Десять лет на острие бритвы - Анатолий Конаржевский

В те годы особую роль на стройке сыграл комсомол с его трудовым порывом, заражавших даже индифферентных ко всему людей, втягивавший их в свою орбиту. Именно в этот период, в период руководства строительством Гугелем Я. С., выявились такие молодые таланты, как Беккер, Тамаркин, Джапаридзе, Познанский, Райзер, Заслав, Анкудинов. В 1937 году Я. С. Гугель погиб в тюрьме.

После Я. С. Гугеля директором стал Мышков. Не ладились дела на домне, ее все время лихорадило, дело даже дошло до аварийного состояния. Весь актив был мобилизован и расставлен по многочисленным объектам с целью предупреждения возможных осложнений, успокоения нервозной обстановки и опровержения всякого рода нелепых слухов, которые кое-кто стал распускать, вроде того, что домна № 1 закозлилась и надо будет ее взрывать и тому подобное. Меня горком закрепил за цехом разливочных машин и я должен был следить за тем, чтобы рабочие смены не допускали скопления льда в мульдах, т. к. лед при разливке чугуна вызывал сильные взрывы, от которых сотрясались конструкции цеха, что могло привести к аварии. Чугун поступал редко и небольшими порциями. Мульды охлаждались и, если в них успевал образовываться лед, происходила серия взрывов. Бывали моменты, когда мне становилось даже страшно. В доменном цехе почти сутками находился технический директор Адам Александрович Свицин, инженер старой, закалки, окончивший два ВУЗа, к которому за консультациями по разнообразным вопросам обращались многие иностранные фирмы, в т. ч. из США и Германии. Считался крупнейшим специалистом в области металлургии и, очевидно, не зря его т. Орджоникидзе назвал королем металлургов, упрекая в допущении такого состояния в доменном цехе. Из Уральского обкома приехала в связи с создавшимся положением целая бригада во главе со вторым секретарем обкома. Я был свидетелем довольно жестокого отношения Свицина ко всем штабам, которые были тогда организованы в связи с аварийным положением.

Придя в контору доменного цеха, в ней кроме Свицина никого не было, я хотел выяснить, сколько времени придется еще находиться на разливочных машинах. Со Свициным Адамом Александровичем у меня были всегда самые непринужденные отношения, и с иностранным отделом он имел постоянную связь. В это время в контору зашел второй секретарь обкома (не помню фамилию).

Свицин сразу задал ему, с моей точки зрения, весьма нетактичный вопрос: «Что вам надо? Посторонним здесь делать нечего». Секретарь, ни слова не сказав, повернулся и вышел. Свицин обратился ко мне:

— Вы понимаете, они только мешают своими заседаниями, отнимают время, а ведь дело не в заседаниях и совещаниях, а в работе.

Такая резкость с его стороны допускалась, очевидно, потому, что С. Орджоникидзе предоставил ему неограниченные права для быстрейшей ликвидации создавшегося аварийного положения.

Григорий Константинович Орджоникидзе

Ожидался приезд т. С. Орджоникидзе на Магнитку. Общеизвестно, какое значение в те годы т. Серго придавал использованию иностранного опыта. Являясь инициатором этого дела, он следил систематически за тем, чтобы опыт не только отдельных крупных иностранных специалистов, работавших за валюту по индивидуальным договорам, но и опыт высококвалифицированных иностранных рабочих с частичной валютной оплатой и даже без валюты, был как можно лучше использован нашими советскими людьми. Это была одна из главнейших сторон деятельности иностранных бюро или отделов строек, не считая обслуживания работавших иностранных фирм.

На строительстве Магнитки работало до 800 иностранных специалистов, иностранный отдел комбината являлся одним из самых крупных таких отделов среди других строек нашей страны.

Мне было известно от работников иностранного сектора Наркомтяжпрома и от его руководителя т. Сушкова, что им приходилось систематически информировать т. Серго о состоянии работы отделов и, в частности, Магнитогорского. Вполне естественно, что я был готов к возможным вопросам со стороны Наркома по работе отдела, но, независимо от этого, все же при мысли о предстоящей встрече волновался, хотя и знал исключительно притягательную силу человека, возглавлявшего самое сложное и самое большое хозяйство Советского Союза — тяжелую промышленность. Знал его справедливые, объективные оценки работников и его требовательность к ним, когда она подтверждалась реальной возможностью.

Тов. Серго никогда не требовал невозможного, наоборот, поправлял товарищей не совсем обдуманно бравших на себя нереальные сроки для выполнения какого-либо задания, исходя из желания сделать приятное Наркому. В этих случаях т. Орджоникидзе говорил:

— Подумайте еще раз, не торопитесь. Мне кажется, что вы назвали их нереально, не стесняйтесь, ведь вам выполнять и не забудьте, что надо быть человеком слова, его не надо бросать на ветер.

Свидетелем одного из таких разговоров мне пришлось быть самому, когда начальник коммунального управления (фамилию сейчас не помню), брал очень жесткие, почти невыполняемые сроки очистки территории 5-го жилищного участка от мусора.

На второй день приезда Наркома небольшая группа 15–20 работников комбината и строительства, вызванная новым директором т. Мышковым в заводоуправление, среди которых были тт. Познанский, Беккер, Райзер, Поверенный, Тамаркин, Беляев, Меркулов, Свицин и др., фамилии которых сейчас не помню, оживленно беседовали между собой в тупике коридора, метра три после дверей, в приемную директора, в ожидании приезда т. Орджоникидзе на это совещание.

С. Орджоникидзе появился несколько неожиданно, и вместо того, чтобы войти в кабинет, направился прямо к нам и начал здороваться с каждым из нас в отдельности, подавая руку. Меня поразило до глубины души, когда т. Серго, подойдя ко мне, протягивая руку спросил:

— Ну а вы, т. Конаржевский, как себя чувствуете в должности начальника ИНО?

Я был буквально ошеломлен. Как мог он запомнить фамилию, которая трудно запоминается и произносится, и вообще помнить меня, когда мне всего один единственный раз пришлось с ним встретиться год тому назад и то порядка нескольких минут, на партийно-хозяйственном активе, где мне довелось выступать как одному из руководителей инженерно-технической общественности Магнитогорска.

Оказывается, Орджоникидзе обладал колоссальной памятью и великолепно сохранял в ней лица и фамилии даже тех людей, не являвшихся ведущими «фигурами».

— Я знаю, вы работаете сейчас в иностранном отделе, мы с вами еще встретимся и поговорим. Вы расскажете мне, как у вас идут дела — это меня интересует.

Эти слова Наркомом были сказаны удивительно приветливо, покоряюще. От чего сразу прошло первоначальное смущение и в душе возникло чувство большой симпатии, безграничного уважения к этому человеку, за ту простоту и человечность, проявляемую к людям независимо от их положения и ранга. Он пригласил всех зайти в кабинет. Это совещание было несколько необычно, оно скорее всего напоминало самую простую, без всяких формальностей беседу, в которой руководители строек Магнитки рассказывали о трудностях, имевших место в ходе строительства цехов первого советского металлургического гиганта.