Как велит бог - Никколо Амманити

"Сообщение"

Он достал трубку и прочел:

МАРИО ВДРУГ ВЕРНУЛСЯ. :(

ДОЖДУСЬ, КОГДА ОН ЛЯЖЕТ СПАТЬ, И ПРИЕДУ.

На часах было полдвенадцатого, и Фабиана Понтичелли не могла поверить, что все еще лежит на кровати у Эсмеральды.

Она опаздывала уже на час, но при мысли о том, чтобы выйти на улицу и двадцать минут пилить на мотороллере под проливным дождем, на глаза наворачивались слезы.

К тому же никак не удавалось отогнать мысли о том, что завтра утром перед школой придется тащиться к зубному, который обнаружит у нее на языке пирсинг.

"А если забить и остаться здесь спать? Тогда и зубного пропущу. Что такого может случиться?"

Первым делом Говнюк конфискует у нее мотороллер. Им она дорожила больше всего, потому что он позволял ей слинять из "Джардино Фьорито" [30] — жилого комплекса, где проживала ее семья.

Нет, он не отбирал, а именно конфисковывал. И до смерти наслаждался этим.

"Я конфискую твой сотовый!", "Я конфискую твои армейские ботинки". Я конфискую у тебя радость жизни.

Как же она его ненавидит! Ей хотелось бы выразить меру своего чувства количественно, иметь прибор вроде того, что измеряет давление, ненавистеметр, чтобы измерить ненависть, которую она питает к отцу. Она ненавидит его на столько, сколько песчинок на всех пляжах мира. Нет, сильнее. Сколько молекул воды в море. Нет, еще сильнее. Сколько звезд во Вселенной. Точно.

"Ладно, мотороллер он отберет у меня на неделю, самое большее — на десять дней"

Она знала, что ее колбасит из-за травы, которой они обкурились. Уже довольно давно от косяков она не торчала, как раньше, а впадала в параноидальное состояние.

Чтобы уравновесить действие травы, Фабиана опустошила полбутылки лимонного ликера.

Алкоголь и трава были как два чудовища, которые сражались за власть над ее рассудком. Марихуановое чудовище было геометрическим. Сплошные точки, острые углы и режущие кромки. Ликеровый монстр был, наоборот, бесформенный, слюнявый и слепой. Если принять их в правильных пропорциях, чудища вместо того, чтобы бороться, сливались в совершенный гибрид, от которого наступал полный кайф.

Но сейчас чудовище потеряло идеальную сферическую форму и ощетинилось лезвиями и остриями (все из-за проклятого последнего косяка), начав буравить ими мозг.

Она сделала вдох и с силой выдохнула из легких воздух.

В таких случаях главное — не думать о предках, о школе, о долбаном зубном.

"Но если я не пойду к зубному, Говнюк почует неладное. Как минимум, решит, что я залетела".

Почему у Эсмеральды никаких проблем? Обкуривается так, что аж дым из ушей идет, и никаких заморочек. Наверное, гены такие.

"Пей. Пей, тебе полегчает", — сказала она себе.

Фабиана приложилась к остатку теплого ликера и безуспешно попыталась подумать о чем-нибудь другом.

— Тоска зеленая... — вырвалось у нее.

Эсмеральда, занятая выщипыванием бровей, приподняла голову.

— Ты чего?

— Мне надо домой.

— Оставайся на ночь здесь. Куда ты собралась? Видела, что на улице творится? — Эсмеральда закурила сигарету.

— Не могу. Если не вернусь домой, меня прибьют.

Эсмеральда принялась прижигать сигаретой секущиеся кончики волос.

— Знаешь что я тебе скажу, не хватает тебе методичности. Ты своих мало посылаешь. Просто надо держаться всегда одной линии. Надо быть непреклонной самой с собой, надо делать это каждый день, даже если не хочется. Видела меня? Вот я посылала мать каждый божий день, и в итоге мы не ссоримся.

Фабиана не ответила. В этой комнате не хватало кислорода. От ароматических палочек, травы и сигарет стоял такой чад, что она почти не видела Эсмеральду.

— Эсме, открой окно, а то я задыхаюсь.

Подруга, занятая деликатной парикмахерской процедурой, не отреагировала на ее просьбу.

"Синьора, у вашей дочери на языке серебряный шарик". Зубной так матери и скажет.

Она была молодцом, до сих пор ей удавалось скрывать свой пирсинг. Это было не так уж сложно. Достаточно не раскрывать широко рот, не зевать и, главное, не смеяться. Ну да у них дома и не посмеешься.

На самом деле сложно было привыкнуть к этому гвоздю посередине языка. Если честно, Фабиана еще не успела с ним освоиться. Она продолжала теребить его языком, водить им туда-сюда по зубам, так что к вечеру язык опухал, а во рту ныло.

