Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Он назвал свою речь «Сухожилия мира». Но многие восприняли ее как речовку. Реакция была незамедлительной и неблагосклонной. Старейший политический еженедельный журнал Nation, придерживающийся умеренно левых взглядов, заявил, что Черчилль «подлил значительное количество яда в ухудшающиеся отношения между Россией и западными державами», добавив, что Трумэн поступил «неуместно», предоставив Черчиллю площадку для выступления. The Wall Street Journal, повторяя популярную в начале десятилетия изоляционистскую молитву, отвергла черчиллевский призыв к англоговорящему альянсу, заявив, что «Соединенные Штаты не желают альянсов или того, что имеет сходство с альянсом, ни с какими государствами». The New York Times отметила, что выступление «удостоилось особенно громких аплодисментов, когда речь шла об обязанности этой страны избежать новой мировой войны, но предложение «братского союза» вызвало умеренные аплодисменты». На самом деле установленная в зале кинокамера Paramount зафиксировала момент, когда Гарри Трумэн бурно аплодировал Черчиллю в тех местах, которые вызвали наибольшую полемику. Черчилль провозгласил себя «атлантистом», в духе Уолтера Липпмана, и Трумэну это понравилось[2283].

Сталину не понравилось, и его реакция была незамедлительной. В интервью «Правде» он заявил, что призыв Черчилля к созданию союза англоязычных стран делает его не меньшим расистом, чем Гитлер, и таким же «поджигателем войны». Противопоставляя англо-американский мир остальному миру, заявил Сталин, «господин Черчилль… предъявляет народам, не говорящим на английском языке, своего рода ультиматум – признайте [англо-американское] превосходство над вами, добровольно, и все будет в порядке – в противном случае война неизбежна». Маршал был прав, и это понимали французы, которые два года пытались наладить отношения с Москвой (де Голль уже давно предсказывал, что Франция и Россия станут двумя сильными державами послевоенной Европы). Трумэн сдержанно прокомментировал выступление Черчилля. Когда репортеры в Фултоне спросили, ознакомился ли он заранее с содержанием речи, он ответил отрицательно. «К нашему облегчению, – позже написал Клиффорд, – Черчилль… не опроверг [слова президента]». Для того чтобы успокоить галерку, Трумэн запретил заместителю Государственного секретаря Дину Ачесону присутствовать на приеме в честь Черчилля в Нью-Йорке. «Длинная телеграмма» Кеннана, полученная двумя неделями ранее, подготовила почву для пересмотра внешнеполитического курса Соединенных Штатов, необходимый процесс, по мнению Дина Ачесона, хотя и идущий слишком медленно. Выступление Черчилля было эмоциональным, в отличие от подробного сообщения Кеннана, изложенного в характерной для юристов манере, но, по сути, они имели много общего. Эти недели ознаменовали начало новой эпохи[2284].

Холодная война, как ее скоро назовут, началась раньше, чем закончилась Вторая мировая война, но достаточно скоро – от Москвы до Лондона и Вашингтона и во всем мире – стали считать, что она была объявлена 5 марта 1946 года, гражданином мира без портфеля, в Фултоне, штат Миссури. В тот месяц Трумэн отправил Аверелла Гарримана – который всего несколько недель назад вернулся из Москвы, надеясь уйти с правительственной службы, – в Лондон в качестве посла при Сент-Джеймсском дворе. Сталин не вывел советские войска из Иранского Азербайджана, как обещал, – обстоятельство, по мнению Трумэна, которое «могло привести к войне». «Я хочу, – сказал Трумэн Гарриману, – чтобы в Лондоне был человек, которому я могу доверять». Спустя несколько недель Сталин вывел войска из Ирана, но в том году русские сбили британский самолет, который вышел за пределы одного из трех западных воздушных коридоров, следуя в Берлин. Военные костры прикрыли валежником, но в английском фольклоре такой костер самый жаркий. На протяжении более сорока лет со дня Фултонской речи Черчилля все понимали, что холодная война в любой момент может превратиться в горячую войну из-за слабоволия, геополитического перенапряжения или серии следующих друг за другом чрезвычайно неудачных событий. Черчилль покидал Фултон в полной уверенности, что мир гарантирован до тех пор, пока Америка сохраняет монополию на ядерное оружие. Его не могла гарантировать вооруженная ядерным оружием Британия, поскольку конгресс Соединенных Штатов принял в 1946 году закон Макмагона, запрещающий передачу атомной информации кому бы то ни было, включая и Великобританию, то есть аннулировал джентльменское соглашение Черчилля с Рузвельтом относительно атомных бомб. Впредь Вашингтон не будет делиться атомными секретами с Лондоном. Гарриман считал закон «позорным», учитывая, что во время войны Великобритания «давала нам все, что у нее было… Теперь конгресс Соединенных Штатов заявил, что незаконно даже делиться информацией с британцами»[2285].

