обнимаетъ мою шею. Ея горячее дыханіе обжигаетъ мое лицо, а другой рукой она сама начинаетъ разстегивать пуговицы одну за другой. Она смѣется смущенно короткимъ смѣхомъ и все время посматриваетъ на меня, замѣчаю ли я ея страхъ. Она развязываетъ тесемки, разстегиваетъ корсетъ, она полна восторга и вмѣстѣ съ тѣмъ страха. А я провожу своей грубой рукой по всѣмъ этимъ тесемкамъ и пуговицамъ. Чтобъ отвлечь вниманіе отъ происходящаго, она гладитъ меня лѣвой рукой по плечу и говоритъ:

— Сколько у васъ здѣсь волосъ!.

— Да, — отвѣчаю я и стараюсь поцѣловать ея грудь. Въ эту минуту она лежитъ съ разстегнутымъ платьемъ, но вдругъ спохватывается, какъ-будто дѣло зашло черезчуръ далеко, и старается немного выпрямиться. Чтобы скрыть свое смущеніе, она, опять начинаетъ говорить о выпавшихъ моихъ волосахъ.

— Почему у васъ такъ лѣзутъ волосы?

— Я не знаю.

— О, вы, вѣроятно, много пьете? или пожалуй… фу, я не могу даже этого сказать… Какъ вамъ не стыдно! Нѣтъ, я отъ васъ этого не ожидала.

— Такъ молоды и теряете волосы! Ну, теперь разскажите мнѣ что-нибудь про вашу жизнь. Я убѣждена, что это должно быть нѣчто ужасное. Но только чистую правду — я сейчасъ же увижу по вашимъ глазамъ малѣйшую ложь! Ну, разсказывайте!

— Да, но прежде всего могу я поцѣловать вашу грудь?

— Вы съ ума сошли! Ну, начинайте, разсказывайте же.

— Нѣтъ, милая, дорогая… Прежде позвольте!..

— Нѣтъ, нѣтъ, ни сейчасъ…. можетъ-быть, потомъ… Сперва я хочу услыхать, что вы за человѣкъ. Ахъ, я убѣждена, что это должно быть ужасно.

Меня мучило, что она думаетъ обо мнѣ самое дурное; я боялся оттолкнуть ее отъ себя, я не хотѣлъ выносить ея подозрѣній. Я хотѣлъ очиститься въ ея глазахъ, показать себя достойнымъ ея, доказать ей, что она имѣетъ дѣло чуть ли не съ ангеломъ.

И я началъ говорить ей все, говорить одну только правду. Я не изображалъ свою жизнь хуже, чѣмъ она есть; я совсѣмъ не намѣревался возбудить ея состраданіе. Я сознался даже въ кражѣ пяти кронъ.

Она сидѣла и слушала меня, широко раскрывъ ротъ, блѣдная, испуганная, съ смертельнымъ ужасомъ въ блестящихъ глазахъ. Я хотѣлъ сгладить печальное впечатлѣніе отъ своего разсказа, я поднялся и сказалъ:

— Но теперь все это прошло! — сказалъ я, — ни о чемъ подобномъ теперь не можетъ быть и рѣчи…

Тѣмъ не менѣе она была ошеломлена… — Боже сохрани, — сказала она и замолчала.

Она уже не разъ шептала въ продолженіе моего разсказа:- Боже сохрани.

Я началъ шутить, щекотать ее и притянулъ ее къ себѣ на грудь.

Она уже застегнула свое платье; это разсердило меня, это даже оскорбило меня. И зачѣмъ она застегнула свое платье… Развѣ этимъ я могъ пасть въ ея глазахъ теперь, когда не моя вина, что у меня вылѣзаютъ волосы. Что же, развѣ было бы лучше если бъ я былъ распутнымъ человѣкомъ? Нѣтъ, безъ глупостей. На то и шелъ… А если только въ этомъ дѣло, то тогда… Я опрокинулъ, ее, опрокинулъ ее на софу.

— Нѣтъ, послушайте… — Что вы хотите — спросила она

— Что я хочу?

Гм… — она спрашиваетъ, что я хочу. Я хочу покончить съ этимъ безъ всякихъ разсужденій. Не въ моихъ правилахъ издалека вести дѣло. Меня не испугаешь и не смутишь, если нахмуришь брови. Нѣтъ, нѣтъ, истинная правда. Я никогда еще не выходилъ изъ такого приключенія, не достигнувъ цѣли.

— Нѣтъ!.. нѣтъ, но вѣдь?..

— Да, — возразилъ я, — это въ моихъ намѣреніяхъ!

— Нѣтъ, послушайте! — закричала она. И тутъ же она прибавила оскорбительныя слова:- Я сомнѣваюсь… въ своемъ ли вы умѣ! Вѣдь, вы сумасшедшій!

Невольно я остановился и сказалъ: — Вы не серьезно это говорите?

— Нѣтъ, клянусь Богомъ, у васъ такой странный видъ! И въ то утро, когда вы меня преслѣдовали, вы не были пьяны?

— Нѣтъ. Тогда я даже не былъ голоденъ; я только что поѣлъ…

— Тѣмъ хуже.

— Было бы лучше, если бы я былъ тогда пьянъ?

— Да… я все боюсь! Но, ради Бога, пустите меня!

Нѣтъ, я не отпущу ее. И что это за глупая болтовня только въ такой поздній часъ въ софѣ! Долой одежду! Какія глупыя разсужденія въ такую минуту, какъ-будто я не знаю, что все это дѣлается изъ-за стыдливости. Я не настолько неопытенъ. Лежать смирно, безъ глупостей. Да здравствуетъ страна и король!