Шепот падающих листьев - Александр Сергеевич Долгирев

***

На голой ветке

Ворон сидит одиноко

Осенний вечер1.

На Токио опустились сумерки. День, наполненный суетой и мельтешением, уходил на запад, а над Японией наступала ночь. Синдзи выпрямил спину, едва не застонав от ноющей боли. Перед ним лежала законченная печатная форма для изготовления гравюры. Вишневая доска теперь несла на себе рельефное изображение осеннего сада, раздеваемого немилосердным порывом ветра. Синдзи улыбнулся – он проделал хорошую работу.

Резчик поднял взгляд чуть выше и посмотрел на высокую стопку завершенных печатных форм. Когда госпожа Асакава сказала ему, что для исполнения этой гравюры ей потребуется не менее сорока цветов и оттенков, Синзди даже не сразу осознал, что она не шутит.

Для каждого цвета нужна была своя печатная форма. Обычный художник определял цвета заранее, и резчику достаточно было нанести на каждую доску лишь те части рисунка, которые должны были быть окрашены в конкретный цвет. Но госпожа Асакава была необычным художником – цвета гравюры были для нее очень важны и, зачастую, определялись уже, когда мастер-печатник готовился наносить краску. Из-за такого подхода Синдзи был вынужден вырезать рисунок целиком на каждой печатной форме, зная лишь примерное количество цветов.

Теперь этот тяжелый и требующий великой аккуратности труд, отнявший у Синдзи целых десять дней, был завершен. Резчик определенно мог собой гордиться – это была его самая объемная и сложная работа. Оставалось лишь показать законченные формы госпоже Асакаве.

Синдзи задержался мыслями на художнице, с которой работал последние два года с самого своего приезда в Токио. Госпожа Асакава была более чем в два раза старше своего резчика и недавно преодолела сорокапятилетний рубеж. Ее резкий характер и некоторое высокомерие отпугивали, но Синзди сразу обратил внимание на глубокую, всепоглощающую страсть, с которой госпожа Асакава относилась к своей работе. Она могла десятки раз переписывать рисунок, прежде чем отдавала его Синдзи для создания самой первой печатной формы. Беспощадно требовательная по отношению и к Синдзи, и к печатнику мастеру Такэде, она вовсе не делала поблажек и самой себе.

Синзди отвлекся от мыслей о госпоже Асакаве и выглянул в окно. Было уже совсем темно – город готовился ко сну. Визит к художнице мог подождать. Не просто мог – визит в такое время был бы откровенно невежливым. И все же резчик хотел показать ей свою работу прямо сейчас. Сама госпожа Асакава порой вовсе не стеснялась приходить к Синдзи с новым рисунком в часы, когда на улицах пристало находиться лишь бездомным псам и призракам.

Резчик провел огрубелой ладонью по доске и принял окончательное решение. Он встал и широко потянулся, окончательно распрямляя натруженную спину. После этого Синдзи уложил доски в корзину, предварительно пересчитав – получилось сорок две печатных формы. Лямки тяжелой корзины больно врезались в плечи, но, к счастью для Синдзи, госпожа Асакава жила не очень далеко – всего лишь в получасе неспешного пешего пути.

На улице разыгрывалась непогода. Резкий ветер норовил сорвать с головы резчика шляпу, а полы кимоно хлопали, как крылья птицы. Луна была закрыта тучами и если бы не редкие фонари и тусклый свет в домах, Синдзи не увидел бы совсем ничего дальше пяти шагов.

Когда резчик уже подходил к дому госпожи Асакавы, луна неожиданно вышла из-за туч и показала свой болезненный лик. Тонкое облако пересекало ее серебристую поверхность подобно порезу, оставленному на бледной коже, только без крови. Синдзи поднял лицо к небу и засмотрелся на эту картину. Неожиданно ему на нос упала тяжелая и очень холодная дождевая капля. Через считанные минуты луна вновь укрылась за тучами, но Синдзи уже не видел этого – он спешил к дому госпожи Асакавы в наивном стремлении обогнать дождь, кляня себя за то, что уступил детскому желанию похвастаться своей поделкой перед старшими.

Наконец, Синдзи оказался на крыльце перед дверью художницы. Дождь преследовал его по пятам, а корзина тянула к земле. Резчик постучал. Где-то в доме раздался звук, будто что-то тяжелое упало, но после этого все стихло. Дверь перед Синдзи так и осталась закрыта.

В доме горел свет, а это значило, что хозяйка была у себя. Госпожа Асакава жила одна, кроме того, порой увлекалась настолько, что не слышала ничего, что происходит вокруг. Синдзи застыл в нерешительности – нарушать приличия и далее он не считал возможным, но и возвращаться домой под все-таки начавшимся дождем, еще и не достигнув цели своей вечерней прогулки, резчик тоже не хотел.

Он так и остался на крыльце под небольшим навесом, решив подождать пока дождь немного ослабнет. Ветер совершенно стих, оставив только дождь, и Синдзи осознал вдруг, что звук дождя это единственное, что осталось в мире. Не лаяли собаки, не смеялись люди, не звенели колокольчики у дверей. Внезапно на самой грани слуха резчик уловил один единственный женский всхлип. Он сразу понял, откуда произошел этот всхлип и, не успев, толком, подумать о своих действиях, отодвинул створку двери дома госпожи Асакавы в сторону.

Дверь поддалась. В ноздри Синдзи ударил до неприятного сильный запах благовоний. Он обернулся, чтобы закрыть за собой дверь. Над дверью по старой традиции висела нагината2, которую должно держать женщине, происходящей из семьи воинов, для защиты очага. Синдзи немного замешкался, любуясь изящным оружием. Император в своей великой мудрости изволил отменить самурайство, но отменить традиции, как видно, было не под силу даже Ему – отчего-то Синзди улыбнулся этой мысли.

В это мгновение всхлип повторился. Один негромкий женский всхлип, от которого волосы на спине резчика зашевелились. Синдзи снял корзину с немного подмокшими досками и поставил ее на пол. Всхлип раздался из спальни госпожи Асакавы. Резчик нарушал всяческие приличия, но теперь он совсем не сомневался, что с художницей случилось какое-то несчастье.

Ступая беззвучно, Синдзи подошел к двери в спальню и отодвинул ее. Госпожа Асакава сидела в центре комнаты совсем неаккуратно одетая и растрепанная. Ее лицо было обезображено следами горького, тяжелого, изнуряющего плача. Кулаком левой руки она зажимала себе рот, стараясь не выпустить ни единого стона или крика, а правую с зажатым в ней ножом неумолимо приближала к собственному горлу. В этот момент художница открыла глаза, желая увидеть мир в последний раз, но увидела совершенно ошарашенного Синдзи.

– Госпожа Асакава, что вы делаете?!

Художница оторвала прокусанный до крови кулак ото рта и произнесла с каким-то совершенно жутким спокойствием:

– Приветствую, Синдзи. Зачем ты в