Любовь, опять любовь - Дорис Лессинг

Сара почувствовала чье-то присутствие, повернула голову — у скамьи остановился Стивен. Она подошла, села. Он опустился рядом.

— Что-то всем нам сегодня не спится, — заметила Сара.

— Я сегодня не ложился. Полагаю, по мне заметно. — Стивен развел руками. Одежда измятая, да и попахивает от него…

Ну, и трагическая маска на лице. Снова Сара подумала, что за всю жизнь подобного не ощущала. Такое выражение лица может быть у переживших стихийные бедствия, когда их интервьюируют телерепортеры. — Всю ночь гулял с Молли. Она любезно согласилась… По улицам… Темно в городе…

Чего ж тут не понять. Темно ночью под деревьями, кто же спорит. Огрызок луны… да и тот вскоре спрятался. Они выныривали в пятнах лунного света, вновь погружались во тьму. На Молли белая хлопчатобумажная юбка и облегающая белая футболка. Черно-белая гамма.

Не в силах выносить его вида, Сара отвернулась к воде.

— Чрезвычайно интересно, правда? Удивительно, что происходит с твоей гордостью. Она меня поцеловала. Что ж, и я ее тоже… — Стивен помолчал. — Спасибо, что промолчали, Сара.

Она покосилась на Стивена. Слезы оросили щетину его щек.

— Что-то я плохо понимаю, — продолжил он. — Что можно сказать о пятидесятилетнем старике, уверенном, что ничего более магического с ним за всю жизнь не случилось, чем поцелуй во тьме с…

Сара прокрутила в мозгу фразу: «Тебе хоть поцелуй достался». В этот момент она ощущала злость и зависть.

— Все пролетело мимо меня, — услышала она его голос, ослабленный порывом ветра. — Жизнь пробегала мимо. Конечно, я влюблялся, но… — Ветер унес его слова. — Кто это сказал, что, когда обнимешь женщину, все происшедшее с тобою ранее превращается в прах и пепел?

— У Жюли есть что-то подобное. Она говорит это о Реми. — И второй раз за день Сара сказала: — Чтобы утопиться, нужна сила воли, убежденность.

— Будь я здесь…

— Вы или Реми?

— Вы не понимаете. Я и есть Реми. Я проникся им.

— Вы тоже младший брат? Как Стивен, я имею в виду.

— Но у меня два старших, не четыре, как у Реми. Не знаю, насколько это критично. А вот что критично… Что бы я должен был сказать, чтобы предотвратить ее смерть?

— Выходите за меня, — предположила Сара.

— Нет-нет, вы не понимаете. Это совершенно исключено. Он не мог жениться на ней ни при каких условиях. Он француз. Во Франции все в тысячу раз слоящее, чем у нас. У них семья — кремень. У нас проще. Мы можем жениться на певичках и моделях… и почище того. Очень полезно для генофонда. Французские аристократы такого не допустят. Да еще сто лет назад. Совершенно безнадежно. А не влюбиться в нее Реми не мог. Причем на всю жизнь. Он любил ее до самой смерти.

— Да, — сказала Сара и крикнула: — Да! — потому что снова подул сильный ветер.

— Любил — но не мог жениться.

— Интересно, что мы забыли о славном лейтенанте, — сказала Сара, думая о Билле и о своем стыде.

— Нет-нет, одно дело — влюбленность, любовь. А Реми — это жизнь и смерть.

Он сидел с закрытыми глазами, из-под век вытекали слезы. Депрессия. Но у этого термина столько же оттенков, сколько и у понятия «любовь». Истинная подавленность не имеет ничего общего с состоянием Стивена. Застигнутый ею человек может скорчиться в кресле — или на полу — в позе эмбриона, застыть на долгие часы. Депрессия не нуждается в слезах и их избегает. Для нее характерна смертная обездвиженность. Черная дыра. Таково впечатление наблюдателя. Но Стивен жив, он страдает, скорбит, печалится. Сара внимательно осмотрела его, пользуясь тем, что он закрыл глаза. Ей пришло в голову, что следует за себя опасаться. Она остановила удар молнии, стрелу из иного мира. Она влюбилась, хотя считала, что более ей это не суждено. И ничто не стоит между нею и тем состоянием, в которое впал Стивен.

Она взяла его руку, умелую, практичную руку, почувствовала ее пожатие.

— Спасибо вам, Сара. Не могу понять, как вы меня терпите. Понимаю, я кажусь… — Он поднялся, не выпуская ее руки, и она встала вместе с ним. — Надо, наверное, немного поспать.

Они подошли к каменистому обрыву, остановились. Среди брызг, оросивших лицо Сары, были и сорванные со щеки Стивена слезы.

— Наверно, Жюли приняла перед этим дозу чего-нибудь…

— Генри тоже это предположил.

— Генри? Неплохой парень. Может, он тоже в нее влюблен. Я сейчас воображаю, что весь мир в нее влюблен. Своеобразный признак безумия.

