Валерий Еремеев - Тремориада

– Нет, – ответил Аркаша. – А что весь грязный-то такой? Документы… – Так в лужу упал, – сказал Аркаша, доставая па-спорт. Милиционер открыл документ и буркнул: – Угу, гражданин Тараськин в луже купается – быть дождю… Проедем в отделение. – Это зачем? – спросил Аркаша. – Для выяснения личности, – ответил милиционер, забравший паспорт. А второй спросил у Аркаши: – Наркоман? В отделении Тараськина отвели в кабинет, где велели выложить всё из карманов. И, как только он это сделал, в дверях появился какой-то лейтенант, радостно объявив-ший: – Началось. Аркашу тут же вывели из кабинета и отвели в курилку, сказав: – Жди, кури, только стены не обтирай. А то мыть за собой будешь. Аркаша был некурящим. Да и коль курил бы, все равно всё содержимое карманов осталось в кабинете. В общем, оставалось только не обтирать стены да ждать. А когда ему это надоело, он, пройдя по пустынному коридору, посту-чался в дверь кабинета, из которого его вывели. Дверь ока-залась заперта. Аркаша вернулся в курилку – ждать. Затем вновь прошёлся по коридору. Увидел приоткрытую дверь. Заглянул. Сидящий за столом мужчина в штатском, лишь на секунду оторвав глаза от бумаг, сказал: – Ждите, вас позовут. И Аркаша ждал дальше. Часов в одиннадцать вечера он спустился на первый этаж к дежурному. – Ждите, вас позовут, – сказал и тот. Позвали Аркашу в первом часу ночи. И уж в час, сфо-тографированный, со снятыми отпечатками пальцев, Тараськин был отпущен на все четыре стороны. Начало чего объявил тот лейтенант, Тараськин так и не понял. 3.После увольнения Аркашки терпение Ольги иссякло. – Нам надо пожить отдельно… какое-то время, – сказала она. – Каждый наедине с собою. Всё хорошенько обдумаем. Вместе у нас как-то не выходит. – Вместе хорошо на ассамблее всё обдумывают деле-гаты, – хлопал наивными глазами Аркаша. – У них крес-ла одноместные. А у нас – кровать здоровенная, чего тут обдумывать-то. Аркаша попытался ухватить жену за талию, но та, шлёпнув его по рукам, сказала: – Поэтому-то нам и надо пожить отдельно. Я еду к маме. Собрав вещи, Ольга поцеловала Тараськина в щёку и, пообещав позвонить, ушла. “Да-а, – вздохнул Аркаша. – Похоже, нездоровая ерунда выходит с этой Звездой…” Время уж к ночи шло, а сосед за стеной, Серёга, какого-то чёрта врубил музыку. Он был старше Аркаши на девять лет. Отношения их были добрососедскими. Жил тот тихо-мирно, с женой и трёхлетним сыном. И то, что он в 23:30 давал стране угля, было событием нетипичным. “Донбасс за стеной! Очень кстати…” – подумал Арка-ша, и отправился к соседу. – Я на кочерге, – улыбаясь во все зубы, заявил Серёга, открыв дверь. – Заходи. – А я слышу, уголь раздают, – сказал Аркаша, проходя в квартиру соседа. – Какой уголь? – приподнял бровь Серёга. – А-а, ты о кочерге! Да-да, сейчас и тебе угольку отколупну. – “Джин-тоника” я б сейчас выпил, – сказал Аркаша. – От него в желудке свищ образуется, – хмыкнул Се-рёга. – “Джин-тоник” – пойло для самоутверждающихся школьниц, будущих пациенток гастроэнтеролога.

Серёга, произнося это во хмелю, чуть язык не сломал, и даже головой тряхнул, договорив. – Музыку бы сделал потише, поздно, – сказал Ар-каша. – А сколько времени? – Уже полночь близится. – Бр-р-р, ты как злой сказочник! – опять тряхнул го-ловой Серёга. Они прошли в комнату, где у журнального столика, заставленного закусками, сидел в кресле длинноволосый с проседью тип. – В каком полку изволили служить? – спросил он сквозь гитарный скрежет, протягивая руку Аркаше. – С полком как-то без моего изволения всё вышло, – ответил тот, пожимая протянутую руку. – Это Саныч, – представил сосед гостя. – А это – Ар-каша, из-за стенки. – И как оно, в застенках? – спросил Саныч. – Чай, не сахар? – Соль не кофе? – подхватил Серёга. – В застенках музыка не тихо, – ответил Аркаша. – Баба Вера, наверное, уж ментов вызвала. Динамики хрипели о заржавевших стальных зубах. Серё-га уменьшил звук так, что Аркаша перестал разбирать слова. – Блин! Треска. Была одна песня у волка! – возмутил-ся Саныч, назвав Серёгу Трескачёва “Треской”. – Ты бабы Веры не знаешь, – сказал Сергей. – Зато я знаю бабу Надю, двадцати лет, меня вчера перепила. – Баба Вера скандалы закатывает. – Я тоже, – заворчал Саныч. – Баба Вера – профессионал, – сказал Сергей. – За-катывает всё. В банки, истерики, под асфальт. – Стоп! – поднял ладонь Саныч. – Наливай. – Где жена с сыном? – спросил Аркаша, когда они вы-пили и закусили.

