Личный лекарь Грозного. Прыжок в прошлое - Александр Сапаров

— Так видишь, Никита Романович яд смертельный выпил, а Федор ранен тяжко, остальных всех взяли. Не понравится Иоанну Васильевичу такое дело. Черкасов тоже почти всех перебили, да и не черкасы это похоже, а ляхи настоящие. А людишки его, как услыхали от нас, что схизматиков защищают, так сразу оружие побросали и сдались все, на коленях стояли прощения просили, говорили, что бес попутал.

Мы поговорили еще немного, но воеводам было не меня. У них был приказ царя, и они должны были его выполнить. Я это прекрасно видел и не стал отвлекать своих родственников глупыми расспросами. У меня была надежда, что царь сам расскажет мне то, что посчитает нужным. Поэтому я распрощался и отправился домой. Дома меня уж ожидал Кошкаров, он стоял у ворот со смущенным видом. Когда я соскочил с коня, он подошел ко мне и посмотрел упрямым взглядом мне в глаза.

— Да ладно Борис, не гневаюсь я, все правильно сделал, знал, что не уговоришь меня, так сам все Хворостинину рассказал, а тот уже Иоанну Васильевичу.

Кошкаров усмехнулся:

— Кое в чем ты прав Аникитович, действительно сообщил я все Хворостинину, вот только и без нас царь это знал, слышал я новость интересную, есть теперь у него служба тайная, кто в службе той знать никто не знает. Все бояре в догадках, друг на друга кивают, а толку нет. Ты то Сергий Аникитович сам ничего про такую службу не слышал, все же в Думе заседаешь?

— Да нет, не слыхал, вот от тебя первого такую новость интересную узнаю.

— Понятно, что ничего не понятно, так вот, говорят, что и про делишки Захарьинские эта служба царю донесла. Теперь все, кто, хоть что-то знает, уже к государю выстроились, чтобы раньше службы этой о кознях всяких донесть. Я когда с дворца выезжал, так там от шуб боярских не протолкнуться было.

Мои охранники тем временем делились впечатлениями о посещении захарьинского подворья с дворней, которая наблюдала тоже это событие с крыш нашей усадьбы.

— Как там дела, — тихо спросил Кошкаров.

— Да так себе, Никита Романович яд выпил, Федор Никитич ранен тяжко. Братья его да женщины живые все. Не знаю, будет ли государь всех родственников брать или нет. Ведь в прошлом году жену Феодора Иоанновича не тронул.

— Сергий, я всю жизнь на службе, Иоанн Васильевич изменников карает жестоко, но невинных не трогает. И не любит рода старинные боярские, очень над ним, помазанником божьим они в его детстве насмехались. И сегодня говорят, Адашева вспоминал, жалел, что поддался наветам Захарьинским, а может, за ним и не было никакой вины. Ладно, Сергий Аникитович, что дела прошлые вспоминать, надо думать, как дальше жить.

— Это ты правильно сказал Борис, надо думать, как дальше жить будем.

Вот завтра приеду к государю, он и расскажет.

Мы с Борисом усмехнулись и пошли к дому, где уже в нетерпении прохаживался Плещеев. Повязка на его голове была вся сбившаяся и грязная, как будто он ей что-то вытирал.

Он был весел и возбужден:

— Ну, ты Сергий и кашу заварил! Я три года назад, глядя на тебя, в жизнь бы не подумал, что из-за этого отрока Никита Романович падет. Ох, права твоя бабка знахарка была, насквозь все видела. Мефодьич то говорил, что и сам ее немного побаивался. Я вечор, как услышал все от Дмитрия Ивановича, так до сих пор в себя придти не могу.

— Поликарп Кузьмич. Ты лучше скажи, как глаз, не болит?

Воевода улыбнулся:

— Так, что глаз, ты уж прости старого, но снял я повязку еще вчера, видит мой глаз, как раньше. А вот может ты, что еще с моей рукой придумаешь? Хотелось бы мне, чтобы хоть повод держать можно было.

— Поликарп Кузьмич можно и это сделать, новую кисть я, конечно, не пришью, а вот металлическую мои мастера запросто сделают, перчатку наденешь и никто не скажет, что кисти нет. А чтобы ложку держать, можно предплечье на две косточки разделить, будет у тебя как два пальца, сможешь и ложку держать, и крюк можно изладить, чтобы поводья у коня держать.

Плещеев на глазах еще больше повеселел:

— Ну, тогда смотри мне глаз, да поеду я к Хворостинину обратно. Он, наверно, уже домой собирается, как раз посидим, может, расскажет, как бой прошел. Эхе-хе, мне теперь только про чужие бои и слушать, из меня теперь только как в сказе недавнем слышанном Аника — воин настоящий.

— Поликарп Кузьмич, так зато ты муж мудрый, рассудительный, Иоанну Васильевичу верно служил, живота не жалел, кажется мне, что даст он тебе город в кормление, будут у тебя там и воины, и завоеводчики, твое дело службу так поставить, чтобы они за советом к тебе только в нужном случае приходили. Не все же самому саблей махать.

— Это ты правильно все говоришь, — тоскливо протянул Плещеев, — а душа то требует еще на коне скакать и саблю держать. Эх, да что там говорить, давай пошли, посмотришь глаз, да поеду я.

Я быстро посмотрел воеводу, действительно веки подживали, в перевязке больше надобности не было. Мы договорились о дальнейших делах и распрощались. Только сейчас я смог уделить внимание своей жене, а она была по-моему, на грани нервного срыва. Все-таки беременность почти восемь месяцев, а она так же, как и я не спала всю ночь, и командовала своим женским «батальоном». Я как мог, успокоил ее, сказал, что у нас все в порядке наши недоброжелатели или погибли или находятся в темнице. На что мне Ирина с вздохом ответила:

— Ох, Сергий, в этой жизни у тебя эти враги никогда не кончатся.

Но все-таки она успокоилась и даже смеялась, когда Тихо Браге что-то смешное сказал за ужином, а Борис перевел. Я тоже улыбался, думая, что наши бояре, к сожалению, куртуазности не обучены.

Когда я на следующий день прибыл в Кремль государя на месте не было, а мне сообщили, что он всю ночь провел в допросной и сейчас еще оттуда не вышел. Я не стал его ожидать, а ушел в приказ, благо он было практически рядом, с наказом вызвать меня, когда государь появится.

Просидел там почти два часа, разбираясь с кучей документов, наваленных мне на стол дьяком, когда меня, наконец, вызвали.

Вид царя был страшен. Осунувшийся, пропахший дымом, он, как будто сам подвергал себя пыткам. Я с собой принес успокаивающие настои, которые мы с Арендтом тут же при всех присутствующих поочередно отпили, и предложил выпить государю. Он твердой рукой взял стаканчик с темной жидкостью, пахнущей валерианой и спиртом и выпил, не говоря ни слова. Потом повелительно махнул рукой:

— Пошли все вон, Сергий останься с тобой хочу поговорить.

Когда мы остались одни, царь устало откинулся на резную спинку стула.

— Не хочу сейчас про ночь эту вспоминать, тяжело мне. Сергий, ты мне всегда правду говоришь, и ум у тебя острый, хоть и не знаешь многого, но суть вещей видишь. Вот скажи, как мне дальше быть, со всех сторон держава врагами окружена. Литва вроде, как отпала, да и то не знаю, как там Ванька со шляхтой управится, хоть и советники опытные у него имеются, но все же пока не очень понятно, как дело пойдет. Так еще и внутри покоя нет от предателей.