Сто страшных историй - Генри Лайон Олди

— Рюдзину, богу-дракону. Это ведь его подданный оказал вам неоценимую услугу? Не знаю, какой гость решил проникнуть в ваш дом без спроса, но уверен: Лазоревый дракон надолго отбил ему охоту наносить подобные визиты. Ещё, думаю, вам стоит сделать подарки Каори. Насколько я могу судить, отношение девочки к дракону-защитнику сыграло важную роль.

Неужели он всё это всерьёз?! На шутника святой Иссэн походил меньше всего.

— Я понял, Иссэн-сан. Моя благодарность не заставит себя ждать. И о Каори я тоже не забуду.

Кто бы мог подумать, что случайная покупка амулета и детская игра девочки обернутся истинным благом для нашей семьи? Или монах всё-таки преувеличивает? Что же произошло во дворе прошлой ночью?

Я был уверен, что никогда не узнаю ответа.

2

Случай в порту

До порта мы добрались загодя: колокол едва пробил Час Лошади.

Времени до отплытия оставалось достаточно. Я пустил кобылу шагом вдоль причалов, высматривая «Добрый Эбису»[27]. В этот час судов в порту было маловато: рыбаки ушли в море с рассветом, а кто-то и затемно, не спеша вернуться. Торговые лицензированные корабли по большей части тоже отчалили в утренние часы, желая до наступления темноты достичь порта назначения. У причалов лениво покачивались суда, которые сегодня отплывать не собирались, — и «Добрый Эбису».

Как я выяснил, плыть до Эдзоти нам предстояло три с половиной дня, если погода не испортится, с ночевкой всякий раз в другой гавани. До ближайшей «Добрый Эбису» должен был добраться на закате.

Несмотря на малое количество кораблей, порт жил бурной жизнью. Мне приходилось то и дело посылать кобылу, фыркавшую от изобилия острых запахов, правее или левее. Мы огибали штабеля бочек, от которых несло квашеной рыбой, деревянных коробок, тюков ткани, мешков с рисом и плотно закрытых корзин с неведомым содержимым. Радуясь хорошей погоде, всё это добро подтащили — и продолжали тащить! — ближе к причалам, чтобы завтра без промедления погрузить на борт. Хозяева грузов отлично знали заранее, где какое судно будет швартоваться.

Коренастые грузчики с поклажей сновали туда-сюда ордами деловитых муравьев. На меня и Широно с настоятелем на плечах они не обращали ни малейшего внимания. «Тоже нам невидаль! — говорил их вид. — Один несёт мешок, другой монаха — обычное дело».

Железную уверенность грузчиков в том, что всадник сам, если что, придержит лошадь, желая избежать столкновения, не поколебало бы даже личное опровержение будды Амиды. Я бранился сквозь зубы, когда очередной крепыш, гружёный чудовищной ношей, бросался под копыта, даже не думая замедлить шаг или отклониться от своего маршрута хоть на пядь.

«Добрый Эбису» я распознал издалека. Он был куда больше других кораблей, оставшихся в порту. Не сравнить со скорлупкой, что в своё время переправляла меня через пролив на Хонсю! А тем более — с лодкой береговой стражи, доставившей нас на Остров Девяти Смертей. Широченный — хоть учебные поединки на палубе устраивай; двухмачтовый, с тремя надстройками. Две — так себе сарайчики, а третья — размером с наш дом, клянусь! Что там на фасаде? Ага, изображение улыбающегося бога с раскрытым веером в руке.

Ошибка исключалась.

Скучавший на носу матрос без особого рвения отправился звать капитана. Зато с самим капитаном — жилистым, словно скрученным из просмоленных канатов — задержек не возникло. Да, корабль идёт на Эдзоти. Да, места для вас заказаны гонцом из Правительственного квартала. Плату за место вам назвали верную, еда входит в оплату. Отплываем в Час Овцы. Не опаздывайте, ждать не станем.

— Я посижу здесь, — вздохнул настоятель. — Для того, чтобы сдать лошадь в конюшню, не нужна помощь старого монаха.

Широно присел, позволяя старику встать на землю, и развязал полотенце.

— Я быстро, — заверил я. — Туда и обратно.

Конюшня находилась на другом конце порта. Сдав лошадь сонному конюху, я расписался где положено, поглядел, как конюх отцепляет бирку с номером от лошадиной сбруи и вешает на крючок — и отправился обратно.

Когда до «Доброго Эбису» оставалась сотня шагов, мне заступили дорогу.

Он шагнул наперерез из-за штабеля коробок. Высокий, хоть и пониже Широно, этот самурай напомнил мне Ивамото Камбуна. Не лицом или одеждой — хищной собранностью движений. Длиннополое кимоно из узорчатого шёлка цвета палой листвы. Голова повязана красным выцветшим платком. За широким поясом — тяжелый боккэн[28] и веер. Левое плечо туго перетянуто окровавленным бинтом из льняной ткани, прямо поверх одежды.

Сразу видно: тот ещё забияка!

Он хмурил кустистые брови. Взгляд его был устремлен мне за плечо. Уловка, чтобы я обернулся? Позволил застать себя врасплох?!

— Бывший человек, да? Тварь без лица?

Голос был сух, безучастен. Казалось, самурай беседует сам с собой, говорит о ком-то, кого рядом нет, кто ему безразличен. Но я знал, о ком речь.

— Спрятал мерзость под маской? Снимай!

В его голосе лязгнул металл. Привычен к приказам, понял я. Что ещё? Гнев? Скорее намёк на подступающий гнев. Да что он себе позволяет?! Разумеется, самурай не может знать, что Широно обладает лицом, пусть и своеобразным. Но Широно — мой слуга!

Я расправил плечи.

— Моё имя — Торюмон Рэйден! Я дознаватель службы Карпа-и-Дракона.

Самурай посмотрел на меня — так, словно впервые увидел.

— Это мой слуга. Он чем-то задел вас? Я накажу его.

— Прикажите ему снять маску.

— Маска ему положена по службе, — ответил я. — Он её не снимет.

В душе́ закипала злость. Боюсь, я был способен на безрассудный поступок.

— Пусть покажет лицо. Ту дрянь, что у него вместо лица. Пусть покажет!

— Это невозможно.

— Почему ещё?

— Это запрещено служебными уложениями.

— Служебные уложения? — самурай выглядел удивлённым, словно впервые слышал подобное. — Что за глупости?! Это ваш слуга? Тогда вы вольны приказать ему что угодно! Велите ему снять маску.

— С какой это стати?

— Потому что я так хочу!

— А я не хочу.

— Вы не желаете проявить вежливость? Оказать пустячную услугу человеку благородного происхождения?

Кто бы говорил о вежливости! Мало того, что наглец, так у него ещё и вороны в голове гнездо свили! В трезвом уме требовать подобное?!

Я потянул носом. Нет, саке от наглеца не пахло. Безумец? Это хуже, чем пьяный. Пьяный проспится, безумец — никогда. И вообще, лишившись разума, люди становятся крайне опасны. Мне ли не знать? Опасностью от самурая несло явственней, чем хмельным от записного пьяницы.

Но это ведь не повод терять лицо и праздновать труса?!

— По-вашему, правила вежливости допускают обращаться к незнакомцу с подобной просьбой? Подобным тоном? Даже не назвав себя?

Его ладонь потянулась к рукояти боккэна. Я взялся за плети. «Подумав — решайся,