Остроумие мира - Владислав Артемов

Принц Шварценберг, беседуя в 1814 году о Реставрации во Франции, высказал мнение, что она, созданная исключительно штыками, едва ли окажется прочной.

– Видите ли, – объяснял он свою мысль, – конечно, штыками можно все сделать, нельзя только сесть на них!

Маршал Бюжо, узнав про одного пожарного, что он принимал очень деятельное участие в подготовке возмущения уличной толпы, призвал его и сказал:

– Ты пожарный, твоя обязанность – тушить огонь, а не поджигать! Исполняй же свой долг, а то, смотри, я исполню свой!

Одна дама спрашивала доктора Бувара о каком-то новом лекарстве, только что входившем в моду, – хорошо ли ей будет принимать это снадобье.

– О да, сударыня, – отвечал доктор. – Но только поторопитесь, пользуйтесь им, пока оно еще излечивает.

Инспектор театров в Париже, Перпиньяк, слыша рассказ о каком-то дуэлянте, который был спасен от смерти тем, что пуля ударилась в пятифранковую серебряную монету, лежавшую у него в кармане, сказал:

– Вот что значит уметь хорошо поместить свой капитал!

Однажды один маркиз решил одолжить денег у капиталиста Бернара. Щекотливая сторона его предприятия состояла в том, что он вовсе не был знаком с капиталистом, и сверх того, сам он был очень известный мот, всюду занимавший, но никогда никому не отдававший, что, как он мог опасаться, было небезызвестно осторожному богачу. Явившись к Бернару, маркиз с отвагой отчаяния прямо приступил к делу.

– Я очень удивлю вас, милостивый государь, – сказал он. – Я маркиз, я вас не знаю, и вот я являюсь к вам, чтобы занять у вас пятьсот луидоров.

– А я еще больше удивлю вас, – отвечал Бернар. – Я вас хорошо знаю и все-таки одолжу вам эти деньги.

Знаменитый английский адмирал Бембоу выбился в люди из простых матросов и, кажется, кроме личной отваги, не обладал особыми духовными сокровищами. Про него в английском флоте сохранились рассказы, которые характеризуют его как человека донельзя простодушного, чтобы не сказать глуповатого. Так, однажды, во время жаркого боя, у матроса, стоявшего рядом с ним, оторвало ногу. Раненый попросил Бембоу дотащить его до лекаря, сказав, разумеется, при этом, что у него оторвало ногу и что он не может ни идти, ни стоять. Добродушный Бембоу взвалил его на плечо и понес. Но дорогой другое ядро оторвало у раненого голову, а Бембоу в грохоте битвы этого не заметил. Когда же он доставил убитого к врачу, тот с досадой крикнул ему, на кой черт несет он к нему мертвого. Бембоу с наивным удивлением оглядел своего товарища и пробормотал:

– Он же сам мне сказал, что у него только ногу оторвало!

Венский художник Фриц Лаллеманд прикомандировался к армии во время Прусско-австрийской войны с целью делать наброски на месте для батальных картин. Но, как известно, пруссаки с самого начала стали везде и всюду колотить австрийцев. Лаллеманд в один прекрасный день собрался уезжать в Вену.

– Но вы прикомандировались на всю кампанию, – заметил ему главнокомандующий австрийской армией.

– Да, – отвечал Лаллеманд, – но для того, чтобы рисовать картины битв, а не отступлений!

Английскому сатирику Донну говорили:

– Громите пороки, но щадите порочных.

– Не понимаю, – отвечал Донн. – Это все равно что громить карты и щадить шулеров!

Художник Ланкре был отличнейший пейзажист, но зато совсем не умел рисовать фигуры. Однажды ему заказал картину какой-то богатый любитель, и на этой картине непременно следовало представить церковь.

Ланкре написал церковь, написал чудный пейзаж вокруг нее; но людей, конечно, за неумением, на картине не изобразил. Когда он показал картину заказчику, тот пришел в восторг от пейзажа, но сейчас же спросил, где же люди, идущие в церковь?

– А они все в церкви, там идет обедня, – пытался отшутиться художник.

– А, хорошо, – сказал заказчик, – так я подожду, когда отойдет обедня и они выйдут из церкви, тогда уж и приму от вас картину.

Т. Жерико. Офицер конных егерей императорской гвардии, идущий в атаку

В какой-то пьесе играли вместе актер Тельяд и актриса Сюзанна Лежье. Тельяд был тощий и слабосильный человек, Лежье же была очень плотненького телосложения. По ходу пьесы Тельяд, герой, должен был похитить героиню, Лежье, т. е. просто-напросто схватить ее в охапку и унести. Но, увы, герой не мог не только поднять, но даже как следует обхватить свою возлюбленную. Он делал отчаянные усилия, так что пот лил с него ручьями, но, увы, безуспешно! Видя его беспомощное положение, какой-то сострадательный зритель из райка крикнул ему:

– Сразу не унесешь! Раздели на две охапки!