– Жена к сестре в Нежен уехала, – ответил Сергей. – А сын у тёщи. – Тоже в хохляндии? – Сам ты в хохляндии. Сын на соседнем районе, на Варничной. А тут и поводов столько. Кореш давний прие-хал. Да вот – сегодня ещё пятая годовщина свадьбы. Тогда, помнится, суббота была. – А я в вербное воскресенье расписался, – припомнил Аркаша. – Ну, за карлико-берёзовые будни, – сказал Саныч, разливая по рюмкам водку. – Точно, карлико-берёзовые будни, – выпив и, хрум-кая солёным огурчиком, проговорил Аркаша. – Моя тоже уехала. К маме. – Да ладно тебе, замечательный будень! – хлопнул Серёга по плечу сидящего рядом на диване Аркашу. – На работу завтра надо? – Нет, – вздохнул Аркаша. – Видишь, как всё замечательно! – Трескачёв потянул-ся к бутылке. – Грех не напиться. А то от тебя и спиртным-то никогда не пахло. – Напиться надо, – кивнул головой Саныч. – Что ты знаешь о себе и об этом мире, если никогда по-настоящему не нажирался! – Недели две кряду, – усмехнулся Серёга, наполнив рюмки. – Ну, уж хотя бы! – сказал Саныч, и они выпили. – Да и ты, Серёга, тут года четыре живёшь, а датым я тебя только на Новый Год и видел, – сказал Аркаша. – Да, сейчас, это вам не тогда, – проговорил Треска-чёв. – Помнишь, Саныч, времена былые? – Славные времена, нынче таких не бывает, – кивнул тот, цепляя вилкой нарезанную селёдку. – Сколько было выпито… – мечтательно проговорил Серёга. Саныч усмехнулся:

– Директор завода “Кристалл” уж давно должен вы-звать меня к себе на ковровую дорожку, чтоб приколоть к моей печени орден. – Я всё ж никак не припомню, как выглядел Славный, – проговорил Серёга, возвращаясь, видать, к прерванному Аркашей разговору. – Значит, это он был, когда я уехал, а Иннокентий у тебя остался? – Да, они у меня в Североморске ещё дня три гуде-ли. Один с Мурманска, – как всегда настаивающий, что центр вселенной находится в его городе, Саныч сделал нарочито неверное ударение. – Другой с твоего “Проще-лыгино”. – С какого моего? – Ах, извините, вы ж теперь и сами мурманчанин. – Давно это было, – вздохнул Сергей. – Всё как-то пе-ремешалось. Раньше жизнь как у кочевника была, из одной компании в другую и – обратно. Славного вроде помню, а вроде и нет. – Тут помню, там не помню. У всех брожение было. Наливай, – проворчал Саныч. – Прикинь, – сказал Аркаше Серёга, разливая водку. – Осенью от Саныча друг уходил. Во дворе на первом снегу поскользнулся, затылком об арматуру, и – на тот свет. При-чём и не так, чтоб пьяный. – Судьба, – проговорил Аркаша, и подумал: “Ну, и как тут к Звезде не прислушаться. Сколько таких арматур я уже избежал?..” Они выпили. Саныч достал сигарету и сказал, поды-маясь с кресла: – Сколько лет прошло, а всё привыкнуть не могу, что ты курить бросил. И это правильно, сигарета убивает. – Как тогда ещё, от тебя вернувшись, к Иннокентию зарулил, так и бросил, – усмехнулся Серёга. – У него так укурился, что и с табаком завязал. – Помню, – хохотнул Саныч. – Как ты в подвал про-валился, да крыс потом гонял; надеюсь, не воображаемых.

Вижу буквально название рок-фестиваля: “Наркотики против табака”. – Прям как “Хищник против Чужого”, – сказал Ар-каша. – Ну, да. Это предыдущий фестиваль, – кивнул Саныч и вышел с сигаретой на кухню, закрыв за собой дверь. Они пили до утра. Наливали неспешно и, не чокаясь, опрокидывали рюмки. То шумно выдыхали, то крякали с удовольствия, а то и молча хлебушком занюхивали. Заку-сывали и много разговаривали. Хорошо захмелели, да на этой волне и замерли, с гребня не соскальзывая. – А Макс, инвалид, ты о нем чего-нибудь слышал? – спросил Саныч Трескачёва. – Нет, – ответил тот. – Я как в Мурманск перебрался, так и не слышал о нём ничего. Да и друзья мы были такие, привет – пока – наливай. – Макс-то от взрыва пострадал. Дело случайное, – сказал Саныч. – А сколько по синьке да наркоте загну-лось… Жуть! Как на войне. – Война – дело молодых, – сказал Серёга. – А если её для них не придумывают – молодёжь сама находит способ, как убиться, – высказал Саныч. – Ерунда это, – сказал Серёга. – Война для каждого по-коления находится. Просто юность безрассудна, и это стано-вится ясно и самому, когда она проходит. Ну, типа как сумас-шедший никогда не поверит в своё безумие, пока он болен. – Чего-то вы совсем краски сгустили, – проговорил Аркаша. – А алкоголь-то причём? Все пьют и ничего. – Угу, – мотнул распущенной шевелюрой Саныч, при-нимаясь разливать по рюмкам. – И ничего. Выпив и закусив, Сергей сказал: – Меня не оставляет извечный русский вопрос. – Кто виноват? Что делать? – Аркаша говорил, заню-хивая огурчиком. – Меня интересует: на хрена козе баян? – пояснил Сергей.