Любовь, опять любовь - Дорис Лессинг

Музей открыли в прошлом году, занимает он дом, в котором, как полагают, Жюли давала уроки. Нельзя сказать, что дом отличается от соседних. Они увидели, что чья-то рука повернула табличку за дверным стеклом стороной с надписью «ОТКРЫТО» наружу. Остальные, очевидно, вернулись, обнаружив музей закрытым. Дверь большая, стеклянная в стальной раме, вмонтирована в толстенную стену старого дома, ведет в обширное помещение первого этажа. В десятке стеклянных витрин демонстрируются тщательно отобранные и систематизированные экспонаты. В одной — художественные кисти, мелки, угольки, незавершенные наброски, метроном, ноты. В другой — желтый шелковый платок, заношенные перчатки из черной ткани. Перчатки как будто лишь недавно соскользнули с маленьких ручек Жюли. Сара услышала, как Стивен украдкой вздохнул. Она покосилась на спутника — мертвенно — бледен Стивен. Перчатки для него живы, дышат Жюли, ее бедностью, ее смелостью, стремлением приспособиться к жизни. Экспонируются ее дневники, письма — главным образом, посвященные переписке нот или позированию для портретов. Писем к матери не сохранилось. Возможно, они сгорели в пылающей лаве вулкана Пеле. Ни одного письма, адресованного Реми, хотя эти письма, скорее всего, сохранились. Письма от Поля и от Реми собраны стопками, готовы к тому, чтобы ими занялись биографы. Письма Поля длинные, отчаянные, затуманенные любовью; письма Реми длинные, ясные и продуманные, но страстные. Филипп, похоже, писем не писал. К чему, ведь они виделись почти ежедневно.

Стены покрыты рисунками и акварелями Жюли. Автопортреты, пейзаж с домом, интерьер ее жилища. Себя она изображала совершенно беспристрастно, без лести, иной раз карикатурно. Вот, к примеру, надутая ощущением собственной значимости госпожа учительница, собравшаяся на уроки в какой-нибудь зажиточный дом, вроде этого, в котором теперь музей. А вот Жюли изобразила себя служанкой-негритянкой в просторной цветной юбке, блузе с оборочками и бандане.

А вот та самая аравитянка под прозрачной вуалью, глаза которой проникли в душу Стивена; та, которую Сара встретила в его имении. Позже, в период Реми, позы ее статичнее, руки часто сложены на коленях, подчеркнута мягкая женственность, готовность к самоотдаче; трогательно обнажены плечи, грудь спрятана в кружевах. Рисунок голой вакханки размещен в сторонке, не бросается в глаза, как будто устроители решили, что из песни слова не выкинешь, но лучше спустить это слово под сурдинку. Живописное наследие Жюли, однако, прорывало рамки музея, ее рисунки и акварели уже украшали почтовые открытки.

Маленькая дочь Жюли, крохотное создание с большими, унаследованными от матери черными глазами, смотрит на посетителей сквозь стекло посвященной ей витрины. Там же представлена кукла; на приколотой к ней карточке рукою Жюли написано: «Sa poupee»[8]. Кукла примитивная, скорее, намек на игрушку; лысую голову перечеркивает шов-шрам, как будто с нее скальп срезали, глаза отсутствуют. Но даже в таком виде кукла оставалась любимой: чумазая, затасканная, обозначающая платье красная тряпица разодрана.

Стивен и Сара плачут, не скрывая слез.

— Никогда я не плачу, — бормочет Сара сердито. — Это всё проклятая музыка ее, проклятущая, проклинающая.

— Время плакать и время смеяться, — отзывается Стивен. — Второго не дождемся. Пошли-ка отсюда.

Вышли на улицу, где музыку то и дело перекрывает рев мотоциклов. Труппа за столиками кафе, под тентами-зонтиками. Для забавы устроили цитатную перекличку, подражая Саре и Стивену.

— Всё, в чем ты нуждаешься — это любовь, — сурово возвестил Билл, после чего все принялись наперебой цитировать известные песни.

— Всё, что надо мне — заснуть, — в тон ему отозвалась Салли, и Ричард пропел тоненьким голоском:

— Заснуть, заснуть, заснуть…

— Ну и голос у тебя, — удивилась Салли.

— Пусть забьются сердца беспокойно! — обратившись к кому-то в верхних этажах, воскликнула Мэри Форд.

— Здесь мы на месте, здесь наше время, — повернулась к Биллу Молли.

— Еще денёк, еще денек в раю, — ответил ей Билл.

— Ты мой единственный соблазн, — сообщил Эндрю не то салфеточнице, не то набору из солонки, перечницы, горчичницы, зубочисток и сувенирных спичек в центре стола и добавил, чуть подумав: — Люблю тебя, любовь. — Он повернулся к Саре, приветственно поднял стакан, еще немножко подумал и повторил то же в адрес Стивена.

