Десять лет на острие бритвы - Анатолий Конаржевский

Строительство башни между тем подходило к концу. Мартовское весеннее солнышко сгоняло с полей снег. Он оставался уже только в оврагах. Возникал вопрос: а где же мы будем по окончании башни? Что с нами будет? И настал такой день. На работу нас не вывели, а предложили собрать вещи, и вот мы опять в вагоне-теплушке, с той только разницей, что было днем тепло и дверь вагона открыта. Теплушка стояла прицепленная в хвосте какого-то небольшого эшелона с заключенными и охрана была не воинская, а лагерная.

Опять этап

Куда? Неизвестно. Кого из начальства я ни спрашивал, получал один и тот же ответ: «Сами пока не знаем». Наконец, поезд тронулся. С наступлением темноты двери нашего вагона закрывали. Стук колес, стук колес, стук колес… Утром прибыли в Урульгу. К великой моей радости, меня ждали здесь две посылки. Одна от сестры, другая — от Сергея Семенова с небольшим письмом от жены. Вместе с посылками получил еще два письма. В Ириной посылке было все то, о чем писала жена в своем первом письме, полученном на Приисковой. Посылка Сергея и Наташи, его жены, была, если можно так выразиться, деловой: пара теплого белья, шерстяной шарф и боты-валенки. Еды никакой. Хотя нет — были три пачки кускового сахара, который ой как мне пригодился в самые ближайшие дни. Почти половина бригады получила посылки. Эшелон тронулся на следующий день. Через сутки нас высадили из вагонов и повели. Куда — неизвестно. Мы оказались в Улан-Уде. Хорошо, что посылка Сергея была зашита материей, а содержимое находилось в вещевом мешке с лямками. Это дало возможность обе посылки, весом не менее 15–17 кг, да плюс то, что я имел в этапе, сложить все в этот мешок и нацепить его себе на плечи. Так пришлось тащить весь этот груз на себе, но я был молод и «сдюжил». Физическая работа в течение двух месяцев на Приисковой здорово закалила меня, но все же было тяжело. Мы вышли за город, а там, оказывается, находилась очень большая колонна, числом не меньше чем 1000 заключенных, очевидно, поджидавшая нашу группу, тоже состоявшую из порядка 500 человек. Команда: «Внимание! Вам предстоит совершить пеший переход протяженностью 200 км. Через каждые 10–12 км часть колонны будет в пути формироваться в колонну под номером километра, где останется для производства работ по строительству железной дороги. Вы находитесь в Южжилдорстройлаге НКВД на ДВК. Части заключенным придется идти четыре — пять дней. У кого много багажа за плечами, положите на подводы, которые будут вас сопровождать. Не растягиваться, идти организованно. Ответственность несут бригадиры. Построение колонны побригадное». Мы тронулись. Это было часов в 10 утра. К 12 часам дня солнце начало сильно припекать. Я в своей цигейковой дошке весьма ощутимо чувствовал его теплоту. Кругом расстилалась голая, без всякой растительности холмистая степь, изрезанная оврагами, а в оврагах еще лежал снег. К этому снегу люди бросались, хватали его пригоршнями и запихивали в рот, утоляя жажду.

Я тоже ее испытывал, но считал, что есть снег просто недопустимо. Когда сделали первый привал (примерно часа через три хода), то люди уже были измучены жарой, несмотря на то, что был конец марта. Я решил свою проблему жажды куском сахара и, как ни странно, как ни противоречиво, но пить мне захотелось меньше.

К вечеру мы пришли в какой-то населенный пункт. Ночевали в полуразвалившемся сарае прямо на соломе. Был только один кипяток, больше ничего. С рассветом опять вышли. Какая-то партия заключенных осталась в этом селении. Кажется, его название было Торгоботай. Второй день был тяжелее. Опять жара. Колонна растянулась не меньше, чем на километр. Люди шли по 10–15 человек, как попало. Конвой не подгонял, не кричал. Бежать было все равно не куда, т. к. кругом голая степь и все просматривается как на ладони. Но появилось весьма неприятное явление. Кучки воров группами окружали то одного, то другого заключенного; разумеется к тем, кто был хорошо одет и обут. Их раздевали, бросая им какое-то старье.