Через семь недель после подписания Трумэном закона Макмагона, 19 сентября 1946 года, Черчилль, выступая в Цюрихе, сказал: «Атомная бомба пока находится в руках только одного государства, которое, мы знаем, никогда не использует ее, если этого не потребует дело свободы и справедливости. Но может случиться так, что через несколько лет это ужасное оружие уничтожения получит распространение и катастрофа, которая случится, если несколько враждующих государств используют ее друг против друга, не только положит конец всему, что мы называем цивилизацией, но, возможно, уничтожит земной шар»[2286].

Он поехал в Цюрих не для того, чтобы выражать эмоции по поводу возможной гибели Европы в ядерный век, а для того, чтобы предложить защиту. Он объяснил собравшимся в зале, что прошедшая война велась для того, чтобы предотвратить возврат Темных веков[2287] и «всей их жестокости и убожества», но предупредил, что «они еще могут вернуться».

А затем сказал: «Но есть спасительное средство, которое, если применить его повсеместно и без принуждения, как по волшебству преобразит картину и за несколько лет сделает всю Европу или большую ее часть такой же свободной и процветающей, какой сегодня является Швейцария. Что же это за действенное средство?.. То, что я сейчас скажу, наверняка удивит вас. Первым шагом к воссозданию европейской семьи наций должно стать сотрудничество между Францией и Германией. Только так Франция сможет вернуть себе моральное лидерство в Европе. Возрождение Европы невозможно без духовно сильных Франции и Германии. При правильном подходе к делу будущие Соединенные Штаты Европы будут иметь такое устройство, при котором благосостояние каждой отдельно взятой страны утратит первостепенное значение»[2288].

Фултонская речь отметила послевоенное обновление его давнего видения особых англо-американских отношений. Выступление в Цюрихе в 1946 году ознаменовало начало его активной кампании за объединенную Европу, которая будет включать Германию, но не обязательно Британию. С тех пор историки пытаются разгадать кажущийся парадокс черчиллевского желания, чтобы Британия входила, но на самом деле не входила в объединенную Европу. Джок Колвилл, слушавший рассуждения Черчилля об объединенной Европе на протяжении всей войны, ухватил суть вопроса: Старик стремился к такой стабильности в Европе, при которой Королевский военно-морской флот (который, как он считал, вернет себе прежнюю роль в глобальной политике после войны) сможет скитаться по морям, не беспокоясь, что дома может случиться беда. Объединенная Европа, по Черчиллю, означала огромные возможности для Англии. Выступая по радио в марте 1943 года, он призвал создать Совет Европы и упомянул «Соединенные Штаты Европы» в ноябре 1945 года, выступая в Брюсселе. Он стремился к такому устройству не только потому, что хотел создать франко-германский бастион против советской угрозы, но и для того, чтобы примирить интересы Франции и Германии, чтобы у них больше не возникло причин воевать между собой. Это выгодно и Европе, и Англии. Черчилль считал, что сильная Франция, существующая в гармонии с восстановленной Германией, когда-нибудь – если не вмешается время и русские – создаст такой буфер. В конце 1946 года не было государств, которые вместе или по отдельности могли служить защитным валом между Россией и Британией. Германия была побеждена, поделена на части и уменьшилась в размерах. Во Франции еще нетвердо державшаяся на ногах Четвертая республика громила все связанное с Виши, а в Индокитае вела войну против Хо Ши Мина и Вьетминя, год назад объявившего о создании независимой Демократической Республики. Сближение с Германией не стояло первым пунктом в повестке дня Франции.