— Толкайся и крутись, — призвала Молли Билла.

— Об-ла-ди, об-ла-да… — поддразнил он ее.

— С тобой, только с тобой, — сначала сказала Салли Ричарду, затем пропела ему это, и он тут же ответил:

— Слишком поздно, ушло наше время… Ползут мурашки по спине…

И снова Салли:

— Глянь на меня, приятель мой, дойду ли я одна домой…

Ричард поднял ее руку, поцеловал. Она отняла руку, вздохнула. У обоих на глазах выступили слезы.

— Сказал, что любишь, в доброте сердечной, — это опять Молли и опять Биллу. — Что жадным взглядом смотришь на меня?

— Солнце высоко, колодец далеко. — Билл залился краской, как будто вспыхнул. — Жар донимает, пойду-ка лучше я купаться. — Он вскочил.

— Пойду-ка лучше я купаться, чтоб с вами больше не общаться, — усмехнулась Молли, зло глядя на Билла.

Билл постоял, ожидая, не присоединится ли к нему кто-то еще, однако никто из женщин не двинулся с места. Сэнди, однако, вскочил.

— Я с тобой.

Они зашагали прочь под взрыв женского хохота, злобного и визгливого. Услышав себя, женщины тут же смолкли. Все молчали, вслушиваясь в многослойный гул и грохот городка.

Не принимавший участия в происходящем Генри поднялся.

— Повеселились. До Сары и Стивена нам далеко. — Он возвел очи к небу и запел весьма профессионально: — Отречемся от грешной земли и воззримся в высокое небо… — Сорвав аплодисменты, Генри раскланялся. — Стивен, я ждал вас, как в засаде. Вам следует направиться в кафе. Жан-Пьер приглашает на ланч с американским партнером.

— Это приказ?

— Да, если позволите.

— Что ж… Но только вместе с Сарой.

— Нет уж, отдувайтесь сами, — протестующе подняла она руку.

— Неподчинение! — Стивен подхватил Сару под руку, но Генри тут же схватился за второй локоть Сары.

— Но Сара мне как раз очень нужна.

Стивен отпустил ее.

— Ну, что поделаешь. Иду в кафе.

— Да, только давайте внутри. Там прохладнее.

Стивен вошел в зал, где неистовствовал музыкальный автомат. Он тут же снова появился снаружи в сопровождении Бенджамина. Оба трясли головами и указывали на уши.

— Конфликт отцов и детей, — сказала Салли. — У нынешней молодежи барабанные перепонки из армированного бетона.

— И как они не глохнут… — пожал плечами Стивен, проходя мимо.

Оба исчезли в тихом отеле.

Большинство все же склонялось в пользу купания. Там, где когда-то Жюли и мастер-печатник прогуливались в городском саду, теперь расползлась автостоянка, появились плавательный бассейн и теннисные корты, кафе. Пара чудом уцелевших акаций осеняли тенью площадку для игры в крикет.

Сара и Генри уселись под зонтиком, обсуждая демарш местных жителей. Жан-Пьер принял их депутацию, протестующую против слов, которые, по их мнению, предки их никак не могли произносить. Слов, которые вложила в их уста Сара. Слов, зафиксированных в дневниках Жюли.

— Надо что-то сделать, как-то это затушевать, иначе мы их потеряем. Они нас поддерживают, работают без оплаты, на энтузиазме, во славу своего городка.

Затем на автомобиле направились в театр. Французы работали здесь с Сэнди, прикрепляли кабели к деревьям, развешивали громкоговорители. Перед домом уже установили ряды стульев. Площадку основательно расширили, удалили несколько каштанов и олив. Вокруг стрекотали цикады.

— Акустический эффект, о котором мы в Лондоне и не подозревали, — сказал Генри.

— Жюли ведь сочиняла под этот аккомпанемент срою музыку.

— Может быть, цикады ей и навеяли музыку? Кое-что, во всяком случае.

Сэнди увидел Генри и подошел за указаниями; они отошли, а Сара опустилась на низенькую земляную насыпь под южным дубом, бедным родственником могучих северных великанов. Вернулся Генри, уселся рядом, критически уставился на сцену, которой на следующий день предстояло ожить. Без толковой репетиции. Городские статисты завтра утром соберутся на площади, где им расскажут, как следить за Джорджем Уайтом и повторять его действия; Генри сильно переживал. Сара успокаивала его афоризмами типа: «И тонна беспокойства долг на грош не убавит». Он ответил словами современного хита: «Don't worry, be happy…»

— Сынок вчера по телефону обрадовал. Оба любят эту песню, жена тоже. — Генри неодобрительно сжал губы. — Заботы улягутся, если все пойдет путем, так я считаю.

— Что ж, полностью присоединяюсь.

Скоро подошел автобус с труппой. Сара хотела было вернуться с ним обратно, но Генри запротестовал.