Валерий Еремеев - Тремориада

Волосатый тип не был здоровяком. Но оказался таким тяжёлым, что миниатюрная Кристина просто вымоталась, пока перетащила его в квартиру. Точней – переволокла, как невнятно бубнящий мешок с картошкой. Оставив его лежать в коридоре квартиры, пропахшей пепельницей и перегаром, она хотела, было, уйти. Но любопытство за-держало её. В конце концов, врага хорошо бы знать по-лучше. Ночью слышались голоса, тут мог оказаться ещё кто-то спящий. Кристина заглянула в комнату. Бардак, и – никого. Прошла на кухню – то же самое. Вернувшись через комнату, подошла к спальне. Толкнула дверь. И там никого. Скомканная простыня на кровати, одеяло на полу и пара валяющихся пустых пивных банок. Кристина взяла одеяло и, вернувшись к телу, накрыла соседушку. Затем вы-шла из квартиры, прикрыв за собой дверь. 2.Саныч проснулся от холода. Вроде, был укрыт одея-лом с головой, но… Лежал-то он на полу. “Ой, – улыбнулся Саныч. – Малыш упал с кроватки”.Он, щурясь, высунул нос из-под одеяла. Улыбка со-шла. Это была прихожая. “Ой, а малыш ходит во сне, – мятая физиономия вновь озарилась идиотской улыбкой. – В туалет бегал мальчик наш. Правильно, хорошие мальчики в кроватки не писают. А на обратном пути уснул”. Саныч вдруг завертел головой. “Ведь на обратном же?..”Он сел, ощупал одеяло и закутался в него поплотней. “Ух, чего ж было-то?” Не у всех русских первый вопрос “кто виноват?” Мно-гие сначала пытаются, сообразить “ух, чего ж было-то?” А потом… уже да – потом – “что делать?” Бухло навряд ли оставалось. Денег не было точно. А похмелиться надо было обязательно. Это сейчас похмельные хихоньки. Минут через пять их сменит депресняк. И станет хреново. Богатые богатеют. Бедные беднеют. А алкаши пьяне-ют и болеют, пьянеют и болеют. Эти слова, замкнувшись в круг, катятся колесом по наклонной. Вспомнив такой свой вывод, Саныч помрачнел. Закутанный в одеяло, он осто-рожно поднялся на ноги. В его голове была воздвигнута не-надёжная хрустальная конструкция, готовая в любой миг обрушиться и разбиться вдребезги. Только плавные движе-ния. Или же звон бьющегося хрусталя пронзит его голову. Саныч прошёл на кухню. На столе грязная посуда. В раковине – тоже. Он открыл створку навесного шкафчика, достать кружку, и увидел там наполовину налитый стакан. Наверняка – водки! Ну, не прикрывают стакан воды гор-бушкой чёрного хлеба. Саныч всё же взял сначала кружку. Налил воды и жад-но выпил. Первые глотки были восхитительны, последние же – отвратительны. Ему почудился привкус старых слиз-ких труб. Саныч сморщился. – Фу-у. Нужно было избавиться от привкуса воды. А то ж и водка не полезет. Открыл холодильник. Растительное мас-ло не пойдёт, от него и без похмелья стошнит. А вот по-ловинка морковки – самое то. К тому же, больше в холо-дильнике ничего не было. Почистив и промыв морковь под струёй воды, отрезал кусочек, закинул в рот. Привкус грязных труб сразу исчез. – Хороша витаминка! Дожевав, отрезал ещё кусочек, – на закуску, и достал из шкафа стакан. Убрав с него горбушку, осторожно поню-хал. В нос ударил запах спирта. Саныча аж передёрнуло. – У-ух, гадость! Решил в стопку не отливать. Руки не то, чтоб ходуном ходили, но и тверды не были. А пролить никак нельзя. Саныч открыл холодную воду. Выдохнул. И сделал пару осторожных глотков из стакана. Затем сразу прильнул губами к крану и с жадностью выпил воды. После закинул морковку в рот и, лишь захрустев, понял – провалилась. Не