Личный лекарь Грозного. Прыжок в прошлое - Александр Сапаров

— Государь, я ведь не воин, не полководец, не могу я тебе советовать по войне ничего. А, как просто человек тоже нового не скажу, повторю только, что и сам ты наверняка знаешь, что чем богаче государство, тем сильнее, и войско может содержать, и соседние державы в страхе держать. У немцев, голландцев, англичан цеха есть ремесленные, гильдии мануфактуры успешные, множество людей торговых, у нас же этого почти, что и нет. Вот пенька например, мы этой пеньки англичанам очень много продаем, а они у нас канатные фабрики построили и к себе уже канаты везут. А ежели бы ты запретил простую пеньку им продавать, а только канаты готовые, купцов и заставлять не надо, сами бы мануфактуры построили, и сколько бы в казну денег пришло. Да так по всему можно пройтись. Да надо с Иоанном Иоанновичем решить, как Ругодив оборонять будем, не будет там покоя от шведов, у них этот порт, как бельмо на глазу. И у меня есть мысли, вот недалеко от завода медеплавильного, что я замыслил, есть место удобное, где можно пушечный завод поставить, там на железе болотном можно будет пушек больше, чем в Москве лить. И сразу ежели, что к Ругодиву их по воде доставить легче будет. Далее вот слышал я Строгановы купцы просили у тебя защиты от царства Сибирского, так за Окой в Диком поле казаки озоруют, их бы на это царство направить, пусть воюют, а не купцов твоих грабят. А земли где они хотят заводы ставить, на горах Уральских железом богаты, и прочими рудами.

Если держава богата, можно и войска завести не поместное ополчение, как сейчас, и не стрельцов, которым много времени надо у себя в огородах копаться, семью кормить, а регулярные войска, которые только войной живут. Да вот еще государь, говорил я тебе про давнюю задумку мою университет Московский, выстроить, чтобы не хуже, чем у схизматиков папистов был. Так в этом университете можно было бы и обучение военное для детей боярских и бояр устроить, чтобы они военную науку превзощли и тогда с ляхами и шведами проще будет ратиться.

— Складно-складно говоришь, Сергий, вижу, думал ты над этим. Хотя никто не заставлял. Сам я про все это размышлял, но только, как не начнешь, все что-нибудь не так поворачивается. Нет помощников у меня! Видишь сам, только приближу кого, как змеи шкуру меняют.

— Так Иоанн Васильевич, приближай к себе не по словам, а по делам их. Вот Дмитрий Иванович Хворостинин, ты же сам его наилучшим воеводой назвал. А если в бой идти ему по местничеству даже и слова никому сказать нельзя, так и будут между собой разбираться, пока неприятель в полон не возьмет. Надо, чтобы в войсках порядок был десятник-сотник, тысячник или полковник, а не у кого род старше.

Царь усмехнулся:

— Так ты это моему ополчению растолкуй, я вот толкую, митрополит Макарий, когда-то толковал, а дело не идет, сколько раз лично приходилось указывать, кому по какую руку стоять.

— Иоанн Васильевич, вот опять пришли к тому, чтобы регулярные войска нужны, а на них деньги, а деньги только в богатой державе есть.

Мы еще долго говорили с государем, наверняка в это время бояре, ждавшие за плотно закрытыми дверями, умирали от любопытства. Но когда я, наконец, вышел, желающих спрашивать меня, о чем мы так долго говорили, не нашлось.

После этой беседы, я отправился в свою школу, хотелось после разговора с Иоанном Васильевичем, требовавшим полного напряжения, хотя бы немного расслабиться. В школе была суета, в большую палату, предназначенную для общих занятий, затаскивали огромный щит из сухих, плотно сбитых досок, окрашенный в черный цвет. Сзади один из учеников тащил корзину с мелко наломанными кусочками мела. Ну, вот, наконец, у нас появилась настоящая школьная доска, без которой я не мог представить себе настоящую учебу. Ее в момент повесили на стену и вскоре, рассевшиеся за столы ученики с удивлением наблюдали за тем, как я рисую мелом на черной поверхности человеческий скелет, копия которого стояла в натуральную величину рядом с доской.

На дворе стояла настоящая русская зима, за окном серебром блестели огромные сугробы, в которых раздавался визг детворы, катающихся на ледянках, досках обмазанных для начала навозом, а потом облитых водой. По всей Москве поднимались в небо тысячи дымных струек. Шел конец новембрия 7087 года по сентябрьскому стилю, или декабрь 1578 года по европейскому календарю. Прошел почти месяц с того момента, как попал в опалу род Захарьиных Юрьевых. Но следствие по этому делу все еще не заканчивалось. Ждали выздоровления Федора Никитича, которого пришлось оперировать, чтобы он выжил. Мне было не по себе, когда я проводил эту операцию, прекрасно понимал, что после того, как он поправится, его будут пытать, и в итоге, скорее всего он закончит свою жизнь на колу, или если царь будет милостив, просто отрубят голову. В такой ситуации, мне еще не приходилось бывать. Но делать ничего не оставалось. И я лечил, так и несостоявшегося в этом мире патриарха Филарета, стараясь как можно меньше с ним говорить.

Сейчас же в эти очень короткие морозные дни, все, как бы затихло, и шло своим чередом, визиты к царю, сидение в Думе, преподавание в лекарской школе, и домашние хлопоты. Но я с тревогой ждал родов у Иры. Хотя не раз осматривал ее, и пока не находил ничего страшного.

Сегодня утром, я встал в одиночестве, жены в постели уже не было. Я пошел по дому, пытаясь понять, куда она подевалась. Мои поиски закончились на женской половине в комнате, которую я, определил для нее, как родовую. Когда зашел туда, Ирка в одной рубахе уже лежала на широком топчане, а вокруг суетились две повивальные бабки, которые были давно приглашены для этого знаменательного события. Увидев меня, она взмолилась:

— Сережа, пожалуйста, уйди, мы же говорили про это, не хочу, чтобы ты был здесь.

— Ира, так, что уже схватки начались?

— Да, у меня уже ночью живот заболел, уйди ты Христа ради!

Обе бабки, закутанные в платки, недоброжелательно уставились на меня.

— Ладно, я пошел, — сказал я Ире, — но если, что не так, — повернулся я к бабкам, — смотрите, ежели не позовете, шкуру спущу.

Сказал и сам себе удивился, как легко слетели с языка эти слова. Да уж, действительно бытие определяет сознание.

Я уехал в Кремль, поручив Федьке присматривать краем глаза за бабками, и если, услышит что-нибудь, что ему не понравится, пусть посылает за мной.

За мной так и не прислали, и я после Думы, не заезжая в Сретенский монастырь, отправился домой. Ехал я в довольно мрачном настроении, в моей голове вертелись десятки осложнений в родах, которые я знал, мне казалось, что какое-нибудь из них обязательно случится. И действительно, когда я зашел в дом, первое, что я услышал, был крик жены. Пока я, чертыхаясь, скинул с себя всю тяжеленную одежду и зеленые расшитые сафьяновые сапоги, крики повторялись еще несколько раз. Но когда подбежал к закрытым дверям, оттуда уже раздался писк младенца. Войдя в комнату и увидев, что одна из бабок, собирается окунуть моего ребенка в лохань с водой, я выхватил мальчика, да, да, мальчика, у нее из рук и слегка вытерев чистой холстиной, положил его на грудь Ирине, прямо в широко расстегнутый ворот рубахи. Когда он немного захныкал и начал тихонько шевелить головой, в поисках молока, Ира, улыбаясь, подставила ему сосок, и тот сразу замолк, найдя то, что было нужно.