Десять лет на острие бритвы - Анатолий Конаржевский

А. Конаржевский

10 лет на острие бритвы

Книга издается за счет средств автора и в редакции автора.

Покупая эту книгу, Вы вносите вклад в благотворительное дело: 60 % прибыли, по желанию автора, поступает в распоряжение Фрунзенского райсовета ветеранов ВОВ, труда и партии на материальную помощь получающим пенсию ниже прожиточного минимума.

Предисловие

Наверное, некоторым читателям покажется странным, что автор начинает повествование не с раннего детства или не с самого трагического периода своей жизни, когда он был репрессирован, а с юношеских лет. Думаю, что поступил правильно, т. к. пройденный путь именно до «Гулага-Архипелага», выработал твердые жизненные позиции — оптимизм, веру в людей, в партию и учение В. И. Ленина.

Это помогло там, за колючей проволокой перенести моральные унижения и оскорбления, и не терять достоинство человека и коммуниста. Она поддерживала уверенность в торжество справедливости и правды.

Для полноты общей картины воспоминания также не заканчиваются и освобождением из заключения, т. к. счел нужным показать, что сталинский режим тотального недоверия и подозрительности, отсутствие свободы мнений и гласности все же не убил здоровые силы в нашем обществе того времени, в нем продолжали жить и действовать люди со взглядами, не считавшимися с официальной бюрократической позицией в кадровых вопросах при определении судьбы тех, кто имел за плечами клеймо «КР» и 10 лет заключения.

Бывший репрессированный в глазах бюрократа и сталинского ортодокса являлся неполноценной «запачканной» личностью.

К сожалению, и сегодня находятся люди, с опаской взирающие на тех, кто имел подобное прошлое.

В книге показаны конкретные товарищи, пренебрегавшие гласными и негласными барьерами, рискуя иметь большие неприятности при продвижении таких работников. Они проявляли высокие человеческие качества, исходили при решении вопроса, не из ближайшего прошлого «подозрительного» кандидата на выдвижение, а из способностей, знаний, энергичности, умения организовать коллектив и степени отпечатка в его психологии и взглядах несправедливо нанесенной душевной травмы.

Таким было руководство Минмонтажспецстроя СССР, его сантехнических Главков и трестов, с которым автору пришлось столкнуться сразу же после освобождения. Такими были, руководство и партийные организации городов Златоуста, Камышина и Краснодара.

Такими были и те многие товарищи, с которыми встречался автор в период десятилетней бесправной жизни. Они рисковали всем, доверяя и сочувствуя подобным автору людям. Они своими действиями и взглядами вселяли надежду в торжество правды и этим помогали держать себя в руках в минуты уныния и отчаяния.

Фамилии этих товарищей, оставшихся в памяти навсегда помещаю в конце этой книги. Пускай знают их потомки, какими достойными людьми были их деды, отцы, матери или братья. Они достойны восхищения и светлой памяти!

1922 год

Ровно четыре года прошло с тех пор, как я покинул Петроград, воскрес из мертвых. Родные давно похоронили меня. Четыре года никаких вестей. Где я? Что со мной? Неизвестно.

А виной этому был наш старый дом угол Лермонтовского и Троицкого проспектов, куда писал письма и не получал ответов.

А почему же он был виноват? Да потому, что все его внутренности в начале 1919 года растащили по балочке, по паркетику и сожгли в буржуйках — основном виде отопительной техники тех лет в Петрограде. Бабушка и мама были не в силах содержать две квартиры и переехали к племяннику Станиславу, работавшему в то время помощником коменданта города, и дом остался без жильцов, т. к. в остальной его части размещались до 1918 года хлебопекарная, булочная, трактир, гостиница. Хозяин дома умер еще в 1916 г. и между наследниками шло судебное разбирательство: кому должен достаться этот заложенный и перезаложенный дом. Спор прекратила Октябрьская революция. В моей памяти этот дом оставил неизгладимый след. Утром просыпался от громкого крика «Бутыл. бан, костей, тряп», а чуть позже со двора доносилось «Точить ножи, ножницы», а потом целый конвейер: булочник с корзиной на голове, призывавший покупать свежие калачи, пирожные, французские булки и тульские пряники. Все всегда было свежим, вкусно пахнувшим. Китаец с бритой головой и от самой ее макушки длиной ниже пояса натуральной косой (которую ребятишки старались дернуть за кончик), металлическим аршином и большим тюком с китайским шелком и чесунчой. Часто появлялась шарманка с маленькой худенькой в лохмотьях девочкой, певшей тоненьким голоском: «Маруся отравилась, в больницу повезли». На шарманке обычно сидел попугай, а иногда обезьянка.

Но самое большое удовольствие доставлял «Петрушка» в своем единоборстве с чертом. Ему больше всего доставалось копеек и пятаков, которые летели из форточек номеров гостиницы, завернутые в бумагу. Иногда двор посещали уличные акробаты. Двор этого дома всегда чем-нибудь привлекал ребят к себе из соседних домов.

Когда в нем появлялся трубочист в своем темно-сером трико, в такой же шапочке с широким поясом на талии, а на поясе веревкой с черным большим шаром и обязательной метелкой, мы скорее убегали домой. Эта боязнь была внушена домашними, т. к. всегда, чуть расшалимся, пугали: «Вот придет трубочист и заберет». Именно в этом дворе я с братом услышали в своей маленькой, еще по летам жизни «Папа приехал, бегите домой».

За эти четыре года моего отсутствия дома, пришлось пережить многое: Украину гетманскую, Украину петлюровскую, Украину советскую, повидать в ней австрийцев, немцев, французов, генерала Дансельма, его зуавов, греков, белогвардейцев и Котовского, освободившего Одессу, кавалерию, гарцевавшую с веселыми лицами всадников и радостно встречавших их жителей Одессы, повидать молдавский рай Голгофы, его основателя «святого Иннокентия», к которому в троицины дни тянулись с разных концов сотни паломников, как из этого рая вывозили после его ликвидации на громадном количестве подвод всякого рода ценности, изъятые в помощь голодающим Поволжья, в чем отказывал «Иннокентий». Внедалеке от этого «рая», видимого невооруженным глазом, мне пришлось почти три года трудиться батраком на показательном хозяйстве, мечтать по наивности о своем, начало которому положит заработанная свинья и несколько пудов хлеба.

В августе 1922 года разругался с хозяином, заставлявшим пешком отнести семь килограммов проса на станцию Чубовка в 10 километрах от Шляхстной, запретивший мне взять коня, чтобы верхом отвезти налог. Предел моего терпения был исчерпан. Я взорвался. Он тут же предложил убираться вон. Я, плюнув на все, решил пробираться в Питер, а там что будет, то будет, авось кого-нибудь да найду. На следующий день поехал в Бирзулу на базар, продал заработанную пшеницу, купил новые ботинки, курточку и брюки и еще осталось на дорогу сорок миллионов рублей.