Григорий Шелихов - Владимир Григорьев

— Запомни эти слова, Григорий Иваныч, они и в предбудущем силы не утратят… Ну, прости, голубчик, иди с богом домой, я устал… Ох, старость, старость, кабы не она, я и сам бы в дело твое вошел, да укатали сивку не крутые горки! Ты, чай, понимаешь теперь, чего тебя ожидает? Через это принуждаюсь снова урок поставить: заканчивай спор свой с компанионами в совестном суде по-хорошему и прочие дела, какие над тобою нависли, да так, чтобы на Катерину[37] и след твой в Иркутском простыл… Прощай, Григорий Иваныч! — важно наклонил голову Селивонов в ответ на прощальный поклон Шелихова по старинке вперегиб.

Путешествие в Охотск, уход корабля в Америку и возвращение Шелихова в Иркутск показались Ивану Ларионовичу Голикову неопровержимым доводом в пользу примирения с мореходом и уступок ему в счет будущих беструдных прибытков от такого оборотистого и делового компаниона.

Иван Ларионович за долгие годы пребывания в Сибири сколотил на откупе водки миллионное состояние, но побывать самолично в таких медвежьих углах своего царства, как Охотск, Гижига, Камчатка, Чукотская земелька, ни разу не удосужился; он довольствовался управлением обширными делами из своей моленной с лествицей в руках. Старообрядческая лествица облегчала порядок сношений с богом и людьми, четки ее служили напоминанием о долгах людей и числе молитв богу, подлежащих за них с Ивана Ларионовича.

— Мошенник Гришка и, бывает, завирается с работными форсу ради, но смышлен, удачлив и для дела головы не пожалеет. Нас он не боится, за ним сильные люди — и здесь и в Петербурге. Надо мириться, Иван Андреевич! — проговорил Голиков, зайдя на дом к Лебедеву-Ласточкину, с тем чтобы накануне предстоящего рассмотрения спора в совестном суде выяснить настроения своего компаниона. — Гришка, дошли до меня сведения, новое товарищество складывает, на манер Ост-Индийской и Голландской компании.

Лебедев даже не усадил гостя на лавку. Стоял в светелке на пороге и сумрачно смотрел на Голикова из-под своих кустистых бровей. Голиков еще что-то говорил, но Лебедев словно и не слышал гостя. Потом подошел к нему вплотную и прорычал свирепея:

— Не уступлю, р-раз-зорю мальчишку! А ты, иди ты к черному!.. Виляешь хвостом для отвода глаз заместо того, чтобы за честь и крепость купечества именитого стоять… Знаем мы тебя златоуста — на языке мед, а под языком змиево жало. Себя продашь, ежели прибыль с того увидишь!

Иван Ларионович посмотрел на него, помолчал, махнул рукой и ушел. Что с дураком говорить! Не хочет — не надо. Он-то, Голиков, Иван Ларионович, уже договорился с Шелиховым об условиях примирения и действовал сейчас в интересах собранной Шелиховым новой «Северо-восточной американской компании», в которую вошли купцы капиталами и персонами, правда, помельче, но зато самая компания стала числом побольше: селенгинские, иркутские, устюжские, вологодские купцы. «Один хитрюга Киселев в стороне остался на каких-то Прибыловых островах… Ну да ничего, даст бог, отнимем у него эти Прибылые острова, наплачется тогда упрямец, — подумал Иван Ларионович, бросил пешку на лествице для памяти и успокоился. — Остальные прочие сойдут, народ подходящий!» — хотя среди «прочих» Ивану Ларионовичу не нравились некоторые новые в торговых делах личности — отставной иркутский прокурор господин Будищев и какая-то баба Катерина Францевна. О ней известно только то, что она дочь генерал-майора Кличке, отставного начальника иркутского гарнизона, и ничего не известно насчет ее капитала. «Гришкины подкупные ходы!» — сообразил Иван Ларионович. Но как бы там ни было, компания существует, прописалась в казенной палате, над окнами дома Шелихова — Гришка сдал компании под контору за хорошую цену половину своего дома и склады — появилась вывеска с какими-то чертями в перьях, цветами, плодами, зверюками… «Ох, надо бы от греха подальше, да что придумаешь, коль тянет нажива! А грех… грех на искусителе Гришке, с него и спрос…»

Рассмотрение дела в совестном суде, — а спор шел с сильными людьми и спорили об очень больших деньгах, — закончилось полной победой Шелихова. Немалое значение в таком исходе сыграло заявление Шелихова, которое он сделал в начале разбирательства.

Образ убитого Хватайки, уткнувшегося лицом в мусор загаженного охотского амбара, не раз вставал перед Шелиховым, он будто напоминал ему о чем-то большом и важном, что Шелихов так и не удосужился продумать. Шелихов, рассказывая о злоключениях, выпавших ему на долю в Охотске, утаил от Натальи Алексеевны, чем кончилась история с Хватайкой, зато об убийстве храпа он поведал Селивонову, и хотя Селивонов не придал этому событию никакого значения, мореход все время тревожился, что история со смертью Лучка вдруг дойдет до жены, а от жены так просто не отделаешься.