Когда мать его обнаружит, закатит позорную сцену перед врачом, перед пациентами, перед кем угодно. Мать вообще обожала позориться на публике. Хуже этого трудно было что-то придумать. У этой женщины спинной хребет, как у беспозвоночной твари.

"Ты смирилась с проколотой бровью, с пупком, а теперь, дорогая мамочка, тебе придется примириться и с этим. И вообще, что тут такого?"

Трагедия разразится, если она расскажет об этом Говнюку. А поскольку мамочка собственной личностью не обладала и своей жизнью не жила, а была лишь наружным органом мужа, Фабиана могла поручиться, что она ему тотчас же обо всем доложит.

Но если так подумать, был шанс, что один раз в жизни наружный орган сдержит порыв во всем исповедаться. Исключительно из грязных практических соображений.

Иначе отец будет проедать ей плешь ближайшие лет двенадцать, упрекая в том, что она не в состоянии воспитывать своего ребенка. И потом, кто сказал, что зубной проболтается?

— Готова поспорить, что ты паришься из-за пирсинга! — сказала Эсмеральда.

Как ей только удавалось всегда угадывать, о чем думает Фабиана? Мысли читает?

Фабиана взглянула на подругу, крутившую очередной косяк.

Попыталась сделать невозмутимый вид:

— Нет, я думала совсем про другое. — Но у нее на лбу словно аршинными буквами было написано: ПОПАЛАСЬ!

— И про что же ты думала?

— Ни про что.

— Ты думала о том, как зубной скажет твоей матери... "Синьора, ваша дочь сделала пирсинг на языке"...

"Как же ты прешься оттого, что мои меня достают?!" — подумала про себя Фабиана.

— Учти, врачи не имеют права много болтать.

Эсмеральда подняла нос от бумажки и сделала изумленное лицо:

— Ты что, рехнулась? Зубной?

— Говорю тебе. Они клятву дают... Я знаю...

— Ну да, клятву Ксенофонта, как же... Послушай-ка меня... Не ходи туда. Оставайся здесь. Я бы на твоем месте не давала себя постоянно дрючить Говнюку и твоей мамаше... Они же тобой помыкают, ни во что не ставят. Попробуй постоять за себя, хотя бы раз в жизни.

Фабиана поднялась с кровати.

Эсмеральда дала ей силы двинуться домой. Она начала нервно искать одежду в куче раскиданного по полу барахла.

— Знаешь, что я сделаю? Я сниму его перед тем, как идти к зубному. — Ей хотелось добавить, что эта штуковина вообще ей не нравится, что, честно говоря, она противная и, если уж на то пошло, для нее это сплошное мучение, особенно с тех пор, как кто-то ей сказал, что от прокалывания языка может начаться тик, так что до конца своих дней будешь выглядеть как жующий жвачку верблюд.

— Глупее ничего не придумала? Помнишь, что Джеймс сказал? Если снимешь штангу, дырка тут же затянется. — Эсмеральда точным движением языка смочила бумагу и заклеила самокрутку.

Фабиана натянула тенниску.

— Только на время осмотра...

Эсмеральда затянулась и выпустила облачко белого дыма.

— Этого более чем достаточно. Слизистые заживают моментально! И не надейся, что я потом ее тебе обратно вставлю.

Фабиана не ответила. Одевшись, она взглянула на себя в большое зеркало, обклеенное фотографиями Кристины Агилеры и Джонни Деппа. В глазах лопнули сосудики, губы пересохли, как у Реган, девочки в "Экзорцисте" [31]. Она поправила руками волосы и подкрасила губы.

— Ладно, я пошла.

Эсмеральда протянула косяк Фабиане. "Хотя бы дунем вместе на ночь"

— Нет, я совсем никакая. На ногах не стою. Пойду.

— Да ладно тебе, Фаби, ты же знаешь, что курить в одиночку плохая примета, — протянула Эсмеральда жалобным девчоночьим голосом.

— Мне пора...

Эсмеральда схватила подругу за руку:

— Сердишься, потому что я про зубного сказала, да?

— Нет, просто мне надо идти.

Эсмеральда опустила черные глаза, потом вновь подняла взгляд:

— Прости, Фаби...

— За что?

— Ты знаешь за что... Ничего не случится, вот увидишь. Самое большее — твоя мать закатит сцену у зубного... Не переживай.

Фабиана заметила, что злость улетучилась. Эсмеральде достаточно было так посмотреть, и она таяла как дурочка.

— Ладно, только потом я убегаю.

— Я тебя обожаю! — Эсмеральда вскочила на ноги, крепко обняла Фабиану и чмокнула в губы, а потом сказала: — Но только эту мы раскурим по всем правилам. Дай-ка мне бутылку минералки и ручку.

Этот болван Четыресыра опаздывал уже больше чем на полчаса.