Любовь, опять любовь - Дорис Лессинг

На балконе красовался юный бог: сознающий свою силу, сияющий загорелой плотью, сверкающий темными волосами, Билл стоял среди олеандров, наблюдая за Сарой и ожидая, когда она его заметит. По воле случая она заметила его лишь в последний момент, лишь слегка махнув юноше рукою в знак приветствия. Его рука, поднятая в ее сторону как бы для благословения, бессильно обвисла. Он искренне обиделся.

Сара вошла в свой номер, позвонила Стивену. Он только что проснулся и предложил ей подняться к нему. Она поднялась в его номер. Стивен направился в ванную, а Сара опустилась на маленький пухлый пуфик, обитый домотканым кретоном, в тон старомодным обоям в цветочек, и заказала кофе. Чувствовала она себя легко и свободно, заботы остались в другой стране — в царстве ночи.

Подойдя к наивным веселеньким оконным занавесям, она глянула вниз. Билл с Молли уже сидели за столиком, напротив них — Салли и Ричард. Ей захотелось туда, к ним. Идущий мимо осветитель Сэнди остановился возле Билла, что — то ему сказал и вручил что-то похожее на фотоснимок. Билл рассмеялся громко и раскатисто, смехом, который сам себя хвалит. Никогда не узнать Саре, что там, на развеселившем Билла фото, не понять, почему он так развеселился, но состояние ее подсказывает: никогда не забыть ей этой сцены за столиками. Генри прошагал мимо столиков, поприветствовал собравшихся и направился к музею Жюли Вэрон, на другую сторону площади, к небольшой боковой улочке. Накануне вечером он говорил, что собирается посетить музей. Из лавчонки вышли Бенджамин и Жан-Пьер, направились за Генри. Стивен вышел из ванной, подошел к Саре, остановился рядом, глядя вниз. На Молли, разумеется. Сара и Стивен стояли рядом, наблюдали, как Билл и Молли придуривались, устроив потешную баталию за обладание оставленным Сэнди клочком бумаги.

— Жестоко, — произнес Стивен с ожесточенным бесстрастием.

— Было бы жестоко, если б не было банально, — поправила его Сара.

— Жестоко, — повторил Стивен. — Однако мне начхать на нашу милую Молли.

Думаешь, это из-за тебя, обманщик,Что я просыпаюсь в слезах?О нет! Слишком часто я говорилаНет, нет, нет, совсем, как ты,Полагая, что жизнь — чередаСтрастных рассветов и поцелуев, [5] —

с чувством продекламировала Сара.

— Римская лирика? Но Молли мне не отказывала. Я у нее и не просил ничего. Не отважился. Мне и без нее забот хватает. Ночью, когда не спалось, я чуть было стихи не взялся сочинять.

Сара решила не сообщать Стивену, что процитированные только что вирши родились в ее пылающей голове в то же время, тою же злосчастной ночью.

Не то муниципальная служба, не то администрация кафе выбрала этот момент, чтобы вскрыть жестянку с консервированной музыкой, грянувшей из кроны зонтичной пинии к явному неудовольствию цикад. Музыка трубадурского периода творчества Жюли, иначе говоря — любовные песни. Каждая молекула тела Сары завибрировала в резонанс.

— Захватывает, — вздохнул Стивен. — Поглощает.

— Музыка — источник вдохновения любви.

— Пища любви.

Пары и группы двинулись через площадь к музею Жюли. В их числе Молли и Билл, Ричард и Салли; Генри тоже оказался среди них. Он разговаривал с Жаном-Пьером. А Бенджамин? Сара объяснила Стивену, насколько важно задержать Бенджамина хотя бы на одно представление, но Стивен не видел оснований задерживать американца против его воли.

— Да нет же, не против воли. Вы не понимаете, Стивен. Вас, богатых дядюшек, надо поддерживать в подогретом состоянии, ибо нужны вы все время и приходится думать о будущем.

Они спустились вниз, вышли наружу, в жаркое утро, в вонь и аромат южного городка, в уличный шум, в музыку Жюли. Шагали энергично, смеялись, чтобы себя подбодрить. Так, смеясь, пересекли площадь, глядя навстречу приближающимся Генри и Бенджамину. Под платаном стояли Билл и Молли.

Стивен остановился, как будто у него внезапно отказали ноги. Выглядел он далеко не лучшим образом, не только жалко, но и как-то по-дурацки нелепо. Сара с трудом верила, что крепкий мужчина может так опуститься в столь короткий срок. И мучили ее опасения, что сама она выглядит ненамного лучше.

Она бережно взяла его под руку, подтолкнула, повела.

— «И боги глупеют, впадая в любовь», — процитировал Стивен.

— Кто? Я пас. Но вот вам: «Того, кто любит, не сдержать».

— Байрон, — сразу отозвался он.

— «Порыв любви, как ангел или птица, как чудо иль несдержанная страсть», — весьма сдержанным голосом проговорила Сара, пристально всматриваясь в Бенджамина и в сдерживающего шаг, чтобы не забегать вперед, Генри.

— Браунинг, — определил Стивен.

— Верно, Браунинг.

— «И пуще всего избегай жестокого безумия любви, меда цветов ядовитых и всех безмерных бед»… Но это далеко не мой случай.