Несмотря на ранний час, солнце припекало. Ветер стих. Недавно надетое платье Сары уже пора менять: оно промокло насквозь, неприятно липло к бедрам. Она закрыла глаза, вернулась памятью к маленькому влажному и горячему телу, переполненному желанием.

— А ведь мы не помним себя в детстве… — сказала она.

— При чем здесь детство?

— Не говоря уж о младенческих впечатлениях. Бог мой, это означает, забыть вообще все!

Стивен удивленно уставился на нее, как еще никогда не смотрел. Не удивительно, ведь он никогда не слышал ее в таком состоянии. Перегруженный переживаниями голос Сары звучал гневно. Ему этот голос не понравился. Еще немного, и она сама ему разонравится. Но Сара уже неслась под уклон, не могла остановиться. Она попыталась сдержать слезы, но не смогла.

— Я никогда не плачу, — бормотала она, размазывая слезы по лицу. Стивен протянул ей носовой платок: настоящий, большой, белый; чистый и отутюженный. Протянул медленно, чуть не разинув рот от удивления.

— Все в порядке, — сказала Сара. — Просто мне иногда слишком много Жюли. Хотя и не настолько, насколько вам.

Услышав это, Стивен пристально всмотрелся в ее лицо. Она с трудом выдержала этот взгляд, изучающий, сравнивающий, анализирующий. Кажется, пришла пора первого недоразумения между ними.

— Только не говорите мне, что вы влюбились в… — начал Стивен тоже каким-то новым голосом.

— Вы имеете в виду нашего красавца, милого лейтенанта Поля? — прощебетала Сара, чуть было не признавшись. Ее остановило выражение лица Стивена. Она опомнилась и, заглушая вопль собственной совести, упрекавшей ее во лжи, в первой лжи между ними, после которой отношения не смогли бы оставаться прежними, засмеялась, стараясь придать голосу убедительности. — Нет, нет, до этого пока не дошло.

— После всех моих признаний вы могли бы… — Нет, это не звучало дружеским приглашением к откровенности.

— Нет-нет, ни за что не скажу, — выпалила она непринужденно, проклиная, ненавидя себя за фальшь и едва удерживаясь от слез. Она видела, что фальшь от Стивена не укрылась.

Сара увлекла его по тропинке к дому и театру, теперь опустевшему, ожидавшему дневной репетиции. Стивен украдкой недоверчиво разглядывал ее, она чувствовала себя жалкой и подавленной. Она попыталась слепить беседу из интересного совпадения: одновременно с Жюли едва в трех десятках миль отсюда творил Сезанн. Если ее работы не вызвали бы особенного возбуждения у критиков последних четырехсот лет, то работы Сезанна своей революционностью вызывали неприятие многих.

Сара надеялась отвлечь его и увлечь, и Стивен действительно прореагировал, холодно заметив:

— Надеюсь, вы не осуждаете Жюли за то, что она не возмутила критику. В этом же можете обвинить и Дюрера.

— Дюрер безмерно удивился бы, узнав, что автор работ — женщина.

Стивен презрительно фыркнул.

— Вы меняете тему. Ускользаете.

— Предположим, — примирительно согласилась Сара. — Но не в порядке хулы в адрес Жюли. — Он молчал. — А вы думаете, если бы Жюли довелось увидеть работы Сезанна, они бы ей понравились?

Долгая пауза. Затем Стивен проворчал:

— Откуда мне знать. Почему бы и нет? Они оба любили бродить по округе.

— Тридцать миль сегодня — ничто. Тогда это расстояние исключало встречу.

Они быстро, слишком быстро для жаркого дня шагали по пыльной тропе под шум разошедшихся цикад. Не было еще случая, когда ей хотелось бы поскорее расстаться со Стивеном, этот первый. Саре не нравилось, ка$ он на нее смотрел, хотя она тут же упрекала себя за это, напоминала себе, что сама так же точно посматривает на него, зондирует его самочувствие и настроение.

— Как вы думаете, понравилась бы Сезанну ее музыка? — спросила наконец Сара.

— Он бы ее возненавидел, — произнес Стивен тоном судьи, выносящего приговор.

— Означает ли это, что в глубине души вы тоже ненавидите ее музыку?

— Бывает.

— «Предпочтешь влачить эту не-жизнь? Сбежишь в пустыню?» — неожиданно для себя процитировала Сара.

После этой фразы молчали долго. Стивен задавался вопросом, сможет ли он ее простить. Решил, что сможет, проворчал:

— Откуда сбегать? Не припомню, чтоб я еще где-нибудь жил.

И опять Сара слишком поспешно брякнула, снова все испортив:

— Мне тоже казалось, что я годами не покидала пустыню.

Стивен чувствовал себя дискомфортно, не желал контакта с эмоционально неустойчивой и, как ему казалось, предъявляющей какие-то претензии Сарой.