Моя бригада в этой неорганизованной толпе, как ни странно, сохранила свое лицо и, увидев эти грабежи, мы решили держаться еще сплоченнее, а если понадобится, дать соответствующий отпор уркачам. Я не сдал свой мешок на подводу, а разделил его на две половины. Одну половину взял на себя член моей бригады — молодой крепкий парень, бытовик, осужденный за угон двух лошадей на 5 лет. Звали его Семен. Он не имел никаких вещей. Конечно, мне приходилось делиться с ним своими продуктами, но я их не жалел и был очень ему благодарен.

Вторую ночь мы ночевали прямо в степи. Развели костер из прошлогодней сухой травы и на нем из собранного в ложбине снега получили кипяток, да еще с заваркой чая, оказавшегося в моей посылке. Ночь была очень светлая, благодаря полнолунию. Земля за день прогрелась. На своей «территории» мы установили поочередное дежурство для предупреждения налета на нас уркачей.

А они днем несколько раз присматривались к нам, т. к. одежда в бригаде, за исключением нескольких человек, была добротная. Оцепление места ночевки было усилено. Охранники стояли через каждые 10 метров.

Настал третий день пути. Все та же жара. К вечеру мы были в Гусином озере. Здесь нас ожидала горячая баланда из пшенной крупы и, на удивление, самовары. Часть колонны опять куда-то увели. Ночевали нормально в теплом помещении, похожем на избу-читальню. Происшествий — никаких. На следующий день мы дошли до Селендума. Опять ночевка нормальная, но ноги гудят. На этот раз в обед появилась кухня, а не сухой паек. Подошли к очень быстрой, довольно широкой реке, свернули от нее в сторону километра на два и увидели огражденную колючей проволокой зону. Солнце уже клонилось к закату. Нас, оставшихся от первоначальной тысячной колонны (человек 180–200), завели в эту зону, где стояло несколько больших палаток. Бригаду направили в одну из них. Сюда же попало много узбеков. В палатке были двухъярусные нары, сплетенные из ивовых прутьев. Никаких матрацев и подушек не было и в помине. В ней поместилось человек 75, не меньше. У выхода встал часовой. Освещение отсутствовало. Из палатки никого не выпускают. Зашел кто-то из начальства и объявил, что мы прибыли на место — в колонну № 194 Южжелдорстройлага НКВД на ДВК. Завтра начнем обустраивать себя сами. Бытовик из обслуги колонны велел построиться и нас подсчитал. Оказалось 68 человек. Через минут 10 в палатку добавили еще 7 человек. В пути тоже происходила какая-то пересортировка, т. к. из бригады забрали всех бытовиков, и в ней осталось всего 18 человек. Я эту цифру хорошо запомнил потому, что как бригадир на это количество получал хлеб и сахар. Неожиданно разразился весьма неприятный инцидент. Один из узбеков просил конвоира выпустить его оправиться. Конвоир ему отказал. Он через некоторое время опять подошел к выходу из палатки и опять просил разрешения, объясняя, что он уже не может больше терпеть. Тот ему опять отказал. Бедняга не выдержал и начал мочиться в углу палатки у выхода. В это время зашел командир отделения охраны и, увидев это, схватил парня и начал бить его палкой, которая была у него в руках. Меня это возмутило, я подошел и потребовал немедленно прекратить избиения, т. к. человек совершенно не виноват в своем поступке, а виноват конвоир, но тот продолжал свою черную работу. Тогда я просто закричал: «И вам не стыдно? Вы позорите звание командира Красной Армии. Прекратите немедленно!» Многие зк тоже запротестовали. Командир повернулся ко мне и замахнулся палкой со словами: «Ты что, контрик, тоже захотел попробовать? Ишь какой заступник! Как твоя фамилия?» Я назвал себя. «Смотри у меня, больно грамотный». И с этими словами он вышел.