— А чей же? — Билл и Молли все ближе. Сара засмеялась. — А когда мой любимый вернется… — произнесла она насмешливо и глянула на Стивена, ожидая от него продолжения.

— Даром что невесом его шаг, — продолжил он пасмурным тоном.

— Мое сердце услышит, забьется…

Генри и Бенджамин стояли перед ними, слушали.

Стивен:

— Даром что и не сердце, а прах…

Сара:

— Прах мой это услышит, забьется…

Подошли Билл и Молли. Теперь на Стивена и Сару смотрели четверо. Билл выглядел школьником-хулиганом, и как школьник на уроке он проворчал неохотно:

— Теннисон.

— Разумеется, Теннисон, — подтвердил Стивен. — Хоть сто лет пролежит в мертвецах…

Билл уставился на Сару и включился:

— Все равно затрепещет, очнется

И распустится в алых цветах[6].

— Изумительная, чудесная ахинея, — сказала Сара сквозь смех. Билл подарил ей чарующую улыбку, показывающую, что он знает причины ее неестественной веселости и ей от души сочувствует.

Бенджамин рассудительно заметил:

— Полагаю, ахинея это или нет, зависит от того, влюблен ты или нет.

— Четкий банковский баланс, — кивнул Стивен и пристально посмотрел на Молли. Та покраснела, засмеялась и отвернулась. — Время ушло, а куда — мы не знаем.

— Нет, мой милый, ни к чему; ни к чему, мой милый, — посерьезнев, выдала Сара.

Бенджамин взял Сару под руку.

— Сара, ваш сообщник Жан-Пьер уговорил меня пропустить сегодняшнюю репетицию. Он любезно предложил показать мне шато несостоявшихся родственников Жюли. Замок этого недостойного молодого человека, бросившего ее.

— Замок Ростанов? Прелестное местечко. И это означает, что вы сегодня не улетаете?

Бенджамин явно колебался. Ее насмешливо-командный тон, а пуще всего захватившая весь город музыка, стенавшая о любви, склоняли его к умиротворенности, к согласию.

— Да, остаюсь на генеральную репетицию в костюмах. Вы ведь этого добивались?

— Этого я и добивалась. — Сара торжествующе рассмеялась ему в лицо, сознавая, что ведет себя неприлично, недостойно, по-детски. В этот момент она полностью забыла о Билле, смотревшем на нее с восхищением. Ему явно нравилось, как ловко она дергала завязочки этого денежного мешка.

Стивен и Сара направились дальше, а остальные повернулись им вслед, прислушиваясь к продолжению цитатной перепалки.

— Хороша любовь в меру, нехороша неумеренная.

— Бог знает. Кто?

— Плавт.

— Плавт!

— Я получил фундаментальное образование, Сара.

— Туда, где дивно так русалки хохотали,

Но для меня споют они едва ли[7].

— Но для меня они поют, Сара, в том-то и дело.

Они дошли до улочки, на которой находился музей. Дома и здесь разных оттенков бледности, когда-то темно-бурые ставни выцвели до цвета какао со сливками. Черепица вздымающихся волнами кровель такая же, какой крыли крыши в Древнем Риме, цвета местной почвы: ржавого, бычьей крови и мрачно-оранжевого. На фасадах вспышки балконов, перегруженных горшками с пеларгонией, жасмином и олеандром, под ними, с одной стороны улицы, выстроились в ряд цветочные горшки разной формы и размера. Похоже, что рю Жюли Вэрон основательно подготовилась к посвященному ее памяти фестивалю.

Музей открыли в прошлом году, занимает он дом, в котором, как полагают, Жюли давала уроки. Нельзя сказать, что дом отличается от соседних. Они увидели, что чья-то рука повернула табличку за дверным стеклом стороной с надписью «ОТКРЫТО» наружу. Остальные, очевидно, вернулись, обнаружив музей закрытым. Дверь большая, стеклянная в стальной раме, вмонтирована в толстенную стену старого дома, ведет в обширное помещение первого этажа. В десятке стеклянных витрин демонстрируются тщательно отобранные и систематизированные экспонаты. В одной — художественные кисти, мелки, угольки, незавершенные наброски, метроном, ноты. В другой — желтый шелковый платок, заношенные перчатки из черной ткани. Перчатки как будто лишь недавно соскользнули с маленьких ручек Жюли. Сара услышала, как Стивен украдкой вздохнул. Она покосилась на спутника — мертвенно — бледен Стивен. Перчатки для него живы, дышат Жюли, ее бедностью, ее смелостью, стремлением приспособиться к жизни. Экспонируются ее дневники, письма — главным образом, посвященные переписке нот или позированию для портретов. Писем к матери не сохранилось. Возможно, они сгорели в пылающей лаве вулкана Пеле. Ни одного письма, адресованного Реми, хотя эти письма, скорее всего, сохранились. Письма от Поля и от Реми собраны стопками, готовы к тому, чтобы ими занялись биографы. Письма Поля длинные, отчаянные, затуманенные любовью; письма Реми длинные, ясные и продуманные, но страстные. Филипп, похоже, писем не писал. К чему, ведь они виделись почти ежедневно.