стошнит. Через пару минут Саныч ещё разок приложился к ста-кану, оставив водки на два пальца. Жизнь налаживалась. На вопрос “что делать?” ответ нашёлся. А, вот, что было вчера?.. Намедни Саныч пьянствовал с Пашей. Прощелыгой сорока четырёх лет. Их с неделю назад обоих уволили за синьку с работы, где Саныч провкалывал полтора месяца разнорабочим. – И пошли бы все они на хер! – восклицал Паша, пропивая Саныча расчётные. Его ж деньги забрала сестра – ведьма, а не баба. Он потрясал пальцем с чёрной окан-товкой на ногте. – Ведь на нас всё держалось! Ну, выпивали мы, да. Но мы ж и работали! А кто теперь за эти копейки горбатиться будет? Паша говорил и говорил. Одно и то же, по кругу. Его пластинка всегда заедала, когда он пьянел. Причём, пока они работали, пластинка была практически та же самая: “Тут на нас всё держится. Одни мы работаем. Кто ещё будет тут вкалывать за копейки?” И переменить тему было невозможно. Вчера к вечеру Пашу опять заклинило. И Саныч еле выпроводил его, сказав, что ложится спать. Деньги закон-чились, а в бутылке оставалось всего на пару стопок. Остав-шись один, Саныч уселся перед телевизором и в течение часа допил водку. Он планировал выспаться. Завтра днём переболеть похмелье. А вечером Саша должен вернуть долг. Саша, он какой-то правильный. И всё у него по жизни складывалось правильно. Любил выпить, но в конкретные запои не уходил. В редкие случаи – дня по три. И, когда Саныч стал всё больше и больше выпадать из жизни на кочерге, Саша начал словно избегать его. Будто боясь заразиться. Нет, он не выказывал и тени неприязни. Живо интересовался: как дела? Приветли-во здоровался при случайной встрече. Внешне всё было по-прежнему. Да только в гости заходить перестал и к себе не звал. А тут, получив расчётные, Саныч с Пашей шли в ма-газин тариться, да повстречали Сашу. Тот как обычно по-интересовался делами. Саныч рассказал вкратце. И что уволили, и про расчётные, и что уже идут отметить это дело. Предложил Саше присоединиться. Но тот отказался, сказав: надо срочно чинить “тачку”. И тут же попросил у Саши денег в долг. Пять тысяч на недельку. А Саныч был не против – целее будут. Он даже подозревал, что правильный Саша и берёт-то у него деньги лишь с целью сохранить их. И это его где-то даже уязвляло. Но предлог был достойный. Выходило, что Саныч делает одолжение. А может, так оно на самом деле и было. И вот с неделю уж прошло. Саныч запутался в числах. Но где-то так. Выспавшись, собирался точно определить по ТВ-программе. И, как похмелье отпустит, идти к Саше. Предстояло затариться едой, кое-какую копейку за квар-тиру заплатить. А то приставы уже приходили, грозили имущество описать. “Надо хоть пару тысяч на это потратить”, – думал Са-ныч, ложась спать. Он вроде даже спал уже, когда позвонили в дверь. Это был Паша. Ведьма-сестра дала ему немного его же, блин, денег. Он принёс 0,5 водки и полторашку пива. Закусь Паша не признавал. Известное ж дело – закуска градус крадёт. Гость протрезвел, пока гулял, и пластинку свою не включал. Когда пиво допили, Паша вспомнил одну старую песню. – Ваши поют, – сказал он. – Металюги. Про палачей. У меня сосед раньше, помнится, как врубит – весь дом на ушах. – Момент! – Саныч сделал солидное лицо и, поднявшись из-за стола-табуретки, отрыл в закромах квар-тиры кассету. У него сохранилась кассетная аппаратура. Раритет. Саныч мотнул кассету. Послушал. Мотнул. И наконец включил, прибавив