Лорд Гертфорд нанял в Париже дом и поселился в нем. Хозяин же дома задумал продать его; покупатели явились и пожелали осмотреть дом. Сказали об этом лакею лорда, а тот разбудил барина – дело было утром – и доложил, что пришли осматривать дом.

– Как осматривать, зачем? Ведь я же нанял его, я его занимаю.

– Точно так, но хозяин продает дом, и это пришли покупатели.

– Скажи хозяину, что я покупаю дом, и пусть меня оставят в покое.

Глава 3

Человек отличается от всех других созданий способностью смеяться.

Бальзак, будучи еще малоизвестным начинающим писателем, однажды очутился за столом между двумя юными франтами, которые все время задирали его. Он долго молча и терпеливо выслушивал их колкости и, наконец, сказал им:

– Я вижу, господа, что вы надо мной издеваетесь. Но вы ошибаетесь относительно меня, вы составили обо мне совсем неверное мнение. Я вам скажу, что я, в сущности, собой представляю. Я вовсе не дурак и не болван, а я посредине между тем и другим.

К Бальзаку пришел сапожник, чтобы получить деньги за работу.

– Зайди завтра, – сказал Бальзак. – Сегодня у меня нет ни гроша.

– Когда я прихожу за деньгами, то вас никогда нет дома, – стал ругаться сапожник, – а когда вы единственный раз оказались дома, у вас нет денег.

– Это вполне понятно, – сказал Бальзак. – Если бы у меня были деньги, то, наверное, меня бы теперь не было дома.

Как-то ночью в квартиру к Бальзаку забрался вор. Убедившись, что хозяин спит, злодей подошел к столу и начал открывать ящик. Неожиданно раздался громкий смех. Вор обернулся и в лунном свете увидел писателя. Несмотря на испуг, злоумышленник нашел мужество спросить:

– Почему вы смеетесь?

– Я смеюсь потому, что ты в темноте ищешь то, что я не могу найти днем.

Портной принес счет Дюма и застал его еще в постели. Осведомившись, зачем он пришел, хозяин сказал:

– Подойдите, пожалуйста, к моему бюро и откройте ящик.

Портной начал выдвигать ящики бюро один за другим; Дюма долгое время, указывал ему, какой именно ящик надо выдвинуть. Наконец нужный ящик был найден и выдвинут.

– Ну вот, этот самый. Загляните в него, что вы там видите?

– Вижу кучу каких-то бумажек, – отвечал портной.

– А это все разные счета, – пояснил ему Дюма. – Я их все собираю в этот ящик. И вы свой сюда же положите. А затем честь имею кланяться.

И писатель преспокойно повернулся на другой бок.

Дюма шел по улице и беседовал с приятелем. Тот был завзятый курильщик, не выпускавший трубки изо рта, Дюма же в то время не курил.

Курильщик говорил:

– Хорошая вещь этот табачок. Скверно только одно, что он стоит денег, и чем больше куришь, тем накладнее для кармана.

– Это ты верно говоришь, – отвечал Дюма. – В самом деле, подумай-ка, если бы ты не курил и все деньги, которые тратишь на табак, откладывал и копил, так ведь у тебя давно был бы свой дом, а может быть, и целое имение.

– Так, так, – отвечал курильщик. – Ну-ка, ты, некурящий, много ли ты отложил? Где твой дом, где имение?

Служанка, простая деревенская баба, по приказанию барыни пошла звать Дюма на обед. Она застала его в то время, когда он чистил зубы щеткой. Баба, никогда в жизни не видавшая этой операции, придала ей очень своеобразное толкование. Когда она вернулась домой и барыня ее спросила, придет ли тот господин, она отвечала:

– Придут-с, они уж точат зубы.

Александр Дюма разговорился с крестьянином о погоде, урожае и т. д. Крестьянин сказал, между прочим:

– Если бы еще прошел такой хороший теплый дождь, как вчера, то так бы все и полезло из земли.

– Ну, это сохрани Бог, – заметил Дюма, – у меня в земле-то две жены зарыты.

Александр Дюма, рассказывая о необычайной быстроте курьерского поезда, на котором он ехал, говорил: «Вы меня знаете, я человек раздражительный, вспыльчивый и быстрый на расправу. Поезд остановился в Лионе. Я стоял на площадке вагона, а около, на платформе, стоял начальник станции. Я ему что-то сказал; он ответил грубостью. Слово за слово, мы повздорили, и я в бешенстве замахнулся, чтобы дать ему пощечину. Но как раз в этот момент поезд тронулся. Я уже размахнулся, не мог удержать руку и… моя плюха досталась начальнику станции в Марселе. Конечно, пришлось извиняться».