Всё, что у меня есть - Труде Марстейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Руне, Эспену и Анне, — шепчу я. Морган сдерживает очередной вздох. — Руне, Эспену и Анне вместе сто лет.
Во взгляде Моргана нет дерзости или равнодушия, в нем только пустота.
— Руне на восемь лет старше Анны. Понятно? — Смотрю в широко раскрытые и пустые глаза, поднимаю и кладу на парту карандаш, совершенно тупой, с отметинами зубов на кончике.
Морган поднимает голову, я выпрямляюсь и иду дальше. Словно бросаю ребенка. Или освобождаю пленника.
Мне кажется, им не хватает сосредоточенности, но когда я обвожу взглядом парты, вижу, что они сидят, уткнувшись в тетради. Я подхожу к столу Сесилии. Она подогнула под себя ногу, на кончике карандаша след от губной помады. Знаю, что в этом возрасте ответственно относятся к учебе всего лишь несколько человек. Знаю, что не буду ничего требовать от Моргана, что вскоре мои уроки на замене закончатся и я смогу сосредоточиться на своем собственном классе, на преподавании английского и норвежского.
В учительской я сталкиваюсь с Эйстейном. Он носит клетчатые рубашки, в основном фланелевые, и не тратит время на глажку. Часть книжной полки у него дома уставлена камнями и ракушками, которые собрал его сын, по стене в кухне развешены детские рисунки, а в ящике ночного столика хранится несколько упаковок презервативов. У Эйстейна грудь и спина покрыты густыми волосами, он носит бороду, которую мама назвала бы неряшливой.
— Идешь домой? — спрашивает он.
— Да, только вот это заберу, — я показываю на стопку тетрадей с сочинениями по норвежскому. Он спрашивает, не хочу ли я заглянуть к нему на чашку чая.
— А что, Ульрика сегодня не будет? — интересуюсь я.
— Будет, я должен забрать его из детского сада до пяти. Но у нас в запасе еще больше двух часов.
Мы идем к нему, он живет в Сагене в квартире на третьем этаже. На полу в прихожей валяется зеленая шерстяная шапочка, у дверей дождевик и сапоги, а в цветочных горшках полно пыли. Книжные полки с беспорядочно наваленными книгами и журналами выглядят неопрятно. На столе в кухне стоит банка с апельсиновым джемом, вокруг липкие кляксы.
— Очень торопился сегодня утром, — извиняется Эйстейн.
Я чувствую, как по всему телу от губ и до кончиков пальцев пробегает дрожь.
На холодильнике фотография Эйстейна с сыном и матерью его сына. Янне. Альбомный листок с записями и напоминанием о том, когда летом заканчивает работать детский сад. А на стене рядом — календарь норвежского учительского профсоюза с фотографией двух мальчиков, играющих в классики.
— А Хелле приходила к тебе домой? — спрашиваю я.
— Да, один раз, — отвечает он. — А что такого?
— Да ничего, конечно.
Он бросает взгляд на часы на стене, подходит ко мне и обнимает.
Потом я сижу в кухне Эйстейна и смотрю, как он чистит картошку, ставит ее на плиту, и нет сейчас для меня ничего более желанного, чем стать частью этой жизни. Он вытряхивает из бумажного пакета говяжьи котлеты, кладет их на сковороду и убавляет жар под картошкой.
— Надо, чтобы все было готово, — поясняет он. — Ульрик приходит домой такой уставший и голодный, что минутное промедление может обернуться катастрофой.
— Когда ты собираешься познакомить меня с Ульриком? — спрашиваю я.
Эйстейн достает из морозилки упаковку замороженных овощей: кукуруза, горошек, морковь — свежие цвета, все необходимые витамины. На столе лежат сервировочные салфетки с рисунками — Пеппи Длинныйчулок и Эмиль из Лённеберги.
— Еще не время, — отзывается он.
На окнах — красные клетчатые занавески, на полке в шкафу геркулесовые хлопья и шоколадная паста, пластиковые стаканчики с нарисованными грибами и кроликами, в ванной — детский шампунь. Дом Эйстейна — особый мир, к которому я пока не принадлежу, но это не значит, что я не собираюсь стать его частью. Я пока не очень знаю, как жить настоящей взрослой жизнью, что и как делать. Не помню уже, когда в последний раз брала в руки нож для чистки картофеля.
Он выключает конфорки и выходит в коридор.
— Как ты думаешь, когда я смогу встретиться с ним? — Я стараюсь, чтобы голос звучал нейтрально.
Эйстейн рассказывал мне об Ульрике — о том, как они катались вместе на коньках, каким он бывает упрямым, о том, что он сам подстриг себе челку, а однажды убедил Эйстейна, что ему звонят, и стащил из шкафа шоколад. И еще о том, как Эйстейн играл с ним в лото три часа подряд и ему не надоело. И я подумала, что хочу встретиться с этим ребенком, хочу что-то значить в его жизни. Хочу, чтобы, повзрослев, он меня помнил. Когда я прихожу к ним, на столе может стоять тарелка с откусанным бутербродом, с остатками скумбрии в томатном соусе, пустой стакан из-под молока. На столе — машинка из конструктора лего, рядом с плетеной корзиной для белья в ванной — трусики с обезьянками. У меня такое чувство, будто я прихожу сюда, как только Ульрик ушел, секунду назад выскользнул через заднюю дверь.
Эйстейн с сыном как-то ходили кататься на коньках на стадион «Уллевол» вместе с Хелле. Когда я спросила об этом Эйстейна, он ответил, что с ней было все просто, поскольку он вообще не собирался заводить с ней постоянные отношения.
— Хорошо покатались?
— У Хелле все время мерзли ноги, — ответил он.
Эйстейн смотрел на меня с улыбкой. Будто мы оба не сомневались, что я не из тех, у кого мерзнут ноги.
— Ведь Ульрик часто встречается с моими друзьями, — сказал он. — А что касается тебя, мне нужно все хорошенько обдумать. Мне кажется, это другой случай.
Эйстейн наматывает на шею полосатый шарф, который связала его сестра, опускается на колено в прихожей и завязывает зимние ботинки.
— У нас еще полно времени, Моника, — говорит он.
Но мне так не кажется. Он говорит, что не нужно спешить. Все должно произойти само собой. Такое впечатление, будто я прыгаю вверх-вниз на одном месте, не могу стоять спокойно от нетерпения, но сдвинуться с места не могу.
Мы спускаемся по лестнице, пересекаем задний двор, на Маридалсвейен мы должны расстаться. Но Эйстейн вдруг останавливает меня.
— Я рассказал о нас Вегарду, — говорит он. — Думаю, это правильно. Он попросил меня привести тебя на обед в субботу, хочешь пойти? Там будет пара учителей из школы и еще кое-кто. Но Хелле не придет.
Это как раз