громкость, песню “Палачи” группы “Мастер”. Эта песня последнее, что удалось вспомнить Санычу. Когда Паша ушёл? Чёрт знает. Когда водку в стакан отлил? Без понятия. Саныч наконец почувствовал себя бодрячком. Вод-ка вернула организм к жизни. Он не чувствовал себя под хмельком. Выпив – почувствовал себя почти здоровым, трезвым человеком. И поспешил бриться-мыться. Но – не моча волос. Они б сохли дольше, чем действует водка. Из ванны вышел на вид бодрячком. Но внутри уже за-ворочалось что-то. И Саныч успокоил это “что-то”, допив водку. Затем отобрал в пепельнице самый смачный хаба-рик. Секунду поколебавшись, всё ж закурил. От курева с бодуна практически всегда становилось паршиво, будто и не похмелялся вовсе. Но не на этот раз. Поплыть голова поплыла, но мутить не стало. Через весь город Саныч дотопал до Сашиного дома. Денег на телефоне не было. Позавчера он спьяну звонил в Москву, Лёлику. И о чём-то говорил, пока не закончились деньги, с приятелем, которого внешне помнил уже смут-но. Теперь пришлось тащиться наобум. Как назло светило солнце. Градус из крови быстро выходил через пот. Он вы-ступил на лбу, спине, подмышками… Да везде! И тут ещё Саши дома не оказалось. Саныч впервые увидел барыш-ню, с которой тот жил уж год. Смешная, курносая девчон-ка пролепетала, что Саша в гараже. Саныч поволокся в гараж, надеясь, что приятель действительно там. Он шёл и ругал себя за то, что не догадался попросить барышню позвонить ненаглядному. Теперь же оставалось только на-деяться. Силы покидали Саныча. Он шёл, стирая ладонью пот со лба, представляя, как купит холодного пива. О, нет! Он спешить не будет. Он найдёт непременно холодное. Запотевшая бутылка. Пробка отлетает. “Т-с-с-с”. Ши-пит пена. Он подносит горлышко к губам и, о небо! Бо-жественный напиток попадает в пересохший рот. Протекая, покалывает глотку и смывает внутри всю похмельную дрянь. Организм тут же расцветает. Словно поникший от засухи цветок вдруг подымается, политый, распуская ле-пестки. Жгучее солнце, перестав палить, осветит мир, на-полненный яркими красками. Запоют птицы, исчезнут злые, недоброжелательные прохожие. Их сменят привет-ливые лица горожан. Саныч шёл не просто за деньгами, он шёл за чудом. И сердце, томясь, трепетало. Если пойдёт что-то не так, он просто умрёт от крушения мечты. Впереди возникла девушка в короткой юбчонке с фи-гурой манекенщицы. Навстречу никто не шёл, так что ни-что не мешало Санычу рассматривать её ноги сзади. Саныч даже поймал себя на том, что немного склонил голову, чтоб понизить угол зрения. В этот самый момент в рот ему за-летела мошка. – Тфу! Тфу! – стал отплёвываться Саныч. Точнее, как бы отплёвываться – слюней-то не было. Рот совершенно пересох. Ощущение мерзкой мошки, буквально – малень-кой мухи во рту было столь гадостным, что Саныч испугался – его стошнит. А мошка пристала к губе, словно на клею. – Тфу! Тфу! – Теперь паразитка приклеилась к языку. – Тфу! Тфу! – Всё же удалось сплюнуть мошку. Он и злился, и стыдился, и где-то даже посмеивался над со-бой. Саша оказался-таки в гараже. Как раз собирался ухо-дить. Они дошли до банкомата и приятель с едва уловимой досадой вернул пять тысяч. “Всё! – подумал Саныч. – Пивка. Затем тарюсь едой. И никакого Паши и тому подобного”. 3.Саныч откинулся на спинку дивана. Перед ним стояла табуретка. На ней – тарелка с порубленной колбасой и 0,5 водки. Тихо работал телевизор. Из открытой форточки до-носилось пение птиц.