И вот на суде он начал свое слово голосом более взволнованным, чем хотел допустить:

— Господа примирители и судьи, дозвольте сказать! Погоня за деньгами, прижим людей денег ради до добра не доводят, — из жизни испытал. Справедливости, токмо справедливости ищу! В товарищах моих по плаванию, коим мы достигли великой перед отечеством заслуги, имел я редкую удачу, а компанионы наши, из дому не выходя, приобрели неимоверные выгоды. Неужто мореходам и зверобоям, равно и сиротам и вдовицам тех отцов и мужей, кои померли в непереносных испытаниях, мочно отказать в малом награждении за кровь, за гибель?! Не поверю, зная сердце и слова всемилостивейшей государыни! — ткнул Шелихов кулаком в полотнище, висевшее над столом судей.

Стена совестного суда украшалась, как предписано было указом, крупной выпиской на полотнище принципов, взятых напрокат у великих гуманистов прошлого.

— «Человеколюбием, почтением к особе ближнего и отвращением от угнетения», — раздельно прочитал Шелихов выцветшие буквы. — Увеличения прибытков в деньгах не домогаюсь, удовольствуюсь своей долей, ежели господа старшие компанионы уступят мне захудалые кораблики, на коих завоевал я отечеству славу, да еще одну долю уступят на награждение добытчиков сверх контракта.

На этом условии Шелихов уже достиг соглашения с Голиковым, но Лебедев ни в чем уступать не хотел.

Так как одна из противных сторон и истец желали закончить спор мирным соглашением, совестные судьи вынесли решение: две десятых общей добычи выделить на вознаграждение «работных» компанионов, одну десятую оставить за Шелиховым и передать ему в собственность корабли, на которых он плавал; остаток огромной наживы разделить между старшими компанионами, сохранив оговоренные в первоначальном договоре доли участия: Ивану Голикову с племянником Михаилом — шесть долей, Лебедеву — три. Голиков и Лебедев сочли себя «ограбленными» таким приговором совестного суда, но решили примириться и отыграться на Гришке в дальнейшем.

— Богат, богат, Наташенька, и делу хозяин — корабли мне отданы! — влетел Шелихов домой, на ходу сбрасывая шляпу и гремучий кортик, с которыми, одетый в камзол, он явился в суд, чтобы внушить судьям мысль, сколь значительна разница между мореходом — государевым слугой — и купцами-аршинниками в длиннополых кафтанах.

— Не куражься, Гришата! Лебедев из амбиции в коронный суд передаст и денег не пожалеет. А там, сам знаешь, кто жирней смажет, тому и правду присудят, — старалась умерить Наталья Алексеевна форс, не приличествующий, как ей казалось, достоинству морехода и открывателя Америки.

— Селивонов Михаил Иванович не позволит…

— На Селивонова надейся, а сам не плошай.

— Ежели против меня обернется, уплыву на Кыхтак…

— Хорошо, что упредил, — сказала Наталья Алексеевна. — Я сама на тебя в суд подам и на корабли арест наложу. Мои-то деньги ты все в мокреть американскую вбухал?!

— А-а… — растерянно вскинул на нее взгляд мореход. — Вот ты какая у меня! — И с веселой улыбкой вдруг сказал: — Я и сам думал, хозяюшка, внести в баланс новой нашей компании корабли мои под твоим именем, первейшей русско-американской пайщицы…

Первоначальная «Морских Северного океана вояжиров компания», под флагом которой Шелихов открыл Аляску и заложил на северо-западном побережье Америки русские поселения, возникла снова, но теперь уже под другим названием, — это была «Северо-восточная американская компания». Единовластным директором-распорядителем всех мероприятий по закреплению за Россией новооткрытых земель в Новом Свете стал Григорий Иванович Шелихов. Он оставался во власти одной-единственной мысли — использовать новый, принадлежащий родине берег для прыжка на юг, в солнечную Калифорнию, на радужные и многие еще никому не известные острова Тихого океана.

«Вырастает, вырастает из детской рубашонки моя вытащенная из пучины найденка!» — неудержимо фантазировал наедине перед лицом своей удачи мореход. Надуманное им пышное наименование «Славороссия» как-то незаметно стало тускнеть и терять свое первоначальное звуковое притяжение. «Какая там Славороссия! Утвердясь крепко и навечно на американских берегах Великого океана, останется одна токмо Россия — Вселенская океаническая держава, а я… я к ней путь проложил…» — думал Шелихов, оставляя только за одним собой место в будущем и забывая, как это часто с ним бывало, множество имен русских людей, чьи усилия направлялись к блистательному будущему России.