Десять лет на острие бритвы - Анатолий Конаржевский

В последний путь провожали Виссариона Виссарионовича Ломинадзе только самые близкие люди, впоследствии все они за это серьезно пострадали, а могила Ломинадзе была потом сравнена с землей…

А эшелон все шел и шел. Нудно стучали на стыках рельс колеса. Куда они меня забросят? В какую даль или глушь? Где будет конец их бегу? Возникший в памяти без всякой логической связи эпизод в бильярдной и образ Вассо Ломинадзе вызвал целый калейдоскоп воспоминаний об этом большом человеке. Картина самоубийства, как живая, несколько минут стоявшая перед моими глазами, невольно наводила на мысль, а не пойти ли и мне по этому пути? Только подумать! 10 лет быть изгоем общества! А потом что? Недоверчивые взгляды одних, сочувственные — других, опасливые — третьих.

Встретятся и такие люди, которые будут думать: «А, наверное, дыма без огня не бывает. Просто так получить 10 лет нельзя».

На душе безысходная тоска. Встряхнул головой несколько раз и сказал самому себе: «Ты что распустил нюни, надо верить, только верить, что восторжествует правда. Ведь ты коммунист, обязан верить, что вся эта накипь обязательно всплывет, она дойдет до Сталина. А пока спать, Анатошка» (так меня в 1929 году иногда называл А. Е. Бадаев, возглавлявший в то время ЛСПО, старый большевик, бывший член Государственной думы).

Наступил 47 или 48 день пути в неизвестность. На одной из очередных остановок открылась дверь нашей теплушки и раздалась команда:

— Приготовиться на выход с вещами!

Бамлаг — вторые пути

Выйдя из вагона, мы увидели, что от длинного эшелона остался только наш вагон. Никаких собак не видно, конвоиров только два. Подошел какой-то начальник в черной шинели с синими петлицами и такого же цвета кубиками на воротнике. Он поздоровался и объявил:

— Вы прибыли на станцию Приисковую и приступаете для отбытия наказания в Урульгинское отделение Бамлага Гулага НКВД на ДВК. О внутреннем распорядке и правилах поведения поговорим, когда приедем в лагерь.

Его помощник взял наши личные дела и начал перекличку, причем, каждый названный должен был делать шаг вперед. Затем мы тронулись в лагерь. Оказалось, он был от станции не дальше одного километра, рядом с железнодорожными путями.

Так кончилась моя этапная эпопея и началась другая. Какая? Ближайшее время покажет. Теперь, наверняка, можно будет написать домой письмо и сообщить, где нахожусь.

Лагерем оказался небольшой участок, огороженный столбами с колючей проволокой, двумя вышками и прожекторами и одним больших размеров каменным бараком. Но нас повели не к нему, а к небольшому зданию недалеко от него. Это оказалась баня с вошебойкой. Сопровождавший нас конвоир предложил разбиться на две одинаковые группы, т. к. баня всех не вмещала. Я попал во вторую очередь пришлось ждать в тесноте в предбаннике.

Зашел начальник и попросил (именно попросил) потерпеть и посидеть «в тесноте, но не в обиде».

— Я вас не могу пустить в лагерь на ваше новое местожительство без того, чтобы не уничтожить паразитов, которые, наверное, здорово расплодились за время этапа.

Работало два парикмахера. Были выданы всем по паре белья, правда не нового, стиранного, но еще вполне сносного.

Не только помылись, но и попарились. Вся эта процедура длилась часа три. Никто не торопил. Отмылись как следует. Пошли в зону. Барак разделен на две половины. Вход посередине. Нас ввели в правую часть и мы оказались в светлом просторном помещении с горячей большой черной печкой посередине, с большим столом, вокруг которого свободно могло разместиться человек сорок. Метра полтора-два в сторону от стола стояли два ряда добротных металлических односпальных сеточных кроватей, застеленных одеялами и свежими чистыми наволочками на подушках.

— Вот ваше местожительство. Соблюдайте чистоту и порядок. Сейчас занимайте койки, раздевайтесь, осмотритесь и минут через 15–20 будет ужин.

На ужин бытовик принес в большом чане горячую, густую пшенную кашу и два больших чайника с кипятком, заправленным морковным чаем и сахаром.

Начальник попросил минуту внимания и обратился к нам с такой краткой речью:

— В связи с тем, что ваш путь был слишком долгим, в течении двух дней вы будете отдыхать, писать письма родным, любимым, а затем возьметесь за работу. Желаю вам отдохнуть хорошо.

Все были удивлены такому приему и такому разговору. Это было очень необычно после всего виденного и слышанного на допросах в тюрьме и этапе. Единогласно принято решение сейчас же ложиться спать, хотя время не было еще и девяти вечера. Единогласно решено спать. Я заснул быстро, спал крепко. Никто утром нас не будил. Это просто удивительно! Проснувшись, мы все засели за письма. Спустя какое-то время появился начальник, забрал все письма, предложил всем сесть за стол и объявил:

— Руководство колонии изучило все ваши личные дела. К сожалению, маловато плотников и столяров. Они нам нужны для достройки водонапорной башни на станции. Организуются две бригады. Одна пойдет в количестве 18 человек на заготовку леса, отсюда недалеко, а вторая, 14 человек, на достройку башни. Бригадиром в первую бригаду мы назначили Черноиванова, а во вторую — Конаржевского, как разбирающегося в строительстве, как инженера. Подъем в 7 часов. Выход на работу в 8 часов. О порядке поведения говорить не буду — он написан вот на той бумаге, которую я только что прикрепил. Думаю, что мы с вами ругаться не будем, а вы будете работать добросовестно. Отказчиков не может быть, мы таких отправляем в штрафную колонну.

Все мы получили валенки, правда, не новые, но все же валенки. Итак, завтра начинался мой первый рабочий день в условиях неволи. Ну что ж, будем трудиться. В мою бригаду попали Литвинов, два баптиста, один из жуликов, директор совхоза и Вова, почему-то не запомнились. Сопровождал нас и в этот раз и в дальнейшем всего один конвоир. У башни нас ожидал, очевидно, десятник или прораб из вольнонаемных. На площадке лежали бревна с объемистыми комлями лиственницы, стоял козел для распиловки бревен на доски. На нем лежало нераспиленное бревно. Вольнонаемный вызвал бригадира, то есть меня. Задание на сегодня — распустить это бревно на доски толщиной 50 мм, а затем из них на двух верстаках заготовить доски шириной 20 мм. Убрать в одну кучу опилки, лежавшие на площадке, на третьем верстаке сначала доски обработать шерхебелем, а потом рубанком, на четвертом их отфуговать и подогнать кромки, и уложить в штабель, который был уже кем-то до нас начат. Когда-то я хорошо познал столярное дело и даже умел полировать мебель, поэтому мне ничего не стоило объяснить, как надо пилить лучковой пилой, как строгать и фуговать, да и ученики мои оказались достаточно толковыми, тем более, что среди них было два плотника. Сам я встал за нижнего пильщика, верхним был Литвинов. Верх мне оказался не под силу. Слишком тяжелая работа тянуть снизу вверх эту громадную пилу. В первый день задание мы не выполнили. До зоны еле доплелись от усталости. Еще бы, столько дней быть в почти неподвижном состоянии — и сразу навалилась тяжелая физическая работа. Я никогда не забуду, как в 1928 г. с трудом подносил ко рту ложку с супом, придя домой после целого дня работы с лучковой пилой, распуская доски на рейки и работая шерхебелем. Все это пригодилось сейчас. После ужина сразу завалились спать. Такое состояние длилось несколько дней, а потом мы втянулись и все пошло гладко.