Сто страшных историй - Генри Лайон Олди

— Возможно, скромный монах сумеет разрешить ваш спор?

Будь это уловка, на неё попались бы мы оба. В тот миг, когда мы обернулись на голос, любой из нас легко пропустил бы удар противника. Вот только удара не последовало.

Святой Иссэн подобрался тише мыши. Он стоял в пяти шагах. Смиренная поза, наивная доброжелательность лица, изрезанного морщинами, светлый детский взгляд — одержимый местью дух-онрё, и тот при виде настоятеля раскаялся бы и прослезился.

Мы замерли, как в немой сцене театра Кабуки. Нас было трое, и вот осталось двое: я да монах. Незнакомец исчез: был и нет. С опозданием я понял, что самурай метнулся за штабель коробок, из-за которого появился — и сбежал.

Пальцы свело на рукоятях плетей. Если грубиян так быстр — хорошо, что святой Иссэн явился вовремя. Накостылял бы он мне своим деревянным мечом по первое число! Не настоятель, конечно, а этот нахал. Возбуждение бурлило, пенилось, язвило моё сердце. Било в голову крепче недобродившего саке. Уверяло: мы б ещё поглядели, кто тут кому накостыляет! Беги следом, догони, поставь соперника на место…

Я глубоко вдохнул. Выдохнул. Раз, другой, третий.

С седьмого раза отпустило.

— Благодарю вас за помощь, — я поклонился старому монаху. — Этот человек не оставил мне выбора.

— Выбор всегда есть, Рэйден-сан. Но я рад, что моё появление позволило разрешить ссору мирным путём. Чего он хотел?

— Требовал, чтобы мой слуга снял маску.

— Весьма странное желание.

— Думаю, он был не в себе.

— Скорее всего, вы правы.

В голосе настоятеля я не слышал уверенности. Подтверждая свои слова, настоятель кивал с излишней готовностью и старанием. Он словно пытался убедить внутреннего спорщика. Безумием легко объяснить любую странность. Но всегда ли ведущий себя странно — безумен?

Однажды я позволил Мигеру встать мне на плечи, чтобы залезть на дерево и достать важную улику. Увидел бы кто со стороны — точно решил бы, что я ума лишился. Каонай попирает ногами плечи самурая?!

Я снова посмотрел на штабель, за которым скрылся забияка. Скрылся и унёс кое-что, чему я дал имя безумия, и может быть, ошибочно.

* * *

Догадки я мог строить хоть до праздника Сэцубун[29], а «Добрый Эбису» уже готовился отчалить. Мы поспешили на корабль.

В самом скором времени попутный ветер наполнил широкие белые паруса. Каждый парус перечеркивало не меньше полудюжины горизонтальных планок-рей, из-за чего паруса до смешного напоминали исполинские шторы. Морская гладь колыхалась, дышала, играла тысячами бликов. Солёные брызги, орошая моё лицо, не раздражали — напротив, несли приятную прохладу. Корабль быстро набрал ход, родной берег превратился в туманную полоску далеко за кормой.

Вспомнилась давняя буря: она едва не разбила судно, когда я плыл на Хонсю. Вспомнился Мигеру, чьи советы спасли нас от неминуемой гибели. В тот день я многое узнал о своём слуге. Не пришло ли время получше познакомиться с Широно?

— Широно!

— Да, господин!

— Ты говорил, что у тебя нет тайн от меня?

— Да, господин.

— Расскажи о себе.

— Что именно вы хотите знать, господин?

— О тебе-прошлом и тебе-нынешнем. Ты ведь не родился таким, верно?

— Это долгая история, господин.

— Ничего, нам далеко плыть.

Рядом с нами на палубе никого не было. Святой Иссэн пригрелся на солнышке и тихо дремал, если не притворялся. В любом случае я был уверен, что старый монах знает о жизни Широно куда больше меня самого. Даже если нет — то, что станет известно мне, старший дознаватель Дракона-и-Карпа имеет полное право знать.

Я был прав. Присутствие настоятеля Широно не смутило.

— Я родился в деревне Барудзироку, — начал он рассказ. — В семье бедного самурая.

3

Кедровые леса Курамы

Барудзироку Широно родился воином.

Это значило, что ему на роду была написана одна-единственная страсть: искусство ведения боя. С юных лет Широно бродил от одного додзё к другому, от храма к храму, выискивая мастеров палки и плети, после чего бросал им вызов. Победив, уходил без похвальбы и унижения противника. Проиграв, просился в ученики.

Чаще ему отказывали. Таких искателей приключений нигде не любили. Но те, кто соглашались, удивлялись быстрым успехам молодого ронина — и прощались с ним, когда понимали, что отдали всё, что могли, а Широно взял и присвоил.

Когда вор присваивает чужое добро, его проклинают. Когда ученик берёт чужую науку и делает своей, им восхищаются.

Обычно люди, подобные Широно, грубы и самолюбивы. Молодой ронин был исключением из правил. Хотя путь самурая отмечали боль и увечья, причинённые другим и полученные самим Широно, никто не мог сказать, что Барудзироку Широно оскорбил его, унизил, отнёсся с презрением или насмешкой.

Путь длился. Однажды молодой ронин выяснил, что уже не так молод. Удар его был по-прежнему силён и быстр, шаги стремительны, но синяки светлели дольше обычного, а ушибы мешали спать по ночам. Это не остановило бы Широно в его странствиях, но судьба привела ронина на гору Курама к северу от Киото.

Здесь он услышал рассказ о тэнгу.

Местные жители жаловались, что тэнгу шалят сверх обычного, упиваясь своей жестокостью и безнаказанностью. «Небесные псы» крали детей и уводили взрослых, сводя тех с ума сладчайшими обещаниями. Куда? Люди уходили в деревья с кривыми стволами, улыбаясь хитрому проводнику, и пропадали из виду на долгие годы. Когда же они возвращались, их мучили болезни и терзало безумие. Они не узнавали родных, бились со всего маху в каждое кривое дерево, желая вернуться обратно — знать бы, куда! — и вели себя так, что жёны и матери рыдали по ночам, не зная, что делать, чем помочь.

— Я убью тэнгу! — пообещал Широно старосте деревни.

— А толку-то, господин? — возрыдал староста. — Убьёте одного, придёт другой. Вы их только озлобите…

Широно пожал плечами:

— Придёт другой, убью другого.

— Но ведь вы потом уйдёте, господин! Вы уйдёте, а мы останемся. И тэнгу останутся…

— Да, ты прав. Я уйду, а вы останетесь. Но если тэнгу будут знать, что за их выходки им грозит смерть, они трижды подумают, прежде чем красть людей для своих забав. Я не одинок на пути воина, и тэнгу это понимают.

Широно говорил искренне, но не договаривал.

Вся его натура приветствовала возможность схватки с тэнгу, известными мастерами боевых искусств. Особенно здесь, на горе Курама, где в незапамятные времена некий Содзёбо, князь тэнгу, обучил мастерству владения мечом самого Минамото-но Есицунэ, прославленного героя. Доказать, что ты выше героев древности — такое горячит кровь лучше крепкого саке.

Закон будды Амиды?